О новом фильме, снятом по произведениям Велимира Хлебникова, и о Серебряном веке, врастающем в наше время

Свои визуально-поэтические фантазии Ирина Евтеева создает по уникальной авторской технологии: с помощью проекций на стекле, подручных материалов и красок она превращает игровое кино в анимацию. Сделала в этой технике уже семь рукотворных фильмов, среди которых «Маленькие трагедии» (премия Российской киноакадемии «Золотой орел»), «Арвентур» (специальный приз жюри 37-го ММКФ), «Петербург» и другие. Свой новый проект — «Мелодию струнного дерева» — Ирина Евтеева снимала по произведениям Велимира Хлебникова. Он состоит из двух частей. Первая — экранизация поэмы «Медлум и Лейли», в которой речь идет о двух влюбленных, разлученных насильно. Вторая часть — перенос на экран сверхповести «Ка», в которой Поэт (alter ego Велимира Хлебникова) путешествует по снам и воспоминаниям.

— Ирина Всеволодовна, в 1991 году вы сделали фильм «Лошадь, скрипка и немножко нервно», в 2004-м выпустили «Демона», в котором использовались мотивы новелл Зинаиды Гиппиус. Сейчас представляете «Мелодию струнного дерева», снятую по произведениям Велимира Хлебникова. Серебряный век не отпускает?

— Нет.

— Почему?

— Я же в Санкт-Петербурге живу (смеется). Наверное, это как-то связано.

— А что для вас Серебряный век?

— Это мои любимые художники и писатели, это русский авангард… Это конец одной жизни и начало другой. И вообще, в том времени осталось что-то очень близкое мне.

— Как вам кажется: то время как-то перекликается с нашим? Или это две разные вселенные?

— Я думаю, что перекликается, конечно. Или даже врастает в наше. Потому что культура — это память памяти. Если памяти нет, то дальнейшее развитие невозможно.

— А Велимир Хлебников — он для вас кто? Новатор, бунтарь, безумец-максималист?

— Он гений. Такие, как он, в наш мир нечасто приходят. Ведь не просто так за его рифмами гонялись все: Пастернак, Маяковский, Чуковский. А он записывал свои стихи на листочках — и эти листочки выбрасывал. А друзья бегали, суетились, подбирали его бумажки…

— Почему же он до сих пор для нас Terra incognita?

— Потому что его поэзия так просто никому не дается: в нее нужно проникнуть. Можно даже сказать, что она зашифрована. Но если вы хоть немного интересуетесь стихами, то Хлебников будет для вас актуальным всегда. Потому что его слова и тексты очень ассоциативны, из-за чего их восприятие постоянно меняется.

— Ирина Всеволодовна, я знаю, что вы преподаете в СПбГИК и в Институте истории искусств. То есть много общаетесь с молодыми ребятами. Они знают что-то про Хлебникова? Ведь в школьную программу его стихотворные эксперименты не входят.

— Аспиранты знают, конечно же. А студенты… они узнают, когда им рассказываешь.

— Откликаются?

— Откликаются, но не все. Кто-то сразу понимает, что находиться в земле Хлебникова невероятно интересно, кто-то не воспринимает его стихи вообще. Но я для того и взялась снимать этот фильм: хотела, чтобы о Хлебникове узнали и чтобы его полюбили.

— Тогда вопрос к вам как к экспериментатору со стажем. Сегодняшние студенты режиссерских факультетов готовы к экспериментам? Или им проще идти уже проторенными дорогами?

— Мне кажется, что тем, кто пока не готов к экспериментам, надо подсказать: пока молодые, творите, придумывайте, не бойтесь. Я им часто говорю, что я очень храбрая, когда снимаю кино, хотя в жизни я человек очень трусливый (смеется). И не надо стараться походить друг на друга или на своего любимого режиссера. Поэтому мы подталкиваем ребят к тому, чтобы они экспериментировали, ведь по-другому ничего не получится: не надо плодить матрешек.

— Если не ошибаюсь, вы преподаете уже сорок лет…

— Я преподаю с того времени, как окончила институт, с 24 лет — о ужас! (Смеется.)

— Сегодняшние студенты отличаются чем-то от студентов восьмидесятых?

— Отличаются очень сильно. Если раньше, читая лекции, я им приводила примеры из «Трех сестер», потом из «Трех мушкетеров», то сейчас из «Трех поросят» (смеемся обе). Это я к тому, что раньше ребята читали запоем, были очень начитанными. Но при этом смотрели меньше. Ведь для того, чтобы посмотреть фильм, который тебе нужен, его приходилось долго искать, бегать по кинотеатрам и т.д. Сейчас все наоборот: многие из студентов очень насмотренные, а вот что касается чтения…

А еще я замечаю, что они не выдерживают длинных лекций. И дело не в том, что они сейчас конспекты на телефонах пишут, а в том, что им сложно концентрироваться долго на чем-то одном — им нужно переключаться. А уже если ты хочешь, чтобы ребята записали что-нибудь на бумаге, то в этом случае приходится повторять медленно свои слова несколько раз. И развлекать нужно чуть больше, чем раньше. Но тем не менее ребята все равно очень интересные, очень талантливые — других не держим.

