Ксения ПОЗДНЯКОВА

08.06.2017

На экраны вышла новая картина Карена Шахназарова «Анна Каренина. История Вронского». Незадолго до премьеры телеканал «Россия» показал 8-серийную версию фильма. О том, чем различаются две ленты, зачем понадобилось вводить в сюжет историю Русско-японской войны и почему все-таки Анна решила броситься под поезд, режиссера расспросила обозреватель «Культуры». 

культура: «Анна Каренина» насчитывает более двадцати экранизаций. Как полагаете, с чем связан такой интерес к роману Толстого?
Шахназаров: Лев Николаевич создал классический сюжет. Треугольник — Анна, Вронский, Каренин — прообраз всех подобных историй, даже сериалов, которые сегодня снимаются. Мне кажется, отношения между мужчиной и женщиной переданы им настолько точно, что лучше никто уже и не сможет. Лично меня привлекло именно это. Наверное, я не один такой. 

культура: Как появился замысел фильма? 
Шахназаров: Изначально идея принадлежала телеканалу «Россия». Продюсеры предложили мне взяться за сериал. Я довольно долго колебался. В том числе и потому, что роман множество раз инсценировали. Делать еще одну экранизацию мне казалось не слишком интересным и актуальным сегодня. Но затем пришла мысль показать встречу Вронского с уже взрослым сыном Карениной. Тут же родился ход ввести в сюжет тему Русско-японской войны. Это позволило выстроить нужную драматургию, сохранив основной посыл. Ну и, конечно, немаловажный для меня момент состоит в том, что продюсеры помимо сериала решились и на полнометражную картину. 

культура: В своих интервью Вы настаиваете, что будущее за ТВ, но при этом одним из главных условий поставили создание киноверсии, разве в этом нет противоречия?
Шахназаров: Нет. Сериалы становятся все более весомой частью индустрии, и будущее во многом за телевидением, но это ни в коем случае не отменяет существования кино. Оно по-прежнему невероятно притягательно. Хотя бы потому, что в нем есть особая магия. Многие сцены на большом экране выглядят совсем иначе. Лично мне в зале смотреть намного интереснее. Однако я втянулся в работу, которая оказалась очень увлекательной. В таком формате есть свои плюсы: хотя бы временное пространство. Многосерийный фильм позволяет определенные вольности. В кино такое невозможно. В работе над лентой ты должен жестче выстраивать драматургию. Уложить огромное произведение в два часа гораздо сложнее, чем в шесть сериальных. Кроме того, одно дело, когда зритель сидит дома с чаем, а другое — в зале, где его еще нужно удержать. Плюс безусловное преимущество сериалов: в отличие от кино их смотрят миллионы человек. Есть особый кайф, когда понимаешь, какая перед тобой огромная аудитория. И тем не менее я в первую очередь кинематографист. В итоге у нас получилось две разные картины. Я бы даже сказал — смыслово разных. И если в сериале акцент сделан на Анне, то в фильме главный герой именно Вронский. 

культура: Вы намеренно ушли от истории Левина и Кити, хотели сосредоточиться на любовном треугольнике?
Шахназаров: Прямо скажу, линия Левина меня никогда не интересовала. На мой взгляд, в ней нет драматургии, умозрительные рассуждения о неких идеальных отношениях. Напротив, история Анны, Каренина и Вронского на удивление живая, страстная и правдивая. Больше того, я видел подобные сцены в реальной жизни. Понятно, что язык, антураж были иными, но люди все те же. В этом и заключается величие романа. По сути, он даже не о любви. Самое интересное начинается, когда между ними уже все произошло, — то, как развиваются отношения мужчины и женщины. Это было не от ума, а от чувств. 

культура: А, чисто по-человечески на чьей стороне Вы?
Шахназаров: Прелесть романа, да и всей толстовской прозы, в том, что там нет ни отрицательных, ни положительных героев. В дневниках Льва Николаевича есть замечательная фраза: «Человек — существо текучее». Он и добрый, и злой, и умный, и глупый, и жадный, и храбрый, и трусливый. Мне кажется, у Толстого, как и в жизни, нет людей однозначных. Каренин должен быть противен, но у него своя правда, он по-своему вызывает жалость. Вроде бы все правильно делает, а ничего не складывается. То же с Вронским. Честный, порядочный, уступил брату наследство, да и по отношению к Анне ведет себя безупречно. То, что он становится косвенно виновником ее гибели, цепь недоразумений. Если судить по поступкам, то в романе он самый положительный герой.

культура: Ну, а как же, соблазнил замужнюю женщину...
Шахназаров: Что значит соблазнил? Она же не ребенок. Год отвергала его ухаживания, а затем решилась. Выбор остался за ней. Такая женщина, как Анна, не пошла бы ни у кого на поводу. По сути, ее характер самый сильный в романе, намного сильнее, чем у Вронского и Каренина. 

