18 июня стартует один из самых ярких российских фестивалей — Московский международный фестиваль документального кино «Докер». В одной из программ смотра — Doker Kids — можно будет увидеть новую работу Анастасии Тарасовой «Ты же девочка». Этот фильм — история о пятнадцатилетних девчонках из Карачаево-Черкесии, которые, вопреки вековым традициям региона, увлеченно занимаются футболом.

— Настя, как я понимаю, твой новый фильм хоть и рассказывает о юных футболистках, тем не менее он совсем не про спорт…

— Формально он, конечно, о детском спорте. Картина «Ты же девочка» снималась в рамках кинопроекта стран БРИКС: режиссеры из пяти стран по инициативе и при финансовой поддержке китайской стороны работают над фильмами на определенную тему, которая меняется каждый год. В 2019-м такой темой стал детский футбол. В нашем РФС (Российском футбольном союзе), куда я обратилась за помощью в поиске историй, кураторы регионов рассказали мне о разных командах, тренерах, удивительных случаях. Сильнее всего меня зацепил рассказ о команде девочек с Северного Кавказа, поэтому я решила снимать о них.

— Однако тема спортивных достижений для тебя в данном случае все-таки не на первом месте…

— Конечно. Потому что любой спорт, а футбол особенно, подразумевает внутреннюю свободу или стремление к ней…

— А женщина на Кавказе — постараюсь продолжить твою мысль — не свободна в принципе: над ней есть отец, брат и муж, с которыми она в лучшем случае обязана советоваться, а в худшем — подчиняться их воле.

— Именно! С другой стороны, для меня был важен переходный возраст наших героинь. Меня интересовал процесс становления личности. Ведь 15 лет — это тот возраст, когда подросток пытается определить свое место в мире и когда формирование его психики (а значит, и личности) выходит на заключительный этап. Так вышло, что наши девочки-героини познают себя через спорт — и при этом понимают, что их увлечение, их мечта и их внутренняя свобода конфликтуют с вековыми традициями их народа. Правда, я старалась сделать так, чтобы этот конфликт не был острым — он, скорее, закрытый, построен на недомолвках и полутонах.

— Но в твоем фильме есть эпизод, когда имам во время религиозной проповеди говорит: «Будь проклята та женщина, которая занимается мужским видом спорта». И это по-настоящему страшно.

— Если ты заметила, его слова не выходят за пределы мечети. И мы изначально задумывали этот эпизод так, чтобы имам рассуждал на эту тему именно в рамках своей проповеди, что дает зрителю возможность как бы заглянуть внутрь замкнутой религиозной системы. Но вне стен мечети зритель ничего подобного не услышит. И девочки, слава Богу, ни с чем похожим напрямую в фильме не сталкиваются. Но, в принципе, это, конечно, витает в воздухе. Потому что каждую пятницу отцы и братья наших героинь посещают джума-намаз, слышат такие рассуждения — и несут их в семью. Как они дальше распоряжаются ими, этого мы, к сожалению, уже видеть не можем, тут для нас дверь закрыта.

— Как раз хотела спросить, почему диалогов с родителями в фильме не так уж и много. Они против того, чтобы их дочери выходили на поле?

— Если девочка на Кавказе занимается футболом, это значит, что дома ее поддерживают. У нас, кстати, есть сцена с Миланой, одной из наших героинь, где ее мама охает-вздыхает, но смотрит на свою дочь с любовью. Так что родительская поддержка у наших девочек есть. Но проблема в том, что ребенку достаточно такой поддержки только в возрасте пяти-шести лет, когда он полностью находится в безопасной среде своей семьи. А в 15 он уже большую часть времени проводит в обществе: в школе, на улице... И если там он встречает хотя бы малейшее непринятие своих увлечений, то это сильно влияет на весь период его взросления. Особенно, если подросток — девочка.

— Да, но девочки в 15 лет — девочки для нас с тобой. В традиционной мусульманской культуре это уже взрослые женщины, которых пора выдавать замуж.

— И тут мы сталкиваемся с вопросом: «А чем девочка на Кавказе отличается, к примеру, от девочки из Саратова?» Ведь детская психика в любом регионе развивается одинаково. И законы психологии у нас практически одни на всех. Так что если мы хотим получить психически здоровое общество, то надо заботиться о формировании детской психики с помощью каких-то универсальных, общих методов. Ведь то, что испытывает девочка, которую в 14 лет выдали замуж, мы даже представить не можем.

