Алексей КОЛЕНСКИЙ ,  Игорь МАНЦОВ

08.07.2022

Сегодня, 8 июля, семидесятилетие отмечает генеральный директор киноконцерна «Мосфильм», режиссер Карен Шахназаров. Корреспондент «Культуры» Алексей Коленский и кинокритик Игорь Манцов попытались проанализировать творческий вклад мастера в отечественный кинематограф.

Алексей Коленский: Предлагаю обсудить творческий путь юбиляра, выяснить, как складывался его роман с десятой музой. Подразумеваем эскиз творческого портрета. Надеемся на эмоциональное осмысление любимых, но, как водится, недопонятых фильмов. В чем секрет обаяния картин Карена Георгиевича?

Начнем сначала. Шахназаров окончил ВГИК год спустя после смерти Шукшина и снял дипломную короткометражку «Шире шаг, маэстро!» по мотивам одноименного рассказа Василия Макаровича. Работу украсила роль лучшего друга писателя, Георгия Буркова, затем сыгравшего героя полнометражного авторского дебюта «Добряки» — это история мнимого простака и явного невежды, возглавившего научный коллектив условного Института античной культуры…

Игорь Манцов: Знаковый шукшинский актер, и это его единственная главная роль пришлого чудика, ушлого карьериста, ловкача. В «Печках-лавочках» он одаривал героиню Федосеевой, дебютировал в амплуа волшебного помощника, на деле — оборотня, а в «Добряках» подминает элитарное сообщество рафинированных горожан…

А.К.: Воплощая мечту героя «Калины красной»: кличка шукшинского героя Егора Прокудина — Горе, а бурковского Гордея Кабачкова в «Добряках» кличут Горушкой… Итак, юный вгиковец Шахназаров воспринял наследие Василия Макаровича и пошел дальше по светлому пути сказового реализма — в сторону социализации органического «чудика», пообтершегося среди высокоумных «добряков» и ставшего супероборотнем.

И.М.: Горушка завоевывает ученую степень, профессорскую дочь и директорское кресло, а затем сбегает, страшась разоблачения: было отчего — туземная элитка обожает разоблачать выскочек-самозванцев, дураков-простаков.

А.К.: Поучать и жучить афонь! На этой почве отнюдь не случайно и счастливо сложился тандем начинающего режиссера Шахназарова и драматурга Бородянского, придумавшего смахивающего на шукшинских чудиков Афоню. Дуэт покорил зрителей в 1983 году музыкальной комедией «Мы из джаза»...

И.М.: Кстати, эдакого одичавшего в городских джунглях Ивана-дурака — Афоню сыграл главный актер Шукшина — Куравлев, а сделавший «Афоню» Данелия приглашал Шахназарова в свое творческое объединение. Как же сегодня нам не хватает Шукшиных и Афонь! Однако в семидесятых наша кинообщественность в целом сторонилась народной мифопоэтики и ее кудесников… Киновед Ирина Шилова вспоминала, как на встрече с творческой интеллигенцией Тарковского попросили рассказать об однокурснике — тот как-то осклабился и пробормотал, что, дескать, да, был такой Шукшин, что о нем сказать? Простой мужик в сапогах. Шилова вспылила, ушла, Андрей Арсеньевич ее возвращал.

А.К.: Шахназаров оказался прозорливее многих, потянувшись к нитям этого тающего чудо-полотна полижанрового шукшинского киносказа...

И.М.: Да, страна рушилась, и Тарковский это гениально в «Сталкере» угадал, снял безукоризненный шедевр и уехал городить претенциозные, пластически изысканные глупости и умер.

А.К.: Глупости делают все…

И.М.: Но глупо выдавать их за новое слово. В этом смысле мне очень импонирует легкость и разнообразие сюжетов, приемов, оттенков — Шахназаров словно не старается, не надувает щеки. Ранние картины можно упрекнуть в недотянутости, недоделанности...

А.К.: Но они — на протяжении стольких лет — зрительски востребованы, созвучны нашему самосознанию.

И.М.: Удивительно, поучительно! В конце семидесятых роковую черту подвел «Сталкер»: все идеи испарились, можно только блуждать, бормотать себе под нос, двигать взглядом стаканы. Крупные формы кинополотен стали невозможны, пошел развал и адекватный ответ на раздрай киноязыка дал Шахназаров: в режиме перебора, не напрягаясь, он делал зрительские жанровые картины о как бы случайных, частных людях с улицы.

А.К.: Можно ли говорить об эволюции авторского лирического героя в этом заколдованном мире исчезающих киноформ?

