Алексей КОЛЕНСКИЙ

01.03.2016

На экранах — романтическая ретродрама Эли Важемана «Анархисты».

1899 год, Париж. Постовой полицейский получает предложение перейти на нелегальную работу и внедриться в группу анархистов. Окрыленный мечтой «начать новую жизнь», Жан Альбертини (Тахар Рахим) устраивается разнорабочим на скобяную фабрику и устанавливает нужные связи. Новый друг, лихой пролетарий Бисквит (Карим Леклу), знакомит его с кружком идеалистов, мечтающих о переустройстве мира. Не желая якшаться с буржуазными политиканами и зарождающимися профсоюзами, эти анархо-индивидуалисты верят лишь в террор и экспроприацию. Но кроме болтовни в кабаках предъявить им нечего. 

Поселившись в комфортабельной квартире, превращенной в общежитие бунтовщиков, «крот» заводит роман с Жюдит (Адель Экзаркопулос), становится членом банды. Вместе с подельниками громит богатый особняк, грабит банк. Напоследок друзья решают красиво уйти и взорвать парламентария, объявившего награду за их головы. Однако начальник Жана, потеряв доверие к агенту,  вовремя захлопывает мышеловку. 

Ключевая деталь истории: все «рассерженные молодые люди» — сироты, не имеющие ни определенного мировоззрения, ни общей цели, ни вождя. Взрывы, убийства нужны им для создания революционной атмосферы и псевдопрогрессивного круга, где они сами по себе хоть чего-то стоят. 

Следуя по пятам простака Жана, режиссер скрупулезно выписывает коллективный портрет первого в европейской истории потерянного поколения — отбившихся от рук наследников Парижской коммуны. 

Народники-бомбисты уходят от общества, чтобы обрести семью единомышленников, исповедующих идеалы свободы, равенства, братства... Выходит, на путь террора идеалистов подталкивала железная рука истории? Не только. Роясь в полицейском архиве, Жан обнаруживает личное дело отца. Выясняется, что тот не погиб в дни парижских волнений 1871 года, а благополучно прожил еще четверть века, вращаясь в тех же кругах, что и сын. Был ли он фальшивомонетчиком, как утверждает досье, тайным агентом или правдоискателем — неизвестно. Но очевидно, Альбертини-младшего призвали на роль осведомителя не случайно. Его потенциальная восприимчивость к опасным идеям явилась залогом успешного внедрения в кружок злоумышленников. Более того, Важеман показывает, как в полном соответствии с законом квантовой физики заинтересованный наблюдатель Жан становится катализатором активности бунтарей. 

Этот эффект входил в планы дальновидного патрона, использовавшего агента не только в качестве доносчика, но и невольного провокатора. Система нащупала ноу-хау на век вперед: анархические эксцессы искусственно подогревались, чтобы выпускать пар и не давать воле бунтовщиков набирать критическую массу, грозящую взорвать общий «котел». Известно, чем закончились подобные фокусы с Азефом и Гапоном в предреволюционной России. Куда более удачно, по мысли режиссера, эти ухищрения были усвоены Старым Светом, определив его существование в ХХ веке. Раздувая и подавляя проекты утопистов, бюрократическая машина пыхтела, как самогонный аппарат, разделяя общество на непримиримые фракции. Из зеленых леваков выгонялся «первак» международного Интернационала, из консерваторов — архаичная нацистская сивуха. Вдохновленные ницшеанской идеей сверхчеловека, архитекторы миропорядка догадались: не нужно недооценивать людей. Их следует — в массовом порядке — переоценивать. Невротизировать передовыми идеями, надеждами, соблазнами. А когда сломаются, утилизировать остатки «человеческого, слишком человеческого» и вновь работать с молодежью. 

Года минули, страсти улеглись. На бескрайних руинах некогда великой политической цивилизации зацветает лишь либерально-бюрократическая плесень, а разуверившаяся в светлом будущем объединенная Европа не способна предложить своим гражданам внятной и разумной идеи жизнеустройства.