— А если говорить про общий уровень поступающих?

— Ох. Вот тут по-разному. Иногда спрашиваешь, кто такой Феллини, — могут не знать.

— Абитуриенты, идущие на режиссерский факультет, не знают, кто такой Феллини?

— Да! Может, конечно, это нервное, но иногда Гайдая с Гайдаром путают. Или задаешь элементарный вопрос о видах кино (имеется в виду художественное, документальное и т.д.) — и тоже молчок. Но при этом есть среди абитуриентов и настоящие киноманы, которые знают больше меня.

— Ирина Всеволодовна, вы сказали, что вы смелая, когда снимаете кино. Нужно мужество, чтобы заниматься этой профессией?

— И еще какое! Когда ты на съемочной площадке, тебя должны слышать и слушать. И это сейчас, когда появились единомышленники, мне стало немного проще. А когда я делала свой первый фильм, мне было тридцать и вокруг были дяди и тети, опытнее и старше меня. И вот тогда было по-настоящему страшно. Но что делать: собираешься и идешь.

— А трудно найти единомышленников? Ведь вы делаете кино очень далекое от мейнстрима.

— Я могу сказать, что они как-то сами нашлись. К примеру, у меня отличный художник-постановщик — народный художник Наталья Кочергина, работавшая раньше с Сокуровым. Она сама захотела сделать со мной кино, и с фильма «Петербург» (2003) мы работаем вместе.

— Вы создаете картины по уникальной авторской технологии, в которой работаете с начала девяностых. Эта технология как-то изменилась за тридцать лет?

— Техника, конечно, немного меняется и как бы взрослеет вместе со мной. Во всяком случае, я стала быстрее работать. Но в целом я рисую так же, как и в 1991-м. Сначала делаю заготовки с актерами (снимаю игровые сцены), потом работаю с проекциями на стекле, с помощью фонариков подсвечиваю изображение, руками разрисовываю каждый кадр… Правда, сейчас появился компьютер: если раньше обработанное изображение фиксировалось на пленку, то сейчас — на цифровой фотоаппарат, после чего материал перебрасывается в компьютер, и фильм я собираю уже с его помощью.

— Не было ли искушения свернуть с тропы: начать использовать компьютерную графику, к примеру?

— Да ведь компьютер ничего не упрощает. Он, наоборот, диктует свои условия. Более того: чтобы добиться нужного мне изображения, пришлось бы разрабатывать специальную программу, а это обойдется дороже в десятки раз. А когда я рисую руками, то я сама себе хозяйка — и мне это нравится.

— Что было самым трудным, когда вы работали над «Мелодией струнного дерева»?

— Наверное, главная сложность в том, что все свои фильмы я делаю очень долго. Чтобы получился полный метр, я вынуждена снимать две картины одновременно и потом соединять их в одну. К примеру, над второй частью «Мелодии струнного дерева», в центре которой Хлебников и его Ка, я начала работать еще в 2016-м: отсняла игровой материал за пять дней и потом два года потратила на рисование.

— Пять дней на съемки игрового кино?

— Дело в том, что нам денег выделяют не очень много, поэтому у нас получается нечто вроде «блиц-съемок». «Медлума» вообще отсняли за три дня. Даже не знаю, как нам это удалось…

— Я, кстати, заметила, что в визуальном плане «Медлум» и «Ка» отличаются друг от друга.

— Да, они разные. Первая часть фильма более пышная, там много золота, парчи… Вторая — акварельная, полупрозрачная: здесь мне хотелось не только золота, но и серебра, и кобальта.

— Отличаются они и по сюжету. «Медлум и Лейли» — это восточная сказка-притча о двух влюбленных, «Ка» — сверхповесть с египетскими мотивами, которая отсылает нас к началу XIX века. Что общего между этими двумя частями?

— Смотрите. Лейли выдают замуж на Царя. Он воин. Она же предпочитает Поэта. Главный герой второй части — тоже Поэт (собственно, это сам Хлебников). Медлум носит в своей сумке опавшие листья — это своего рода символ человеческих душ. А Хлебников ходит со своими стихами, записанными на бумажках — и они летят на нас с экрана, как листья Медлума. И таких перекличек много.

— Ирина Всеволодовна, и последний вопрос. Понятно, что снимать авторское кино сложно всегда. А насколько трудно его продвигать? К примеру, по сравнению с ситуацией, которая была лет 20–30 назад?

— Сложно сказать. Но раньше было больше клубного движения: и у нас, и во всем мире. Сегодня в нашей стране клубного движения нет вообще, хотя раньше это был очень мощный институт для продвижения авторского кино.

— Получается, что авторским проектам пробиться к зрителю стало сложнее?

— Наверное, да. Но, с другой стороны, сейчас любой авторский фильм можно посмотреть в интернете. Раньше такой возможности не было. Правда, «живые» премьеры не стали из-за этого менее значимыми: когда ты смотришь кино на большом экране, впечатление все равно совершенно другое.

— Но такая возможность есть не всегда…

— К сожалению, да. Поэтому для авторского кино даже лучше, что оно попадает в сеть — главное, чтобы качество было хорошим.