И.М.: Шахназаров — не метафизик, он лирик.

А.К.: Ой ли? Если присмотреться, каждый герой его ранних фильмов творит собственную картину мира, делает его соразмерным себе, радостным, гостеприимным, теплым, да и герои не просты. Например, очевидно, Кабачков из «Добряков» видит элитку насквозь, а «Курьер» прекрасно знает историю и сознательно заваливает вступительный институтский экзамен. «Иваны-дураки» умеют совершать красивые поступки, красиво жить и делать жизнь красивой.

И.М.: Почти так, да не так — речь о попытках, первых шагах «на поприще», которого нет, а есть армия, Афган, тупик, и это чувствовалось, не случайно с восьмидесятых почти все у нас стали снимать плохо. Удивительна в этом контексте выдающаяся михалковская «Родня», и неожиданный прорыв Данелии с как бы неряшливой «Кин-дза-дза», где он все о нас угадал, вплоть до пандемийки и разноцветных штанов! Но тут показательна разница с безукоризненно «вылизанным» «Афоней» — чуть наклевывалась лишняя эмоция, Данелия ее чик-чик — отрезал, гасил, нельзя топить зрителя эмоциями, работаем строго! И Шахназаров в этом смысле предельно аккуратен, жанрово выдержан — на территории киноанархизма восьмидесятых он не старается дать окончательные ответы на вечные вопросы, не решает мировые проблемы, не дурит головы, остается советским режиссером — в том самом, главном, смысле, что не выносит спесь…

А. К.: И в этом-то смысле он является метафизиком, в платоновском определении — повитухой здравых смыслов, сотаинником разумной жизни. Отмечу, что герои «Мы из джаза», «Зимнего вечера в Гаграх» и «Курьер» сбивают с визави спесь, корректируют мир, ненавязчиво исповедуют человечность и довольно аккуратно режиссируют жизнь ближних.

И.М.: И тут шахназаровская «необязательность» оборачивается чуткостью к мелким вибрациям повседневности. Он нигде не позволяет себе завираться, не додумывает за повседневность — оставляет все как есть, а время затем расставляет акценты.

А.К.: У этой медали есть обратная сторона — начиная с «Цареубийцы», мы видим, как герои Карена Георгиевича становятся заложниками архетипов коллективной памяти и, я бы заострил, всеобщего бесславья и бессилья: либо царями, либо убийцами. Все логично: когда жизнь разваливается, обнажаются архетипы, и Шахназаров умудряется, вновь не отрываясь от безвидной земли, вслушиваться в их гул. Кстати, и провидческий «Город Зеро» разумно обсуждать в паре с «Кин-дза-дза»: там советские руины переоборудованы в музей советской разрухи, а у Данелии — тотальной обесчеловеченности.

И.М.: Содержательная рифма! Кстати, фильмография юбиляра в целом имеет некую ретроспективную ценность, сквозь полупрозрачные сюжеты проступает некий общий контур.

А.К.: Отмечу, что номер ведомственной «Волги» Кабачкова из «Добряков» 54-71 очевидно зеркалил даты 17-45 — время становления советского проекта и обнаруживался в телефонном номере «Курьера»: 543-17-60 — то есть, наш герой предполагал сквозную ретроспекцию. Для «неметафизика» повседневное время оказывается прозрачно, на нем стоит сосредоточиться — и проступят очертания вечности, а познание умножает скорбь.

И.М.: Попытки зафиксировать, отлить «время» в граните Шахназаров доводит до абсурда в «Городе Зеро», в местном музее меня восхищает чучело «повара Николая, первым станцевавшего рок-н-ролл». Напомню, в те же годы расцветали откровенно инспирированные рок-клубы, фабрики самодеятельного музыкального мусора, Карен Георгиевич уже «обессмертил» рокера-чпокера.

А.К.: Забавно, что на большой экран «все это вот» выплеснул антипод юбиляра — Сергей Соловьев.

И.М.: Начиная с «Ассы» культивировавший спесивый волюнтаризм, почитаемый им высшей формой творческой свободы.

А.К.: «В отличие от» присутствие режиссера Шахназарова в собственных фильмах ненавязчиво, целомудренно заретушировано, тут проявляется почтение к публике и профессии, осознание внутренней свободы, требующей опоры в традиции.

И.М.: Задержимся все-таки в «Городе Зеро», там есть потрясающий сюжетный поворот: героя Филатова назначают духовным сыном станцевавшего Повара Николая, этакого канонизированного туземного Хлестакова, «Прометея истинной свободы духа».

