Алексей КОЛЕНСКИЙ

30.03.2016

На экранах — народная мелодрама с элементами фарса.

Городок на Волге, тихая заводь, летние дни. Двадцатисемилетняя Клавдия (Мария Коровина) живет с отчимом (Виктор Сухоруков) на барже, по ночам караулит металлургический комбинат и мечтает завести ребенка, только не знает от кого. Как-то под покровом тьмы таинственный злоумышленник попытался умыкнуть с завода чугунные чушки, но встретил достойный отпор. В завязавшейся потасовке Виктор (Антон Шагин) запечатлел сахарные уста красавицы крепким поцелуем, и Клавдия лишилась чувств. А когда пришла в себя, сумела опознать вора на очной ставке. 

Затем девушка отправилась в гостиницу, чтобы познакомиться с гастролирующей поп-звездой и зачать от кумира миллионов. Однако столичный гость (Алексей Кортнев) оказался морально устойчив, его участие в судьбе поклонницы ограничилось целомудренной прогулкой по местным музеям. Интимных приключений в жизни героини вообще не было: отбилась от пьяного дембеля, разглядела в окошке чужого дома заждавшегося маму мальчика — зашла, накормила, подарила аудиоплеер. Но летели дни, и у Клавдии стал заметно округляться живот, потянуло на солененькое. Она принялась навещать предполагаемого папу ребенка в СИЗО. Явилась в суд, отказалась от ранее данных показаний. Дело закрыли, а вор, поразмыслив, решил перековаться в заботливого мужа и отца.

Была ли беременность ложной или девушка стала героиней сюжета о непорочном зачатии, осталось загадкой (Клавдия так и не добралась до УЗИ). Но это не беда: открытый финал — простительная виньетка для лирической комедии или фарса. Проблема в том, что режиссер не попытался даже усидеть на двух стульях и сделать полижанровую вещь, а прилежно выписывал провинциальный лубок и склеивал сценки из жизни далекой — во всех смыслах — молодежи. При этом доверялся неаккуратно наигрывающим актерам (Шагин, Сухоруков), в итоге развалившим картину. Сценарий Юрия Арабова смотрится в этой переделке как застрявший на лестнице комод с табличкой «не кантовать!». А виной всему — недостатки постановки. 

Со слов режиссера, история «Охраны» была такова. Как-то Прошкин-старший обратил внимание на симпатичных девушек, дежурящих на проходной угасающего завода, разговорился и замыслил трагикомедию о бабьем царстве, лишенном крепкого мужского плеча, — только без чернухи и грязи. Юрий Арабов оказался неравнодушен к заданной теме и попытался нащупать тропинку в Царствие Небесное, следуя слову апостола: «Жена... спасается через чадородие, если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием». 

Казалось, маршрут намечен верный: от непорочного зачатия — до спасения заблудшего отца и чуда рождения семьи. Но попутно выяснилось, что будущая мама живет особенной внутренней жизнью и не может тащить на своих плечах ни религиозный подтекст, ни девичий коллектив. Тут-то и проявилась неспособность постановщика к жанровой работе. В итоге окончательно распрощавшись с арабовской метафизикой, режиссер увяз в неосмысленном материале. Светлый образ чадолюбивой девицы остался нераскрыт и бесплоден.