Николай ИРИН

30.11.2017

Десять лет назад состоялась премьера 14-серийной картины «Ликвидация» режиссера Сергея Урсуляка по сюжету Зои Кудри и Александра Коренькова. Автором сценария стал Алексей Поярков. Фильм наделал много шума, впервые за многие годы заставив зрителей говорить и спорить об отечественном детективном сериале.

Десятки миллионов поклонников трудно засыпали, предвкушая продолжение, тонули в атмосфере тревожного, но все равно волшебного послевоенного юга, обменивались версиями относительно сюжетных поворотов, сравнивали картину с легендарным «Местом встречи...», изучали исторический контекст, цитировали одесские речевые обороты, изумлялись количеству актерских удач на единицу экранного времени и переживали за давно знакомого, но сильно удивившего Владимира Машкова.

За десять лет наша сериальная индустрия окрепла, качественных вещей все больше. Что, если непредвзято посмотреть «Ликвидацию» сегодня? Легла в основание и благополучно забронзовела или по-прежнему способна волновать? Короче, «Здравствуйте, Давид Маркович! Что свежего в Уголовном кодексе?»

Для начала определимся — что верного в исторической трактовке? Назначение маршала Георгия Жукова в Одесский военный округ — почетная ссылка. Однако Георгий Константинович везде и всегда оставался маршалом Победы, потому быстро, жестко, решительно расправился с чрезмерным послевоенным одесским бандитизмом, то есть остался лидером даже и в стесненных карьерных обстоятельствах. На самом деле, зритель не обязан разбираться с фактографией, важна единственно социально-психологическая убедительность. Всякий фильм увлекает в том случае, если посредством художественных образов уравновешивает, метафорически доигрывает наши внутренние конфликты.

Если предельно отжать обаятельную фактуру, получится вот что. На местах люди способны самоорганизовываться самым удивительным и гармоничным образом. Одесса 1946 года дана здесь как метафора человеческого сообщества, где пресловутая советская власть с ее первыми и вторыми секретарями, а также с будто бы всесильной карательной машиной — на десятых ролях. Все знакомы, все дружат, состоят в кровнородственных или других отношениях. В одном дворе гармонично сосуществуют милицейский начальник Давид Гоцман (Владимир Машков), авторитетный вор дядя Ешта (Виктор Соловьев), а также еще более авторитетная мать своего сына-бунтаря Эммика (Александр Семчев) тетя Песя (Светлана Крючкова). Всепонимающий Гоцман отстаивает право вора ловчить и шиковать, право милиционера ловить и сажать, право матери подавлять и любоваться, право сына протестовать и взрослеть. В сущности, «жить в провинции у моря» — участь, которую можно только пожелать. А впрочем, мы договорились, что «Одесса» тут — метафора локального человеческого общежития.

Возникает проблема контроля со стороны центральной власти, которая имеет основания более-менее унифицировать правила игры на всей своей территории. Когда Жуков (Владимир Меньшов) и начальник контрразведки округа Чусов (Юрий Лахин) начинают решительную борьбу с гипертрофированной властью теневиков, они, к неудовольствию многих, в том числе и Гоцмана, ломают уютный местный уклад через колено, однако же никакого иного выхода нет. Обиженный на бессудные ночные расстрелы гоп-стопщиков дядя Ешта так прямо и формулирует: «При румынах было лучше!» В сущности, это заявка на коллаборационизм и сдачу территории.

 «Ликвидация» начинается с каскадных речевых номеров. В первых сериях фабула с ее криминальными обертонами находится в тени. Нас берут в плен бесчисленные балагуры, выдающие на-гора тонны словесной руды, где нормативная русская речь, коверкаясь в соответствии с одесской традицией самым радикальным образом, восходит к речи поэтической. «Фима, закрой рот с той стороны. Дай доктору спокойно сделать себе мнение». «Сема, верни награбленное в мозолистые руки. Тебе же с них еще кушать».

Эта речевая возгонка приводит к тому, что мы, неизменно понимая смысл сказанного и воспринимая персонажей в качестве соотечественников, тем не менее отстраняемся на значительное психологическое расстояние, едва ли не физиологически ощущая ту самую «автономную местность», которая удачно живет сама по себе и сдавать свои права не собирается. Это фактически новаторский для нашего кино ход, как правило, речь носит у нас усредненно-невыразительный характер, служит единственно для пояснения фабулы. Однако по мере того, как в борьбе за закон и порядок гибнут товарищи Гоцмана, шпионы активизируются, а Жуков с Чусовым на полную мощность включают разведресурс Красной армии, одесский говор сходит на нет, а фабульные ходы завладевают нашим вниманием в полной мере.

