Георгий КОНСТАНТИНОВ, Гомель

09.02.2017

Пушкин объездил немало мест, бывал и в белорусском краю. Память великого поэта, погибшего 180 лет назад, чтут в республике до сих пор — несмотря на различные попытки бросить тень на его наследие.

Выпущенный из Царскосельского лицея в чине коллежского секретаря и назначенный на службу во внешнеполитическое ведомство, поэт вскорости по велению сердца устанавливает связи с тайными обществами дворян-революционеров. Искрометный талант кипит, Пушкин пишет острые эпиграммы на высокопоставленных вельмож, не щадит, наконец, в оде «Вольность» самого государя.

Александр I осерчал, и в мае 1820-го сочинитель отправился в ссылку — формально к новому месту службы в Кишиневе. Дорога лежала через «Белорусский шлях», проведенный в 1784-м по приказу Екатерины II. В Витебскую губернию Пушкин въехал, миновав Динабург, далее были Полоцк, Витебск, Орша, Могилев и Гомель. Затем Пушкин остановился в Екатеринославе, где искупался в Днепре и заболел воспалением легких. Лечиться поэт едет в Крым и на Кавказ, и только в сентябре прибывает в Кишинев.

В 1824 году фактическую ссылку неблагонадежному автору заменили поселением в родовом имении Михайловское — под надзором полиции и отца. Поскольку «юг» того времени был отнюдь не курортной зоной, а местностью еще недостаточно обжитой, с тяжелым, болезненным климатом, возвращение в центральную Россию почиталось за благо. Назад Пушкин ехал той же дорогой. Почтовая «гоньба» вышла быстрой. Из Одессы он отправился 1 августа. А «6-го дня», оставив за спиной Чернигов и Гомель, был уже в Могилеве.

Сохранились воспоминания современников, в том числе офицера Лубенского гусарского полка Александра Распопова. Поэт шагал через Покровский посад в шесть часов вечера впереди своей коляски, в русской рубахе с опояской и в шароварах, заправленных в сапоги, в небрежно наброшенной офицерской шинели. По одним данным, в ермолке, по другим — все же в офицерской фуражке. Из-под головного убора выбивались довольно длинные курчавые волосы. Сопровождал Александра Сергеевича слуга, одетый на татарский манер. «Народный» костюм стихотворца несколько эпатировал почтенную публику, дефилирующую по Шкловской улице. Ведь в то время каждому сословию предписывалось носить наряды строго заведенного покроя, рубахи навыпуск приличествовали только крестьянам и мещанам.

Официальный Могилев прохладно встретил визит опального вольнодумца. Иное дело молодые офицеры… Первым к прибывшему на почтовую станцию путешественнику бросился сам Распопов. Он приходился племянником директору Царскосельского лицея Энгельгардту и в бытность свою кадетом знавал многих лицеистов. Поэт гусара вспомнил, и тот, выскочив на улицу, призвал сослуживцев. Офицеры с восторгом понесли гостя на руках по Могилеву. На квартире у Распопова закатили пирушку. Поклонники даже хотели устроить поэту ванну из шампанского — но Пушкин отказался, ссылаясь на предстоящий путь. Утром 7 августа он покинул Могилев и, вновь проехав мимо Орши, Витебска и Полоцка, достиг пределов Псковской губернии, где до родного Михайловского оставалось рукой подать…

Возможно, именно на обратной дороге по белорусским нивам родился замысел «Дубровского». Как полагает Тамара Яковлева, главный библиограф ЦРБ города Пустошки, в основу повести легла легенда о разбойнике, скрывавшемся в пещере возле озера Березно Витебской губернии (ныне — Псковская область). Выданный сообщником, березновский тать бежал за границу. По версии же литературоведа Семена Букчина, прототипом Дубровского послужил Павел Островский, шляхтич из-под Червеня, что недалеко от Минска. Действительно, описанный Пушкиным тип конфликта между помещиками являлся типичным для белорусской шляхты. В Речи Посполитой, с ее крайне слабой централизацией, междоусобные войны феодалов были едва ли не легализованы, и крупные магнаты систематически «наезжали» на менее состоятельных соседей. После вхождения белорусских земель в состав Российской империи местное панство не сразу оставило своевольные привычки…

В последующем с Белоруссией была связана целая ветвь пушкинских потомков. В Гродненской губернии служил старший сын поэта, командир 13-го Нарвского гусарского полка Александр Александрович. Его дочь Наталья вышла замуж за подчиненного отца — Павла Воронцова-Вельяминова. После отставки мужа они поселились в имении Вавуличи под Бобруйском (ныне — Дубровка). Могила внучки классика сохранилась в селе Телуши, где та помогала возведению церкви и школы. Правнучка Софья Александровна Воронцова-Вельяминова (Кологривова) трудилась в 1914 году сестрой милосердия.