А.К.: Важно, что все это происходит в закрытом городе, являющимся зазеркальем, если угодно, «выставкой достижений советского и антисоветского хозяйства».

И.М.: Чересчур обобщаешь, прими факт: герою Филатова навязывают бессмысленную, бессодержательную связь с абсурдной ситуацией. Разумеется, с перестройкой.

А.К.: В силу того, что отцы города видят в Филатове столичную штучку, без пяти минут европейца, коего желательно подкупить, «усыновить».

И.М.: Оставляя без осязаемого наследства. Это грандиозный ход — перестройка немыслима без чудовищного навязчивого абсурда: прими ответственность за ГУЛАГ, стыдись пролитой за тебя крови! Дали бы «наследнику» хоть что-нибудь, квартиру «Отца», да хоть обедом бы накормили — нет, прими духовное усыновление и символическую нагрузку за судьбы Вселенной, отвечай за «Отца»! «Да это не мой Отец!» — отбояривается Филатов. — «Смотри, раз так, тебе будет хуже!» — стращают «духовные отцы» перестроечного 88-го года. Как здорово придумано: город представлялся огромным музеем в подземном бункере, с ростовыми куклами, инсталляциями-мизансценами, а его живые обитатели приютились в миниатюрном номере гостинишки, где едят пельмешки стоя — это изумительная предметно-пространственная антитеза, а почему они набились в эту комнату? Там живет назначенный «духовный сын», которому надлежит придумать себе «Отца» и несуществующие утробные отношения! Единственный трезвый человек во всем «Зеро» — прокурор в исполнении Меньшова — он говорит герою Филатова: «Беги отсюда!» Но куда же бежать? И вот здесь суетливый режиссер дал бы прокурору сентенцию, а тот промолчал: в этой паузе квинтэссенция метода и стиля Шахназарова.

А.К.: Обобщим. В отличие от зеро-горожан герои «Мы из джаза», «Зимнего вечера» и «Курьера» меняют мир, делясь опытом непоказушной, непрестижной внутренней свободы, но в последующих фильмах укрупняется тема невозможности бегства, единственный выход — отстранение и добровольно принятое страдание, как в «Цареубийце», «Палате номер шесть», «Белом Тигре».

И.М.: Я бы так не обобщал, не уклонялся в чуждую юбиляру патетику. Мне импонирует аскетизм его сюжетостроения — берется несколько комнат, три-четыре вибрации и происходит небольшое чудо: эмоциональный контакт всех со всеми. Отец режиссера работал помощником Горбачева, сын через одно рукопожатие был знаком с главными людьми страны, но это — не его тема, Шахназаров рассказывает истории, которые верифицирует зритель. Автору было важно, чтобы публика и герои обладали одинаковым, тактильным житейским опытом, и никогда — принципиально — не выходил за его пределы.

А.К.: До «Цареубийцы». Этапный фильм — при дефиците культурного опыта, осмысленной жизненной среды, в людях проявляются архетипы — они идентифицируются с психопатами, былинными героями, землей-травой...

И.М.: Не совсем так, в каких бы снах, мирах, эпохах ни блуждали его персонажи, их ситуации, драмы, интриги заземлены, достоверны, убедительны. Герои морально здоровы, только вот абсолютно нормального Филатова в «Зеро» назначили «золотым ребенком».

А.К.: В любом случае режиссер соразмеряет масштаб высказывания, зрителя и героя. Для наших мест эта редкая авторская добродетель заслуживает почтения.

И.М.: Главным образом за то, что обеспечивает честный и прямой взгляд на вещи. Шахназаров его искал, обрел, усвоил!

А.К.: Для этого и изобретен кинематограф, если угодно — это формула профессионализма: всякий раз дарить нам новую картину текущей жизни.

И.М.: Именно так, хочется пожелать Карену Георгиевичу новых свершений и зрительской любви!

А.К.: Безусловно. Закономерно, что автор обладает общественно значимой позицией и теле-трибуной — не в последнюю очередь благодаря мистической связи поколений… Волей проведения, не взяв ни копейки у госбюджета, Шахназаров сделал великое государственное дело — возродил и обустроил «Мосфильм», созданный самым-самым сказочным реалистом Иваном Пырьевым, придумавшим и запустившим всю систему великого советского кинематографа — от «Мосфильма» и Союза кинематографистов до системы Творческих объединений, высшего профобразования, Бюро пропаганды киноискусства, отраслевых и популярных журналов… Быть правомочным наследником такого человека на главной киностудии страны не только ответственно, но и почетно. 

Фотографии: Сергей Ведяшкин и Игорь Иванко / АГН Москва.