06.11.2022
Материал опубликован в октябрьском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».
СЧАСТЛИВОЕ ДЕТСТВО
Отец писателя, священник, служил в храме при Висимо-Шайтанском заводе, сравнительно недалеко от Нижнего Тагила (здесь плавили руду, производили железо). Этот добрый, сдержанный, серьезный человек много сил отдавал просвещению рабочих, неграмотных и бесправных. Не только призывал их к жизни по Евангелию, но и говорил с ними о насущных проблемах, безвозмездно учил детей в приходской школе. Матушка попадья, тоже происходившая из церковной среды, вела домашнее хозяйство. Детей в семье было четверо: помимо Дмитрия — старший брат Николай, младшие Елизавета и Владимир.
Ласковое тепло исходило в основном от морально и физически сильного отца, мать слишком уставала и была похолоднее. В семье всецело правила любовь, но это не исключало требовательности и строгости: родители без дела не сидели и детей приучали постоянно трудиться. Праздность в доме Маминых была не в чести, зато чтение — в почете: за книгу старшие брались в любую свободную минуту, за ними тянулись младшие.
Показательно, что после такого домашнего образования достигшая 12-летнего возраста Елизавета с ходу поступила в третий класс женской гимназии, а бывший гимназист-екатеринбуржец Владимир успешно отучился на историко-филологическом факультете Московского университета и Демидовском юридическом лицее Ярославля, стал кандидатом права и впоследствии был избран депутатом Второй Государственной думы.
ТРУД — ОТ СЕМЬИ, ТАЛАНТ — ОТ БОГА
Для Дмитрия детство кончилось тогда, когда он поступил в бурсу в Екатеринбурге (1866). Казалось бы, обучение там, где готовят священнослужителей, должно строиться на всеобщем стремлении к человеколюбию. Дело, однако, обстояло иначе. Николай Помяловский в своих знаменитых «Очерках...» не зря описал бесчеловечную, бессмысленную жестокость, с которой сталкивались бурсаки в столице империи. Примерно то же происходило и на Урале. Тогдашнюю систему образования и воспитания Дмитрий Мамин уподобил позже «скрытой болезни». Через два года он оказался в Пермской духовной семинарии, однако, проучившись до 1872-го и не завершив полного курса, решил кардинально изменить жизнь: поступил в Императорскую медико-хирургическую академию на ветеринарное отделение.
Каждое такое перемещение в XIX веке — большое путешествие. Путь, ведущий дальше, чем в соседний поселок или ближнюю деревню, был трудным и многодневным: на попутных телегах, пешком, с мешком за плечами и посохом странника... А уж до Петербурга из Перми — как до другой планеты.
Дмитрий где-то ехал, где-то шел, дни складывались в месяцы, а глаз будущего прозаика фиксировал тем временем множество случайных, мимолетных сцен, а то и довольно длительных эпизодов. По России тогда всюду ходили странные люди, не любившие сидеть на одном месте, стремившиеся посмотреть, как живут соплеменники в разных уголках необъятной страны (к примеру, такой странник — Лука — изображен в драме Горького «На дне»). Путешествовали они не только по святым местам, их интерес к жизни распространялся значительно дальше. С такими людьми Дмитрий Мамин тоже встречался. Случайные попутчики рассказывали свои истории, делились переживаниями, надеждами, и это впоследствии послужило для литератора бесценным материалом.
Ветеринаром он не стал. Начал писать, причем сперва вынужденно: за университетское обучение и за жилье надо было платить, родители помочь не могли, приходилось думать о заработке. Заделавшись газетным репортером, понемногу втянулся — сначала в журналистику, а потом и в литературу. Когда из-за несданных экзаменов его оставили на третьем курсе, забрал документы из академии и поступил на юридическое отделение Санкт-Петербургского университета.