Сегодня в городах республики установлены памятники великому поэту, его именем названы улицы, библиотеки и учебные заведения. Началось же все в 1899-м. Тогда — к столетию со дня рождения — в Бресте появилась Пушкинская улица. Но вольнолюбивый гений по-прежнему оставался под подозрением. Когда в Гомеле в том же году прогрессивная общественность предложила назвать одну из улиц именем Пушкина, проект был отклонен властями. С формальным обоснованием, что «поэт только мог быть в Гомеле проездом на юг около 10 мая 1820 г.». Память Пушкина стала массово увековечиваться уже во времена Советского Союза. Ныне одна из улиц в центре Гомеля носит имя гения, на ней же установлен его бюст.

В июне 2015-го монумент поэту поставили в Могилеве, рядом с государственным библиотечным колледжем имени Пушкина. Передача скульптуры, изготовленной в России, состоялась в рамках чествования 70-летия Великой Победы. Однако представители националистических кругов обратились с жалобами в органы власти на то, что размещенные на памятнике стихи «шовинистические» и «антибелорусские». Радикалы даже занесли создателей статуи из могилевского отделения фонда «Аллея русской славы» в список так называемой «Черной сотни», будто бы угрожающей суверенитету РБ. Под их давлением с монумента убрали строки из стихотворения Пушкина «Клеветникам России».

В «вину» автору ставилось то, что произведение оправдывает подавление польского восстания 1830–1831 годов. Но дело в том, что приведенные на памятнике в Могилеве стихи посвящены прежде всего угрозам военной интервенции в Россию, которые прозвучали во французском парламенте. И в Париже, и в Варшаве никто не говорил тогда о белорусах и их интересах, зато горячо обсуждалось включение региона «до Смоленска» в состав Речи Посполитой.

Стоит отметить, что в XIX веке белорусская нация находилась в процессе формирования, а представители ее «элитарных» сословий мыслили себя либо поляками, либо русскими. При этом уроженец Новогрудчины Адам Мицкевич, считавшийся польским поэтом и другом Пушкина, часто называл себя «литвином» и нарочито писал со значительной примесью белорусизмов. Пожелай Мицкевич слыть белорусом, у русского собрата это наверняка не вызвало бы протеста. Местные классики Янка Купала и Якуб Колас с огромным почтением относились к Александру Сергеевичу, считая его влияние очень благотворным для становления белорусской литературы. А вот многие из тех, кто с националистических позиций нападает в наши дни на Пушкина и Россию, никакими достижениями в области культуры похвалиться не могут. Скорее, замещают творческое бесплодие неприкрытой агрессией и разжиганием межнациональной розни. 

Для правнука же арапа Петра Великого совершенно естественным было весьма уважительное отношение ко всем народам. Он писал:

Не то беда, что ты поляк:
Костюшко лях, Мицкевич лях!

Пожалуй, будь себе татарин, —
И тут не вижу я стыда;

Будь жид — и это не беда;
Беда, что ты Видок Фиглярин.

Эти строчки адресованы Фаддею Булгарину, ополяченному белорусскому шляхтичу. Упоминаемый рядом Эжен Видок — знаменитый французский авантюрист, преступник и сыщик. Биография Булгарина также достаточно авантюрна. Он состоял в царской армии, затем воевал в составе наполеоновских легионов против России, потом вновь переметнулся и служил агентом охранки. Схожие процессы наблюдаются сейчас в Белоруссии: «легионеры» из националистических организаций, еще вчера по западной указке призывающие к майдану, ныне прикидываются овечками, дабы пролезть во власть и раскалывать Союзное государство изнутри.