Костас Марсан, режиссер фильма «Иччи»: «Больше всего нас страшит прикосновение тайны, так и остающейся тайной»

Алексей КОЛЕНСКИЙ

27.05.2021



В мировой прокат выходит якутский хоррор «Иччи». Накануне премьеры «Культура» пообщалась с создателем атмосферной ленты Костасом Марсаном.

— Вашу картину купили американские кинотеатры, пригласили в программу престижного Шанхайского смотра... Наверное, потому, что в сюжете «Иччи» просматриваются оригинальная философия и иррациональная мораль. Существуют ли предания о духе Иччи, или он — плод творческого воображения?

— Это не легенда, а традиция якутской культуры, которой трудно подобрать аналог. Иччи — не дух в прямом смысле, а некая таинственная сила, разлитая в природе, с которой следует считаться. У нее есть характер, она может испугаться, обидеться и уйти… Считается, что места, где живет Иччи, находятся под защитой хозяина, а те, которые он покинул, делаются страшными местами.

— Он един для всех?

— Нет, у каждого леса, поляны, дерева или дома есть свой Иччи — это сила, которую излучает каждое конкретное место.

— А почему у вас он воплощается в форме всадника?

— Это мое художественное видение. В якутской мифологии ему не придана форма и видят его по-разному — в виде женщин, стариков, детей и всадников.

— В этом свете понятна завязка: Иччи изгоняет бесчестный человек. Затем парень пропадает, но жена злоумышленника едва не соблазняет его младшего брата… Мы видим инерцию родовой жизни. Осознав, что ее избранник оказался слаб и двуличен, молодая женщина подсознательно ищет защитника?

— Да, интуитивно она ищет силу Иччи, хранящую эту семью. Мы не можем отдавать себе отчет в логике злых начал. Почему погибают праведники, страдают дети, все начинает валиться из рук? Мы сталкиваемся с темной смертоносной силой. И где искать от нее защиту, если не в близких людях?

— И тут происходят удивительные преображения. Например, ни во что не верующий персонаж перевоплощается в жреца.

— И так бывает. Несмотря на то, что советская власть 70 лет царила под лозунгом «Долой суеверия и предрассудки!», в народной среде ничего не менялось — впитанные с молоком матери знания никуда не исчезли. Народная память неуступчива.

— И, возможно, спасительна. Однако у вас сквозь события начинает просвечивать древняя мрачная история, связанная с проклятием этого места.

— По якутским поверьям, наш мир четко разделен на верхний, средний и нижний. В общепризнанной мифологии дьявол стремится захватить власть над землей, а наших преданиях духи издавна поделили сферы и не стремятся утвердить свою власть над срединным человеческим миром. Однако духи нижнего мира проникают в нас через безвинные страдания, несправедливость, обиду, и тогда земля, на которой творится зло, теряет душу. Над ней тяготеет проклятие, которое в давние времена пыталась снять одна шаманка, но ритуал остался незавершенным. Прошлое всегда влияет на будущее, и его надлежит завершить нашим героям.

— В традиционном ужастике спасение нередко приходит через святого человека — невинного ребенка, жертвенную мать, самоотверженного экзорциста или шамана, а у вас все так или иначе становятся жертвами зла...

— Мы привыкли к таким штампам, но я задался вопросом, что делать, если этот закон не срабатывает? Ведь и дети, и взрослые остаются зависимыми существами, несущими ответственность если не за свои, то за чужие проступки.

— И все же остается вопрос, чем заслужил ваш герой миссию духа-хранителя.

— Мы никогда не знаем, на кого падет выбор духов. Потомственные шаманы по большому счету — придумка нового времени, выбор духов может пасть на любого человека, по неведомым нам законам мироздания, и этот выбор — огромный груз, бремя ответственности. Возможно, описываемые события имели место именно потому, что он пал на героя гораздо раньше… Почему он не желал покидать родной край? Может быть, чувствовал выпавший ему жребий хранителя, и весь приключившийся морок, слой за слоем, избавлял его ото всех земных привязанностей и родового бремени, очищал его природу до прозрачного состояния Иччи…

Я хотел приоткрыть зрителям альтернативное мифологическое видение мира. Мне очень не хотелось, чтобы в фильме являлся монстр, когда это происходит — ужасы заканчиваются. Непознаваемое действует тем сильнее, чем причудливее проявляется... Как можем мы своими слабыми пятью чувствами опознать существо иного измерения? Демона даже и вообразить тяжело. Мы можем его просто не ощутить, а почувствовать, как что-то происходит с окружающей реальностью или нашим рассудком. В то время как он будет нас духовно пережевывать и глотать, они станут необратимо меняться...

— Это ощущение оживает в «Иччи». Главным образом, вы завораживаете игрой со светом — кажется, во всем фильме не найти пары схожих по решению эпизодов, каждый звучит как отдельный акт мистерии.

— Да, мы с оператором Леонидом Никифоренко старались передать многослойность реальности минимумом средств. При этом он пытался показать мир глазами героя, а значит, оставлял многие вещи за кадром.

— Вас подпитывал личный опыт встреч с иррациональными явлениями?

— Я вложил в работу детское воспоминание: пережитый ужас заблудившегося в лесу шестилетнего ребенка — блуждания, кружение на одном месте, охватывающую панику. И еще очень помог консультант, профессиональный шаман, с которым мы подробно обсуждали темы иных миров, взаимосвязей и мистических путешествий. Многие вещи были подсказаны местными краеведами. История девочки, которую всю жизнь продержали в амбаре, произошла в XIX веке, похоронный горшок с изображением черепа — это недавняя и весьма загадочная археологическая находка.

— Как нашли исполнительницу главной женской роли Марину Васильеву, ярко перевоплощающуюся из чистого ангела в бешеного демона?

— Мистическим образом. Для нас было очень важно найти нашу Лизу. Мы проводили московский кастинг довольно долго, просмотрели очень много актрис. В последний момент пришла видеопроба Марины, и оказалось, что она очень напоминает девушку, изображенную в раскадровке. Я увидел, вспомнил и подумал: наверное, ее выбрал сам фильм…

— Место событий — также его выбор?

— Да, мы объездили много улусов в поисках одиноко стоящего дома, рисовавшегося моему воображению, и уже отчаялись, решили строить декорации… Как вдруг совершенно случайно я сказал шоферу: давайте еще заедем в поселок Тит Арыы. И там на въезде нас ждал этот дом! Хозяева пошли навстречу группе. Более того, оказалось что в окрестностях есть все необходимые нам локации — и лес, и река, и поле, и скалы, и каменный овраг, и засохшая березовая роща. Как будто оно нас поджидало — неподалеку от Ленских столбов.

— Ваш режиссерский почерк отличает разумная экономия изобразительных средств. Какой ужастик можете назвать эталоном художественного вкуса?

— Мне нравится фолк-хоррор «Ведьма» Роберта Эггерса, «Убийство священного оленя» Йоргоса Латимоса, подобные хорроры сильнее воздействуют, чем пугалки с громкими звуками и внезапными прыжками из-за углов. Человек сильнее страшится экзистенциальных вещей, чем истории про тинейджеров, напоминающих комедии положений. Больше всего нас страшит прикосновение тайны, которая так и останется тайной.

— При этом в «Иччи» различимы атмосферные отзвуки джалло...

— Я очень люблю фильмы Марио Бавы, особенно «Черную субботу», «Маску дьявола», «Кровавый залив», — пугающую отстраненность, создаваемую с помощью света и цвета.