культура: Владимир Семенович загорелся идеей экранизации «Эры милосердия», снял несколько эпизодов, подарил Садальскому образ Кирпича — можно ли назвать его соавтором и продюсером?  
Конкин: Не люблю это слово. Постановка сложилась в силу суммы обстоятельств, главное из которых — брак Высоцкого с Мариной Влади. Он подарил Володе десять лет земной жизни, творческий и человеческий статут: Высоцкий не загнулся, не спился, обрел свободу и набрал высоту. 

Никогда не забуду, как приехал к Володе в первый раз. Ночью на Большом Каменном мосту мы снимали эпизод — Шарапов приглашает Жеглова переночевать, предлагает выделить кожаный диван. Зарядил дождь, два часа оператор дожидался «дырочки» в облаках. Закончили в половине пятого. Я жил тогда неподалеку — в гостинице «Москва», буфет открывался в семь, и Высоцкий пригласил перекусить у себя. Спустя пару часов была запланирована съемка трамвайного эпизода с Кирпичом... Как тут отказаться?

Дождь лил не переставая, я сидел на кухне на Малой Грузинской за струганным столом, глядел в окно, в котором отражался шикарный финский холодильник Rosenlew и вытягивающееся лицо хозяина. Володя выудил из его недр какой-то «плюшкинский» коржик и начал стучать им по стене — словно воблой. Я трясся от смеха, но не оборачивался. «Тут у меня случился набег киргиз-кайсацкой орды. Давай пить «Липтон», у меня пакетики есть!» — Высоцкий захлопнул дверцу и, наконец, догадался, что я наблюдал его растерянные гримасы. Подошел сзади, положил мне руки на плечи и, глядя в «заплаканное» стекло, сказал: «Знаешь, Володька, если я утону в реке, то выплыву против течения». 

Эта фраза стала для меня ключом к пониманию Высоцкого — заставила забыть обиды от его «закидонов». Он бывал тысячу раз не прав, но никогда не извинялся — пройдет мимо, зацепит плечом: замнем-забудем. И все! Вспыхивал в доли секунды, становился бешеным. Сейчас все знают про его проблемы, но ни за полтора года совместной работы, ни позже я не видел Высоцкого пьяным. Помню, заходил к нему, слушал концерт, записанный в парижской студии «Одеон», он угощал меня сухим грузинским вином, сам не прикасался. Без теплых отношений невозможно сыграть друзей — мы не сошлись накоротке, но уважение и нежность я к нему сохранил. 

культура: Высоцкий не любил милицию, но мечтал сыграть советского сыщика. Парадокс...  
Конкин: Жеглов сшит Вайнерами по его мерке — пижонство, крутой нрав и одновременно преданность друзьям, чувство долга.

культура: Владимир Семенович «перекроил» образ на западный манер: гангстерская шляпа, кожаный плащ, повадки охотника-одиночки. Жеглов — траппер городских джунглей? 
Конкин: Да, из-за него милицейское начальство фильм не принимало. «Почему не в форме? Что за разбойничья вольница — шайка «Белая кошка» против банды «Черная кошка»?» — возмущался заместитель Щелокова. У Говорухина последние темные волосы на затылке стали белыми: «Картину зарубят, Володя, выручай!» Высоцкий стоял на своем: «Что хотите делайте, а я форму не надену». Когда работа не ладилась, сдержанный Станислав Сергеевич не брызгал слюной, а делал на сиденье стула стойку на голове. Но тут сорвался: «Ничего не будет, ни картины, ничего — ты убиваешь себя и нас!» 

Но выручило фортепьяно, которым я попросил режиссера «уплотнить» комнату Шарапова. Говорухин был не против. Из этой «детали реквизита» родились украсившие картину музыкальные номера. И Высоцкий согласился накинуть мундир и спеть про лилового негра, подававшего манто в притонах Сан-Франциско. 

культура: У фильма открытый финал — «Черная кошка» побеждена, но конфликт Шарапова с Жегловым представляется незавершенным. 
Конкин: Говорухин вырезал большой кусок. Опустошенный, на обугленных нервах, Шарапов проклинает Жеглова: «Палишь в человека, как в воробья — район оцеплен, куда бы Левченко бежал?!» Да, вы правы, этот конфликт не разрешен до сих пор. Министр внутренних дел Владимир Колокольцев признался мне, что пришел в милицию, мечтая стать таким, как Шарапов, и добавил: «Шараповы нам нужны, но жегловщины у нас гораздо больше». 