Внимательный зритель просто обязан отметить следующее забавное, но и смыслообразующее для «Ликвидации» противоречие. Гоцман выглядит как супермен. Более того, по всему фильму разбросаны характеристики, которые раздают ему коллеги по сыскной работе: «Это лично Давид Гоцман, которого мы держим за легенду уголовки» или «Гроза всех воров и недобитков товарищ Гоцман». Парадокс сюжета «Ликвидации» в том, что таков Гоцман лишь на словах. Начинаешь накапливать в памяти его ошибки и просчеты и совсем скоро убеждаешься в том, что поза и жест фабульно не подкреплены. Провал за провалом, ошибка за ошибкой. Пока Гоцман в растерянности перебирал друзей на предмет предательства, Чусов вычислил настоящего Академика, выяснил детали будущей диверсии и подготовил убийственные для врага контрмеры. Ближе к финалу на вопрос пока что задержанного Академика (Михаил Пореченков), каким же образом Гоцман его разоблачил, следует неубедительная версия про неверный «самурайский узел». Это, конечно, попытка авторов спасти авторитет все и вся провалившего протагониста. На деле, догадка Гоцмана в сюжете была не видна и ни на что не повлияла, более того, сразу после этого диалога Академик в очередной раз Гоцмана облапошил, захватив в заложники.

Так что же, Давид Маркович — противоречие на грани провала? Ничего подобного, образ, созданный Машковым в рамках сюжета, является выдающимся и, подозреваю, не менее долгоиграющим, чем образ Глеба Жеглова, с которым, впрочем, решительно не совпадает. В сущности, Машков играет юношу или даже подростка, оказавшегося в теле мужественного сыщика с выразительным торсом, жилистыми руками и пронзительными глазами. Впрочем, что до глаз, так ведь любовница диверсанта Чекана (Константин Лавроненко) Ида (Ксения Раппопорт) с легкостью разоблачила обман Гоцмана, всего лишь в эти неопытные, как выясняется, глаза заглянув. Добавим, что если героическое прошлое Гоцмана хоть как-то просматривается, то о личной жизни героя нам практически ничего неизвестно. Давид не умеет одеваться и комплексует по этому поводу. Он не знает, как обращаться с полюбившейся женщиной (Лика Нифонтова), как ее увлечь и как дарить цветы. Несомненно, Гоцман поставлен в соответствие толстяку Эммику с его типовой проблемой юношеского самоопределения, с его воплями души, вроде «шо Ви кричите, мама?! Я понимаю слов!». Если угодно, беззаветный герой Давид Маркович Гоцман — это заветная фантазия закомплексованного Эммика, фантазия практически любого совсем молодого человека: нет довлеющих родителей и отягощающих прошлых отношений, но есть кожан, модная прическа, суровый взгляд, колдовской голос, беззаветная смелость, воля к справедливости и жажда любви.

Владимир Машков — актер блестящей школы. Кроме того, ему был предложен материал, который позволял остроумно играть на вышеописанном противоречии между внешним и внутренним. Но, с другой стороны, как преодолеть поведенческую монотонность, как припрятать юношескую неумелость, чтобы зритель все-таки идентифицировал Гоцмана с подвигами, а не с ошибками? Машков, помимо актерской техники, находит в себе влечение к романтическому жесту и духу. Он играет наивность вперемешку с брутальностью, делая основной чертой своего героя благородство в его классическом понимании.

Давид по-юношески хочет романтического равновесия, а получает трудную неуправляемую жизнь, которую приходится вводить в русло старшим товарищам. «Ты все время что-то просишь: одно глупее другого!» — по-отцовски упрекает его усатый начальник угрозыска Андрей Остапович Омельянчук (Виктор Смирнов). Типичный мальчишка, воображающий себя и взрослым героем. Зрители выбирают Гоцмана бессознательно. Ставят на его благородство и простодушие, не замечают глупостей, прощают ошибки. Пускай ему помогли «отцы» из Центра, Гоцман воплощает порыв, который оправдывает существование и человечества в целом, и каждого из нас.