Так что традиции — это хорошо, но человечеству свойственно эволюционировать. И Кавказ, безусловно, тоже развивается, только по своим законам и в своем темпе. Плюс это все-таки Карачаево-Черкесия, где много национальностей, и у каждой из них собственные традиции, сильные и крепкие, так что в итоге получается мощный замес, сдвинуть который не так-то легко. Поэтому для меня важна была сцена со старейшинами, которые прошли через многое и многое повидали. Это своего рода отсылка к авторитетам и пример того, что Кавказ все-таки меняется — ведь некоторые из старейшин кое-что сумели пересмотреть. Взять хотя бы момент, когда один из них вспоминает свою одноклассницу, которая «не пришла в школу в четвертом классе, потому что ее выдали замуж». «Но это было раньше, — добавляет старейшина. — А сейчас к нам пришла демократия и все переменила».

— Как бы то ни было, проблема «Ты же девочка» не ограничивается мусульманским миром. Я до сих пор слышу в свой адрес: «Ты же женщина, куда ты лезешь!» У тебя были похожие случаи? Ведь режиссер-документалист, в представлении многих, не самая женская профессия…

— В профессии я, к счастью, ни с чем подобным не сталкивалась. Я училась во ВГИКе, и там никто акцент на гендерную принадлежность не делал. Но девочки-операторы такое слышали часто, и непосредственно оператор нашего фильма Ирина Шаталова. Но она начинала в то время, когда все снималось на пленку, поэтому аппаратура была довольно тяжелой, и девочек в этой профессии не видели. Но сейчас — мы специально интересовались в разных киношколах — ничего такого не говорят, потому что камеры стали гораздо легче.

А в детстве, конечно, я с этим встречалась. Но мы же советские дети, так что доставалось всем! Мальчикам твердили, что мужчина должен быть сильным, не должен плакать, хотя такой запрет на проявление чувств в будущем вызывает проблемы в развитии эмоционального интеллекта. А от девочек требовалось, чтобы они были женственными, скромными, носили платья… Я же протестовала всегда, потому что любила бегать по гаражам и была очень активным, хулиганистым ребенком.

— Настя, я хочу задать вопрос о состоянии нашего документального кино. Как бы ты сформулировала его основные проблемы?

— Я бы сказала, что на первом месте — малое количество источников финансирования. Сейчас, конечно, ситуация немного меняется: появились онлайн-платформы, готовые выделять деньги на документалистику. Тем не менее основным «спонсором» остается Минкульт, с его своеобразным подходом к выбору тем, отчетности и контролю.

Из этого «прорастает» вторая проблема — нехватка свободы в выборе тем. Потому что, когда источник финансирования один, он дает тебе понять, что какие-то темы ему менее интересны — и ты вынужден существовать уже в конкретных рамках. Из-за этого неминуемо возникает кризис идей.

И третья проблема — отсутствие в нашей стране индустрии (документального кино. — «Культура»), которая пока только зарождается. У нас ведь как? Кто может, тот «на коленке» все и делает. Хотя этапы производства должны быть, по крайней мере, стандартными, как во всем мире. Поэтому говорить о каком-то качественном скачке или выходе на мировой рынок еще рано: пусть для начала появится индустрия — даже специфическая, российская — и тогда ее можно будет «вмонтировать» в мировую. К счастью, сейчас есть движение в эту сторону, что радует.

— То есть пока наша документалистика — удел одиночек-энтузиастов?

— Да, это удел энтузиастов-одиночек, у которых кризис идей и нет денег (смеется).

— И пару слов о «Докере». Есть у него какие-то особенности в этом году?

— На фестивале 2020-го мы протестировали новый формат обсуждений, который будет у нас и в этот раз. Он гибридный: зрители сидят в зале, а всех участников видят на экране. И это удобно, ведь выйти на связь онлайн гораздо проще, чем приехать очно. Поэтому в прошлом году нам удалось обсудить почти все фильмы фестиваля, что большая редкость. В этот раз надеемся «трюк» повторить, потому что такие обсуждения невероятно важны: одна из особенностей документалистики в том, что часть отснятого материала всегда остается за кадром, и поговорить о нем — особое удовольствие.

— О каком-то необычном фильме фестиваля расскажешь?

— От нашей страны в конкурсную программу вошел пронзительный фильм Владимира Головнева «Дальний план». Он рассказывает о программе кинофикации, запущенной Минкультом в 2015-м.

— Это когда залы IMAX начали в деревнях строить?

— Не только, но и об этом контрасте тоже (улыбается). Причем сделан фильм с такой любовью к кино и к своей стране в целом, так откровенно и без малейшего намека на самоцензуру, что пройти мимо него невозможно. Так что рекомендую.