Открытая студия «Лендок» представила новый фильм режиссера Юлии Бобковой «Станиславский. Жажда жизни». Предметом исследования стала знаменитая система основателя МХТ — но в результате будущее знаменитого «Не верю!» Станиславского так и осталось непроясненным.

Говорить про ленту приходится с двух сторон — что снято и как снято. Потому что целостного впечатления после просмотра вынести не удалось. Сюжет: зритель видит закулисье МХТ имени Чехова, когда там готовится выпуск «Чайки» в постановке Оскараса Коршуноваса. Спектакль успел выйти перед самым началом пандемии и стал событием. В модернистской версии литовского режиссера приняли участие Дарья Мороз, Станислав Любшин, Игорь Верник, Евгения Добровольская. Наблюдать за их работой, за эволюцией знаменитой чеховской пьесы, попавшей в руки литовской команды постановщиков, весьма любопытно. Тем более что эта «Чайка» стала юбилейной, пятой по счету в истории театра, а предыдущая была создана Олегом Ефремовым сорок лет назад, еще в 1980 году. Рождение спектакля подается создателями фильма на фоне размышлений о наследии и принципах Станиславского таких театральных фигур, как Никита Михалков, Лев Додин, Юрий Бутусов, Кирилл Серебренников, Марина Брусникина, Рената Литвинова. 

Все это великолепие впечатляет. Но законченным фильмом назвать получившееся нельзя. Никаких характерных для биографических лент завязок-развязок и тем более кульминаций. Больше всего «Жажда жизни» напоминает популярный в советской школьной самодеятельности «монтаж» — и пафосным заголовком, плохо соотносящимся с содержанием, и методой, при которой каждый выступающий говорит свое, а после делает шаг назад и уступает место очередной «говорящей голове».

Тем не менее «Станиславский» — уже четвертая по счету работа молодого режиссера Юлии Бобковой. Опыт наработан, и «монтаж» получился качественным. Режиссер не только собрала весь материал на живую нитку, но и заставила хорошенько потрудиться оператора Сергея Амирджанова, про которого на премьерном показе честно сказала, что тот спас ленту. Картинка и впрямь вышла знатной. Это касается даже — если не в первую очередь — выступлений театральных гуру. То, как подобран свет, как выстроена композиция эпизодов высказываний режиссеров — нарочитая симметрия уступает место своей противоположности в следующей мизансцене, а после вдруг следуют чувственные крупные планы той же Ренаты Литвиновой, — всем этим просто залюбуешься при просмотре.

И все-таки в «Жажду жизни» нужно в первую очередь вслушаться. Вроде бы речь идет о чем-то из «Википедии», театральном предании, которое стало основным законом отечественной сцены и даже некоторым образом пугалом для театральной молодежи, тяготеющей к всякого рода экспериментам. Но факт остается фактом: мастера современной сцены во время своих рассуждений о становлении принципов отечественной режиссуры удивительным образом начинают говорить о сегодняшнем дне в самом широком смысле, предельно обнажают свои эмоции — и становится ясным, кто чем на самом деле дышит. А это значит, что система Станиславского работает и показывает человека таким, каков он есть. Ведь киноэкран, в конце концов, та же сцена. А разговор о Станиславском в фильме получился и неожиданным, и в чем-то забавным. 

Но сначала поговорили о текущем моменте. Наше время — не только эпоха коммерциализации искусства, но и появления новых театральных экспериментальных форм, когда, кажется, одно только упоминание о системе Станиславского является смехотворным. Именитые режиссеры воспринимают его по-разному. Театральная территория впервые не сужается, а расширяется — этому рада художественный руководитель театра «Практика» Марина Брусникина. Главный режиссер Театра имени Вахтангова Юрий Бутусов настроен менее оптимистично: достаточно примеров, когда театральный актер попадает в коммерческий кинопроект, и это сразу сказывается на творчестве. Театральная реальность становится «нечистой» — это явление Бутусов сравнивает с возникновением некоего тумана. «Я задаюсь вопросом, мог ли бы сейчас появиться Тарковский», — делится сомнениями режиссер.

С печалью и пессимизмом говорится в картине и об итогах жизни и деятельности самого Станиславского. Для руководителя «Гоголь-центра» Кирилла Серебренникова это «печальная история человека, который поверил этой власти». Еще одно яркое высказывание Серебренникова: «Системы Станиславского «советского образца» не существует. Что — делай раз, делай два — и будешь как Станиславский?» В чем-то солидарен со своим коллегой руководитель Малого драматического театра — Театра Европы Лев Додин, который видит Станиславского, проводящего свои последние годы «в полном глобальном одиночестве» в качестве «одуревшего учителя». Кадры кинохроники, запечатлевшие муху, ползающую по лицу Станиславского во время последнего прощания, эффектно довершают впечатление от столь безрадостных размышлений.

Но все проясняется, когда речь идет о влиянии Станиславского на западный театр и Голливуд. «Он не ограждал свою территорию и не душил соперников», — восхищается методами работы Константина Сергеевича британский режиссер Деклан Доннеллан. И тут же отдает должное русскому репертуарному театру, противопоставляя его «быстротечному» контрактному: «Только русских актеров называют артистами… Русские понимают, как важно оставаться вместе надолго».

Мощное fortissimo в итоге своеобразной дискуссии о роли и месте Станиславского и его системы ставит Никита Михалков: «Когда ты не умеешь ни хрена, очень легко сказать, что то, что делал Станиславский, устарело».

Словом, театральному человеку посмотреть «Жажду жизни» будет крайне интересно. Но в этом кроется и уязвимость картины — слишком она утонченная, чересчур «не для всех». И надежды продюсера картины и одновременно генерального директора Санкт-Петербургской студии документальных фильмов Алексея Тельнова на сборы в прокате, который намечен на осень нынешнего года, кажутся смехотворными. На вопрос газеты «Культура» о перспективах и целевой аудитории ленты господин Тельнов ответил расплывчато:

— Наши зрители — все, кому небезразлично вечное, духовное — то, что живет у нас внутри. Ведь мы говорим не о том, хороша ли система, не даем оценку. Наша задача — чтобы зритель сопереживал, когда смотрит картину, порождал какие-то эмоции… В конечном итоге, чтобы человек, который увидел картину, встал и пошел в театр и посмотрел и классические, и современные вещи. Человек разумный все равно тяготеет к чему-то прекрасному, как бы ни делали из нас общество потребителей. Нам не выжить без искусства, это в нас заложено генетически.

Будем надеяться, что продюсер картины окажется прав, и лента «Станиславский. Жажда жизни» будет востребована зрителем. В конце концов, у нас культурная страна, а, как сказал Никита Михалков в этом же фильме, «страна — тоже режиссура, только другого масштаба».