культура: Что стало решающим при выборе исполнителей главных ролей? 
Шахназаров: Мне важно, чтобы актеры были близки героям по возрасту. К примеру, Каренина обычно играют люди значительно старше, что неверно. В романе между ним и Анной всего двадцать лет разницы. Могу вам сказать с высоты своих лет, мужчина в сорок пять — это не то что в семьдесят. Страсть, темперамент, чувства — все по-другому. У Толстого совершенно правильное описание. Ведь брак Карениных — это не брак по расчету. Она по-своему его любила, была привязана, во всяком случае, так думала. Что касается Анны и Вронского, то все решили пробы. И Лиза, и Максим, я его несколько раз смотрел, показались мне очень убедительными. 

культура: Не чересчур ли Вы жестоки к Анне? В Вашей версии она подобна войне, сметающей все на своем пути. 
Шахназаров: Что я могу поделать, если она такая у Льва Николаевича. Мы ничего сами не придумывали. Даже эпиграф «Мне отмщение, и Аз воздам» относится в первую очередь именно к Анне. Толстой ее абсолютно не идеализирует. Но существует клише: несчастная женщина, которую соблазнили, обманули, а потом и общество отвергло, решилась броситься под поезд. Никто ее не обманывал, да и общество требовало всего лишь соблюдения формальностей, оформить развод. Но она же этого не хочет. Анна — человек чувства. Для нее нет ничего иного. А если разобраться, то она делает ужасные вещи. Разрушает брак, бросает сына. Да и с собой кончает, чтобы наказать Вронского. 

культура: За что? 
Шахназаров: За то, что, по ее мнению, он теряет к ней интерес. Она не может понять, что его чувства — чувства обычного мужчины, у которого есть масса всего, помимо отношений. Для нее это неприемлемо. Она должна владеть им целиком. Не может допустить, чтобы он куда-то ушел: Вронский на три дня уезжает из имения — для нее это трагедия. Это же не я придумал, а у Толстого написано, что в финале у Анны торжествующий взгляд. Она бросается под поезд не потому, что ее общество отвергло, да плевать она на них хотела, ей важно наказать Вронского. И ей это удается. Кстати, именно отсюда возник наш замысел. Мне всегда было интересно узнать, как могла сложиться жизнь мужчины, который на своих плечах несет такой груз. Внутреннее ощущение, что он стал причиной гибели — причем такой ужасной, — своей возлюбленной, фактически жены. 

культура: Сергей спрашивает Вронского: любили вы ее так, как она вас? А она его любила? Порой кажется, что она испытывает его на прочность. 
Шахназаров: Вот так и любят. У Толстого так написано. Я всем говорю: читайте роман. У Льва Николаевича сцен выяснения отношений намного больше. Анна постоянно от Вронского чего-то требует. Я в этом вижу глубокое понимание взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Дело в том, что женщина по природе собственница, ей нужно от мужчины все. Она не может его делить ни с чем. А мужчина не способен так жить. Он по природе полигамен. Толстой здесь затронул очень важную точку в отношениях полов. Опять-таки не знаю, сознательно или несознательно он это сделал, но в романе это есть. Сосредоточившись на одной линии, мы смогли показать то, что у Толстого обычно упускается. 

культура: Не эгоизм ли со стороны Анны — попытка забрать сына? Если бы Сережа рос с ней, какая судьба его ждала: ни карьеры, ни положения в обществе. Тут Каренин прав. 
Шахназаров: Он несколько лукавит. Как бы ни старался держать себя в руках, говорить о христианском прощении, он ненавидит и Анну, и Вронского. Отдал бы ей сына, и развелись бы. Хотя тоже неизвестно, куда бы страстность Анны их всех завела, тем не менее могло бы все более или менее сложиться. Но в том-то и дело, что роман Толстого о страстях, никто не может справиться со своими демонами. И Каренин мстит. Ну, а как же, если он приучает сына забыть мать. При всей его христианской демагогии это не слишком правильно, хотя как мужчина я его понимаю и не осуждаю. И Толстой не осуждает. Ведь для мужчины вся эта ситуация невероятно оскорбительна. Он ее простил, а она все равно не может с собой ничего поделать. Физически. Вот увидела она его храпящим и поняла, что больше не может с ним жить. Вот это правда. В этом проявляется удивительное художественное чутье.

культура: Почему Сергею так важно понять мать? Получается, тень Анны не отпускает не только Вронского, но и младшего Каренина.
Шахназаров: Сергей полностью нами выдуманный персонаж. Он был нужен для развития сюжета. Но, честно говоря, драматургически это вполне оправданно. Как он должен был относиться к матери, воспитываясь в окружении Каренина? Сложно. Естественно, у него возникает желание разобраться, узнать о ней из первоисточника. И Бог посылает ему встречу с Вронским.

