На экранах — черная комедия «Аферистка», играющая на противоречиях легкомысленной фабулы и мрачного сюжета

Оригинальное название, I Care a Lot, можно перевести как «Меня это волнует», «Мне это небезразлично», а также «Я всерьез озабочена». Последнее ближе к истине, поскольку рассказ ведется от лица асоциальной работницы социальной опеки: Марла Грэйсон (Розамунд Пайк) находит одиноких состоятельных стариков, сплавляет их в элитные богадельни и переоформляет собственность на себя. Официально — для покрытия расходов, на деле — ради обогащения и самоутверждения. «Хороших людей не бывает, — твердит закадровый голос. — Мир делится на волков и овец, а тот, кому это не по душе, будет съеден!» 

Идею постановки вдохновил телевизор: «В новостях я увидел сюжет о социальном работнике, использовавшем лазейки в законе в своих корыстных целях, — сообщает режиссер. — Я был в ужасе. Представьте, что в одночасье на пороге вашего дома окажется человек с листом бумаги в руках, который дает ему полный контроль над вашей жизнью. Одна только эта мысль пугала меня, и, кажется, она вполне актуальна... Ситуация напомнила мне «Процесс» Кафки!» Озадачившись вопросом «как такое возможно?», автор проник в зазеркалье ювенального бизнеса. В первом приближении речь о волчице в овечьей шкуре, которая не на ту напала — божий одуванчик Дженнифер (Дайэнн Уист) оказалась крутой мафиозной мамашей. Но это фабула, куда занимательнее сюжет, раскрывающий механизм утилизации стариков-беспризорников, расписанный в мельчайших деталях, достойных глобального осмысления. 

На первый взгляд, аферистка злоупотребляет личными связями с выписывающим нужные диагнозы врачом, с поручающими жертв ее «заботам» судьей и владельцем богадельни... Режиссер любовно живописует сообщников словно «добрых самаритян» с глянцевых буклетов — все как один восхищаются и завидуют опекунше, конвертирующей заботу в прибыльный бизнес. Их можно понять: Марла — больше, чем фетиш, она — ожившая либеральная мантра «дозволено все, что не запрещено!». Римское право ни при каких обстоятельствах не признавало похищенное собственностью вора. Либеральный дискурс обожествляет любой источник обогащения, как не подлежащий ни юридическому, ни моральному суду. Факт собственности противопоставляется любым иным ценностям и таким образом практически лишает обманутых владельцев «прав на защиту прав». Люди по инерции еще верят в имущественную состоятельность как иллюзию защиты и приватности, но — наглядно свидетельствует Блэйксон — это заблуждение превращает их в живой товар. Вопрос лишь в том, кто и как пустит его в оборот.

Что обеспечивает успех профессиональной наследнице? В глазах соучастников Марла не нарушает, а обыгрывает закон, расширяя границы дозволенного. В самом деле, старики подвержены деменциям, обострениям, манипуляциям наследников — за ними нужен глаз да глаз! Опекунша лишь упреждает соперников, а богадельни, заинтересованные в долголетии платежеспособных пациентов, обеспечивают им качественный уход... Правда, если старикан не желает привыкать к распорядку, гайки быстро закручиваются, благо оказываются смазаны. Стоит прислушаться к официозной риторике: «приватизация», «коррупция», «рейдерство», «коллекторство», «оптимизация» — нейтральным англицизмам, замещающим привычные слова «воровство», «подкуп», «вымогательство», «грабеж» и «вредительство». Утверждая торжество констатации над верификацией, глобалистский новояз табуирует любые оценочные суждения, ставя произвол выше власти, порабощение выше права, а колониальное господство выше суверенитета.

В целом глубокомысленный эвфемизм «постиндустриальное общество» свидетельствует не о том, что человечество «перерастает» индустрию, а совсем напротив — становится жертвой индустриальных технологий отчуждения от осмысленной жизнедеятельности. Ее замещает вводимый (пока в Китае, далее — везде) социальный рейтинг; наивно полагать, что сильные мира сего существуют вне этой калькуляции: относительную свободу передвижений, трат и прав им обеспечивают высокие котировки, а отнюдь не собственность. Сегодня уже бессмысленно любопытствовать, кому принадлежит та или иная вещь, куда важнее в чьих интересах распоряжается ею ситуационный «обладатель», и Блэйксон — едва ли не впервые в истории кино — отслеживает течение приватизационного финансового потока к выгодополучателю. В сюжете материализуется защитник старушки и антагонист Марлы — обаятельный карлик (актер-лилипут Питер Динклэйдж), прибирающий к рукам и уводящий ее «бизнес» в спасительную тень. Согласно Юнгу, карлик воплощает архетип «божественного ребенка», отказывающегося взрослеть Меркурия — по мысли философа «не столько фигуру, сколько спонтанно переживаемое видение прорыва из бессознательного».

Наш карлик оказывается наследником и заступником старушки Дженнифер и вместе с тем таинственным, символическим, объемным персонажем. Он обозначает конец «золотого сна» Марлы и ее неназванных покровителей — либеральных законотворцев, отчуждающих властные полномочия ради извлечения дивидендов. Он практически невидим и вездесущ: формально — это бандит-нелегал, живущий по поддельным документам, но утаиваемое им русское имя выдает классического маленького человека нашей литературы, представителя униженных и оскорбленных, прозябающих в немедийных местах — на предприятиях, в учебных классах, семейных гнездах, там, где по умолчанию ничего значимого не происходит.

Дабы стать кем-то, людям-невидимкам следует научиться — подобно Марле — жить напоказ. То есть эмансипироваться от традиционных ниш и оказаться в центре внимания максимального числа третируемых поклонников, стать модным, желательно девиантным психопатом. И тут лесбиянка Марла вполне соответствует либеральному формату: профессиональная деформация, ничего личного. Но есть иной путь — позаботиться о коварной аферистке, стать для нее самым родным и даже близким — вездесущей тенью и опекуном бизнес-леди.


«Аферистка». 

Великобритания, 2020
Режиссер Джей Блэйксон
В ролях: Розамунд Пайк, Дайэнн Уист, Питер Динклэйдж, Эйса Гонсалес
18+

В прокате с 19 февраля