культура: Но Володя не справился бы без Глеба. Значит, все-таки «мразь нужно давить»?
Конкин: Сейчас процветает «давильня», а на выходе что? Торжество законности и справедливости, достойные мужские сериалы где? Для большинства граждан опер отличается от бандита лишь наличием красной корочки — у них одна и та же лексика, повадки, интересы. 

культура: Грань между «плохим копом» и «хорошим вором»  размыта и в западных лентах.
Конкин: Но у нас другая страна! Задолго до украинских событий Путин создал «Народный фронт» — он задумывался о войне? Нет, но стало очевидно, что неприятие России Западом — непреложный факт. Наше Отечество имеет планетарный масштаб, в силу уникальности истории и пространства заставляет считаться с собой всех. Путин понял и принял наш культурный код, этот факт для меня принципиален — мои предки воевали за Россию со времен Куликовской битвы. А я объездил всю Европу сорок лет назад и вижу, во что она превратилась теперь — чахоточная, покрытая коростой, опостылевшая себе корова. Сегодня только Россия сможет одухотворить мир, но у нас сильное прозападное лобби, проповедующее «гуманистические идеалы», а по сути, копающее под кремлевскую стену.

Армен Джигарханян: «Постоянно ругались с Говорухиным»

культура: В экранизации романа братьев Вайнер немало загадочного. Особенно много вопросов к первому в Вашей карьере «монстру». Воровская малина Карпа смахивает на львиный прайд. Стареющий альфа-самец, живущий с парой эффектных марух, решается рискнуть головой и стаей ради сохранения статуса лидера. Кто такой этот «мил человек»?
Джигарханян: Скажу грубо: на этот вопрос ответа нет. Работа над ролью — примитивный процесс, зависящий от нелепых обстоятельств — длины усов, формы носа. Говорухин дал мне крепкий сценарий и приклеил чудовищный парик. Так начался мой тяжкий путь познания.

культура: Вы не верите в артистическое перевоплощение?
Джигарханян: Стать другим человеком — все равно, что сменить кишки и селезенку. Этого просто не может быть. В нашем ремесле все решают индивидуальная физиология, жизненный опыт и талантливый автор. Не дай Бог, актер остановится, задумается: чем это я занимаюсь? Играя Отелло, один из величайших артистов, Лоуренс Оливье, гримировал язык. Зачем? Это так и осталось тайной, скрытой от зрителей, включая меня.

Цель режиссера — рождение другого человека. Никогда не увлекался гинекологией, но, как говорят специалисты, роды — трудный и страшный процесс.

культура: Чем запомнилась работа над фильмом «Место встречи изменить нельзя»?
Джигарханян: Постоянной руганью с Говорухиным. Режиссер и актер — враги, готовые на любую подлость. Я играю свою роль, а он учит меня, как это делать! По какому праву? 

Говорухин очень непростой, странный мастер, который гораздо больше хочет понять, чем осуществить. Люблю и почитаю Станислава Сергеевича, но, попытавшись сформулировать ответ на вопрос «кто он такой», мы разминемся с сутью. Потеряем радугу. Вы скажете: она — больше желтая, а я — скорее, зеленая. Нет понятий, позволяющих передать уникальный спектр как единое целое, так же невозможно сформулировать природу таланта и творчества.

культура: Картина раз и навсегда полюбилась зрителям. «Место встречи...» что-то изменило в общественном сознании? 
Джигарханян: Не думаю. Истина — самая трудная вещь, она нас потрясает, заставляет возвращаться к пережитому опыту и ускользает вновь. 

культура: Роль идей в жизни общества сильно преувеличена?
Джигарханян: Если читаю великого философа, например, Шопенгауэра, редко удивляюсь его открытиям. Довольствуюсь тем, что он думает так же, как я. Если не понимаю — не воспринимаю. 

культура: Реплики Вашего героя разобрали на цитаты. «Карпа» узнавали на улицах? 
Джигарханян: Случалось, пропускали в очереди за колбасой. Но, говорю, не кокетничая: неизвестно, почему тебя принимают, за что любят. В «Новых приключениях неуловимых» Кеосаяна немало колоритных офицеров, а запомнилась гримаса штабс-капитана Овечкина.  

культура: Откуда в Вас столько жизнелюбия?
Джигарханян: Из повседневности. Прихожу на репетицию — если получается, бываю счастлив. У кого-то закапала слюна, что-то мелькнуло в лице непридуманное, необъяснимое. Почему, откуда? Не знаю, признаюсь — боюсь ответов и выводов. Искусство, прежде всего, — игра выдумщиков и ремесленников. Сегодня в нем не происходит ничего, что бы меня потрясало. Безумно люблю животных и детей. Не могу видеть, когда ребенок плачет... Это — настоящее. Остальное — игра воображения и самолюбования.