культура: Почему решили свести их именно на войне?
Шахназаров: Был первый вариант, где они встречаются в 1917 году. Сергей находит старого Вронского, одиноко живущего в своем имении, и тот начинает рассказ. Но действию не хватало драматизма. Захотелось сделать для них отдельную сюжетную линию. Кроме того, было важно показать историю младшего Каренина, иначе персонаж вышел бы плоским. Кто-то скажет, дописали Толстого, ну да, дописали. А почему, собственно, нет?

культура: К тексту Толстого добавлены фрагменты Вересаева. Почему выбор пал именно на него?
Шахназаров: Потому что возникла идея Русско-японской войны, которая не только подходила нам хронологически, но и, что еще более важно, позволила показать падение империи. Собственно, на мой взгляд, события этой войны и стали началом конца. Затем революция 1905-го, а дальше все покатилось под откос, Первая мировая, 17-й год. Мне казалось необходимым отобразить гибель того мира, где разворачивалась история Анны и Вронского. Выбор пал на Вересаева. Будучи не только литератором, но и непосредственным участником событий, он оставил записки о войне. Плюс у него есть несколько замечательных рассказов. Мы очень многое у него взяли. Все истории офицеров. То, как был ранен Вронский, когда снаряд угодил в землянку, где они играли в карты, — все оттуда. Плюс эстетика Русско-японской войны художественно очень интересна: Маньчжурия, сопки. Ведь какая еще проблема заключалась в работе над «Карениной». Сам роман статичен и замкнут в пространстве, почти все события происходят в интерьерах, в салонах. Если это снимать подряд, то не выйдешь за пределы помещения. Мне кажется, Китай очень много добавляет визуально, дает картине дополнительный воздух.

культура: Жизнь Карениной с самого начала летит к гибели, не потому ли Вы рифмуете ее историю с войной, ведущей к краху Российской империи? 
Шахназаров: Читая, я всегда подспудно думал о том, что показанная Толстым страна должна была рухнуть. Она не могла существовать. Такая мысль меня посещала, хотя в тексте об этом ни слова. И вот мотив воплотился в теме Русско-японской войны. Не знаю, видел ли это Лев Николаевич или просто как художнику ему удалось передать (по крайней мере, мне) идею надвигающейся катастрофы. Не зря же в романе выведен элемент праздности, жизнь героев проходит в бессмысленном времяпрепровождении, при этом ты понимаешь, что где-то есть люди, благодаря которым это возможно. Думаю, Толстой не случайно создал образ страны привлекательной, но обреченной. Мало кому это приходит в голову. Хотя тот же Ленин называл Толстого «зеркалом русской революции». А он, пусть из него и сделали какую-то буффонадную фигуру, был гениальным человеком и многое очень тонко чувствовал. Возможно, он это ощутил, читая «Анну Каренину». На мой взгляд, такие ассоциации неизбежны. Повторю, никто не знает, специально ли Толстой это закладывал или просто как художник уловил, не имеет никакого значения: у него получилось. 

культура: Почему, на Ваш взгляд, на сериал обрушилась столь резкая критика?
Шахназаров: Шума много, а это самое главное. Хуже было бы, если б никто нашу «Каренину» не заметил. Но я, в принципе, понимаю, чем это вызвано. С одной стороны, мы разрушили привычные представления о романе. Кстати, я сделал открытие: книгу очень плохо знают. Обсуждают общие какие-то вещи, но реально мало кто читал. Приходит журналист и говорит: «Что у Вас Вронский делает на Русско-японской войне, он же погиб в Сербии?» Понятно, что человек Толстого не читал, нет в романе такого. Это позже литературоведы выдвинули версию, что некий прообраз Вронского погиб в Сербии. У Льва Николаевича сказано: уезжает на войну, и все. Многих нюансов уже никто не помнит. Не читали или невнимательно читали, не знаю. С другой стороны, учитывая шлейф моих политических взглядов и высказываний, я был обречен на определенное отношение. Не говорю, что только этим все обусловлено, но и это сыграло свою роль. 

Сеть настолько бездонна, что в ней практически невозможно определить, что есть истина. А учитывая анонимность (ты вообще не знаешь, кто все эти люди), написанное там нельзя рассматривать серьезно. Моя позиция всегда была однозначной: интернет необходимо персонифицировать, люди должны выходить в Сеть под своими фамилиями. Тогда будет хоть какая-то реальная картина. А сегодня это омут, за которым неизвестно кто и что стоит. Вот я выступаю, делаю фильм, я же подписываюсь. Так почему тот, кто высказывается в интернете, должен прятаться за каким-то ником. Но вообще я довольно спокойно отношусь к подобным вещам. Если кому-то что-то не нравится, мне что — переделывать фильм? Даже если соглашусь с таким мнением. Ты снимаешь кино, исходя из каких-то своих соображений. 

