7 марта 1941 года родился Андрей Миронов.

Несколько дней назад ему бы исполнилось 80 лет. (Родители записали другую дату — 8 марта, его мать говорила, что он станет подарком для женщин.) Давайте попробуем представить его теперь, в новой художественной и общественной реальности. И не постаревшим, а молодым. Таким, каким он был во времена своей славы…

Это невозможно, в нашем мире Миронов немыслим.

Его — легкого, артистичного, с идущим не от современного ему, а от далекого XIX века сценическим шиком — сегодняшнее время не принимает, в нем он кажется чужим. Наступила эпоха сериалов, где играют со звериной серьезностью, а актерское мастерство девальвируется. Пришло время тяжелых слов и идей — для него Миронов слишком легок, чересчур театрален. Он плоть от плоти советских 60-х, 70-х и 80-х годов, времени, когда отечественная культура была герметична, отгорожена от западного мира и шла своим путем. То была великая театральная пора, эпоха товстоноговского БДТ, молодого «Современника», созданного Валентином Плучеком Театра Сатиры, время Эфроса, молодого Марка Захарова и многих других прекрасных режиссеров. В Театр Сатиры, где играл Миронов, невозможно было попасть, а провинция его знала благодаря «Кабачку «13 стульев». Сам Плучек в разговоре с всесильным председателем Гостелерадио Лапиным назвал «Кабачок» «раковой опухолью на теле театра», но свою роль в том, что у кассы «Сатиры» выстраивались очереди, тот сыграл. Миронов в «Кабачке» не появился (он снялся в двух выпусках его прообраза — передачи «Добрый вечер»), но там жила его стилистика, дух отточенной, полной легкой иронии по отношению к самому себе игры. Сегодня это кажется какой-то Атлантидой, частью ушедшей навсегда и уже не очень понятной культуры, иной жизни.

И она, если судить по тому, что от нее осталось на кинопленке, была куда более радостной.

Это не имеет отношения ни к кино, ни к театру, ни к какому бы то ни было искусству, но важно для нашей темы. Историк-клиометрист Борис Миронов, исследующий материальное благосостояние и здоровье русских людей на протяжении всей истории нашего государства, писал, что после Великой Отечественной произошла труднообъяснимая вещь. Довоенная численность призывников восстановилась в течение нескольких лет — и это на фоне недоедания, нищеты и разрухи. После Крымской войны, не сопровождавшейся такими бедами, рост рекрутов резко упал и восстанавливался в несколько раз дольше. Историк решил, что, помимо материальных факторов, здесь сыграли свою роль иные, трудноуловимые вещи: вера в идеал, надежда на лучшее будущее. Это, наверное, можно чуть-чуть перефразировать, и сказать — надежда на счастье.

Советский театр и кино жили под жестким прессом цензуры: Плучек отбивался от чиновников из управления культуры, раз за разом, с неизменно положительным эффектом, обещая им поставить идеологически выверенную вещь: «Левый марш» Маяковского. Фильмы Гайдая с трудом проходили худсоветы, при этом они несли потери. Но в этом искусстве жил тот дух легкости, оптимизма и радости, который невозможно было сымитировать, изобразить для начальства. Был короткий, не продержавшийся и трех десятилетий, трудноуловимый отрезок времени, когда страна жила надеждой — во всяком случае, так кажется, когда пересматриваешь старые фильмы и вспоминаешь старые спектакли. В них звучала какая-то ясная и чистая нота, трудно различавшаяся к концу семидесятых, а в восьмидесятые и вовсе заглохшая. Ее без особого успеха пытаются воспроизвести современные сериалы, от «Покровских ворот» до «Оттепели» и «Оптимистов», но она слышна в лучших советских фильмах старого времени, различима в работах больших актеров.

Свои обертоны в нее вносил и Миронов: он был самым стильным, самым западным актером советского театра и кино, не имея при этом никакого отношения к реальному Западу. Но в любой роли он был так изящен и виртуозен, так породист и ироничен, что это невольно приходило на ум. 60-е годы еще были временем рабоче-крестьянских типажей, на этом фоне Миронов казался другим. Его бешеная популярность, его успех были признаком того, что страна меняется, что время железных людей и чугунных слов уходит в прошлое.

И о его манере игры: это была не кино-, а театральная школа, привнесенная в кино. Сейчас такое невозможно: «удельный вес» театра стал гораздо меньше, время великих режиссеров и спектаклей, создававших большие общественные смыслы, ушло.

В 70-80-е годы Миронов был кумиром советских девушек, позже его бы назвали «секс-символом». И это многое говорит о его времени: в ту пору в чести были воспитанность и интеллигентность. В 90-е (а от них до августа 1987-го, когда 46-летний Миронов потерял сознание на сцене и умер, так и не придя в сознание, рукой подать) востребованными оказались совсем другие типажи. Тогда, словно пробуя непривычное определение на вкус, газеты дружно называли отечественным секс-символом Машкова, с его сильными, брутальными, несколько отмороженными героями, готовыми побить, а то и убить. И это было верным признаком того, что в жизни страны все переменилось. Для той, тоже оставшейся в прошлом, эпохи герой Миронова был слишком слаб. Его ставший грузчиком идеалист, астрофизик Порываев из «Блондинки за углом» и в середине 80-х смотрелся белой вороной.

Представим его романтичных, театральных, не слишком приспособленных к жизни, чуть аффектированных героев на фоне сегодняшних актерских типажей. Как он выглядит рядом с адаптированными к новой, жесткой и коммерческой жизни героями нашего времени? Герой Миронова кажется Дон Кихотом, таких людей больше нет...

И об этом можно только пожалеть.