Денис БОЧАРОВ

13.01.2016

Спустя день после своего 69-летия ушел из жизни Дэвид Боуи. Артистов, подобных ему, мир популярной культуры не знал. И, наверное, уже не узнает.

Когда заходит речь об этом человеке, принято оперировать высокопарными терминами: гений, предтеча, повлиял, оказал, предвосхитил… Однако излишние рукоплескания только мешают. Во-первых, Дэвид Джонс (причудливый псевдоним Bowie артист взял во избежание недоразумений: в середине 60-х, когда он только начинал, популярна была американская группа The Monkees, одного из участников которой как раз и звали Дэви Джонс) в этом нисколько не нуждается. В любой табели о рангах, в каждом рейтинге наиболее значительных поп-рок-идолов Боуи неизменно фигурирует среди первых. Этот уроженец Брикстона (район в южной части Лондона) еще на самых ранних этапах карьеры убедительно доказал: ни с кем другим его спутать нельзя. А во‑вторых, несмотря на то, что музыканта называли любимым артистом многие современники, последователи и даже предшественники, считать его примером для подражания невозможно. Просто потому, что Боуи не поддается никакой классификации.

Согласитесь, для того чтобы заимствовать, вдохновляться, порой мимикрировать, необходимо иметь перед глазами целостный, единый и неделимый образ. Можно с легкостью представить учеников, клонов и подражателей Элвиса, The Beatles, The Rolling Stones, Led Zeppelin, Pink Floyd, Status Quo, ABBA. Ибо в каждом случае примерно понятно, о чем идет речь: воображение мгновенно фиксирует определенный сценический имидж.

В случае с Дэвидом данная логика не работает. Поскольку этих самых имиджей у него хоть отбавляй. Боуи был, с позволения сказать, непозволительно разный. Маски Человека, который продал мир, Зигги Стардаста, Бриллиантовой Собаки, Аладдина Разумного, Худого Белого Герцога артист срывал с той же легкостью, с которой однажды примерял. Зрители, слушатели, высоколобые критики и обычные покупатели пластинок не поспевали за своим кумиром — он всегда виртуозно выскальзывал из рук.

Причем это была не самодовольная артистическая поза: дескать, вы ждете продолжения банкета — ан нет, обломитесь. Просто прекрасному музыканту (а по совместительству талантливому актеру, режиссеру, сценаристу и художнику) всегда было тесно в задаваемых самому себе рамках. Поэтому он безжалостно расставался с собственными героями, как только чувствовал, что они начинали преобладать над его творческим началом. И — что примечательно — почти никогда не промахивался. За полвека, проведенные в свете софита на виду у всего мира, Боуи крайне редко разочаровывал поклонников. Досадным исключением можно считать лишь его псевдо-хард-роковый проект конца 80‑х — начала 90‑х Tin Machine, в рамках которого Дэвид решил попотчевать народ невразумительным «тяжеляком». Однако, вовремя сообразив, что хэви-угар — не совсем его территория, Боуи скомандовал: «Стоп, машина!»

Этот артист из тех немногих, про которых с легкостью можно сказать: «Есть Дэвид Боуи, а есть все остальные». И да не прозвучит сие клише банально, ибо применительно к сухощавому блондину (каким музыкант и останется в памяти миллионов) оно работает на все двести процентов. Мир Дэвида Боуи — это исключительно его мир, пропуск в который получить одновременно и сложно, и легко.

Мало кто вникал в суть его лирики, изобилующей сюрреалистическими аллюзиями, причудливыми иносказаниями, ведомыми только автору странными аллегориями и метафорами. О чем именно пел этот человек, одному Богу известно. Такая очевидная странность, космическая «нездешность», помноженная на фирменный «замороженный» взгляд (один глаз у Боуи не двигался с пятнадцати лет — результат полученной в драке травмы), казалось бы, должны были дистанцировать публику от творца. А вышло наоборот. Потому что Дэвид был наделен недюжинным композиторским даром — и при помощи изумительных мелодий невольно вовлекал в свою уникальную орбиту. А ему, слушателю, уже было все равно, в чьей компании проводить время: в обществе Пауков с Марса (The Spiders from Mars — название группы, в сопровождении которой Боуи в 1972 году записал главный шедевр своей жизни) или с подтянутым, спортивным классическим поп-рокером, коим Дэвид предстал на блистательном альбоме 83-го «Let’s Dance»…

Угасание Боуи для многих явилось если не шоком, то уж точно полной неожиданностью. В конце 90‑х — начале 2000‑х артист завалил публику новыми идеями, выпуская прекрасные пластинки чуть ли не ежегодно (что на тот период развития поп-культуры было редкостью). Но после великолепного «Reality» в 2003‑м певец ушел в тень. Из которой не появлялся вплоть до 2013-го, когда увидел свет его камбэк-альбом «The Next Day». Традиционного турне в поддержку свежего релиза не последовало. Вот тогда-то и поползли тревожные слухи о состоянии здоровья музыканта. Впрочем, посвященным было известно, что проблемы с сердцем начали одолевать Боуи еще с середины нулевых. Однако о том, что последние полтора года своей жизни Дэвид отчаянно боролся с раком, мало кто знал. Несмотря на публичность профессии, Боуи всегда предпочитал ограждать личную жизнь от всевозможных пересудов и кривотолков. И когда на днях печальная весть облетела весь мир, многие оказались к ней не готовы. Тем более, что в день рождения певца (как оказалось, последний), 8 января, вышел его новый альбом «Blackstar».

Людям еще предстоит его оценить, равно как и осознать всю масштабность творчества музыканта. Пока же нелишне вспомнить горькое пророчество, которое однажды высказал Дэвид: «Поп-культура в том виде, в котором существует сейчас, скоро загнется. Потому что люди воспринимают новые творческие свершения не как некие откровения, а, скорее, как банальную повседневность — сродни шнуркам для кроссовок или батонам колбасы». Увы, первые ростки своего невеселого предсказания Боуи застать успел (в самом деле, музыкальный популяр неуклонно катится в пропасть уже не первый год). Однако богатому наследию, оставленному самим артистом, «колбасная» участь не грозит.