культура: Как Вам кажется, почему сегодня большинство премьер вызывают острую реакцию? Взять хотя бы Вашу «Каренину», «Викинга» и еще не вышедшую «Матильду»? 
Шахназаров: Наше общество очень политизировано и расколото, большое значение имеют взгляды создателей и критиков. Конечно, есть люди, способные оценивать художественное произведение отдельно от его автора, но нужно обладать очень высоким классом и недюжинным умом. Большинство же не может абстрагироваться, и это нормально. Если вам не нравится человек и чужды его взгляды, значит, вы переносите свое отношение на то, что он делает. Так устроен мир. 

культура: Последние два десятилетия наше кино делится на фестивальное и попкорновое, почему перестали снимать фильмы, способные заинтересовать самую широкую аудиторию? С чем Вы это связываете? 
Шахназаров: С одной стороны, фестивали такими стали. Посмотрите, какие картины получают призы на крупнейших смотрах. Кто-нибудь видел эти ленты? Раньше было иначе. Если «Пальмовую ветвь» получала «Сладкая жизнь» или «Летят журавли», то все знали, о чем идет речь. Наградами отмечали просто хорошее кино, и его можно было смотреть. Но сегодня, действительно, фестивальная политика такова, что 90 процентов фильмов, которые там показывают, никто смотреть не будет. Собственно, об этом говорят и руководители конкурсов. А на вопрос, зачем вы это берете, пожимают плечами. Такая политика порождает кинематограф, ориентированный на фестивали, где свои законы, примерно понятно, как делать кино. Это получился какой-то своеобразный жанр. Мне такое кино никогда не было близко. Внутренне я никогда на них не ориентировался. Самый большой адреналин, если хотите знать, это когда публика смотрит картину. Просто снять фильм, чтобы увидели 150 человек, это неинтересно. Все равно остаются только ленты, ориентированные на зрителя. Понимаете, Тарковский не делал фестивального кино. Именно поэтому его продолжают смотреть и сейчас. Не как Гайдая, но тем не менее. Это не касается «Ностальгии» и «Жертвоприношения», которые он снял, оглядываясь на фестивали, они не стали лучшими его работами. «Рублев», «Зеркало» не могут не волновать. В целом это придумка, что он был режиссер фестивальный. Он делал кино для зрителей, просто в своем формате. 

культура: А можно ли как-то вернуть былую славу нашему кинематографу? Как Вы относитесь к периодически озвучиваемой идее квотирования?
Шахназаров: Разумеется, защищать отечественное кино надо. Это же индустрия. Но, с другой стороны, чтобы такая мера принесла результаты, в год нужно делать 250–300 фильмов. А если мы выпускаем 70 картин, то в этом нет никакого смысла. Мы живем при рыночной экономике, начнем квотировать, кинотеатры скажут: если нельзя показывать иностранное кино, так дайте замену. А что мы сможем предложить? Из трех-четырех снятых картин в прокат выходит только одна, такова мировая статистика. Из 70 получаем двадцать, репертуар на один месяц. Ну, и что здесь квотировать. Эта идея просто не сработает. Нужно идти навстречу зрителям, чтобы помочь российскому кино, а квоты сами по себе ничего не решат. Либо поднимать количество фильмов до 300. 

культура: Думаете, такое возможно? 
Шахназаров: Советский Союз как-то решал эту задачу. Был же у нас период малокартинья. В сталинскую эпоху делали 10–15 лент. Потом, в 50-годы, с чего, собственно, и начался «Мосфильм», было принято решение резко повысить число — до 150. Вот тогда пришли Алов и Наумов, Чухрай, Таланкин, Данелия, Хуциев, Рязанов, Бондарчук, Гайдай. Это была эпоха, когда молодежи доверили постановки, потому что надо было поднимать индустрию. И сразу появилась целая плеяда талантливых кинематографистов. Тогда же сумели увеличить производство. Потом в СССР снималось до 300 картин в год.

культура: Для этого нужно какое-то решение, госзаказ?
Шахназаров: Конечно, сейчас иная ситуация, другая страна, другая система. Я не сторонник волюнтаристских решений. Считаю, что просто нужно найти механизмы рыночные, которые будут работать на благо кино. Но прежде всего — поставить задачу. Когда ставится задача, начинается поиск решения. Именно это должно стать первым шагом, а не просьбы: дайте денег. Нужно создать единый центр кино, я не раз об этом говорил. Современный аналог Госкино. Этот центр займется всеми проблемами индустрии в комплексе. Именно там должен решаться вопрос, как поднять количество и качество фильмов. Думаю, это реально.