К тому времени он являлся автором нескольких опубликованных рассказов и даже романа, вызвавшего, впрочем, негативную реакцию критики. Середина и конец 1870-х для него и оставшейся на Урале родни оказались тяжелыми. Дмитрий, хоть и молодой, прибаливал: студенческая жизнь была, конечно, интересной, но непростой, бедной; на литературные заработки особо надеяться не приходилось. Тут и отец неожиданно скончался, сильно простудившись в одной из пастырских поездок. Пришлось среднему сыну покинуть Петербург, чтобы воссоединиться с семьей. Он уже мог материально помогать матери — одаренный от природы, имевший множество разносторонних знаний, прекрасно готовил учеников для поступления в гимназии и университеты.
К 1883 году Мамин-Сибиряк (двойная фамилия появилась в 1882-м) закончил роман «Приваловские миллионы», который до сих пор остается самым известным его произведением. Автор первым в отечественной литературе сумел художественно осмыслить тогда еще новое для России явление — развитие капитализма. И сделал это на хорошо известном ему материале: писатель был погружен в жизнь екатеринбургского общества, видел своими глазами, как происходило накопление крупных состояний, как люди ради денег отрекались друг от друга, преступали любые нравственные нормы. (Дикий капитализм конца позапрошлого столетия мало отличается от современного, и роман стоит прочитать хотя бы ради того, чтобы это понять. В 1915 году был даже снят немой, увы, не сохранившийся фильм по мотивам данного произведения.)
«Приваловские миллионы» публиковались в петербургском журнале «Дело» целый год, что дополнительно подогревало интерес публики. В дальнейшем отдельные издания расходились большими тиражами и сделали автора человеком состоятельным, способным купить для себя и семьи дом в Екатеринбурге. Следующий роман «Горное гнездо» укрепил репутацию писателя.
Отныне Мамин-Сибиряк часто наезжал в Петербург, его литературные связи были прочными и давали ему многое. Он близко общался с другим реалистом, художником Ильей Репиным, дружил с Владимиром Короленко. Прозаиков этого направления прежде всего интересовала судьба русского человека — его мучительное личностное развитие, преодоление последствий многовекового крепостного права, не позволявшего толком познать и самого себя (собственные личностные ориентиры), и глубинные свойства любого другого человека, богатого ли, бедного ли... Главное для Мамина-Сибиряка и Короленко — человеческая личность. Кратко сформулировать их мировоззрение довелось Горькому: «Человек — это звучит... гордо!» И дело тут не в гордыне как одном из смертных грехов, а в неповторимой ценности каждого из нас.
Вместе с тем в романах, рассказах, «Аленушкиных сказках», которые Дмитрий Наркисович сочинял для дочки, особенно красива русская литературная речь. Со школьных лет мы знаем «Серую Шейку» — уточку, вынужденную остаться на зимовку в холодных краях. Душевный, ласковый взгляд автора на персонажей передается читателю благодаря таким, например, фразам: «Старая Утка ввиду близившейся разлуки относилась к дочери-калеке с удвоенной нежностью. Бедняжка еще не знала, что такое разлука и одиночество, и смотрела на сборы других в дорогу с любопытством новичка. Правда, ей иногда делалось завидно, что ее братья и сестры так весело собираются к отлету, что они будут опять где-то там, далеко-далеко, где не бывает зимы».
Поколение за поколением русских детей привлекают легкость языка, тонкая передача душевных движений, которыми Мамин-Сибиряк наделил героев-животных (недаром хотел их лечить когда-то). Есть у писателя сказки про козявочку, Комара-Комаровича, храброго Зайца... Рассказывая ребенку о судьбе зверушки или насекомого, сказочник исподволь воспитывает не только милосердие, но и ощущение некоего изначального равенства с человеком всего живого. И это, по сути, провозглашалось в те годы, когда не было никакого равноправия и среди людей!
Нынешние сибиряки гордятся своим знаменитым земляком, утверждают, что никому не удавалось так же талантливо изобразить природу уральских и зауральских областей России. Его прозу отличает умение точно выбирать и описывать детали, давать краткие, но исчерпывающие характеристики персонажам, насыщать романы действием, а рассказы — достоверными наблюдениями.
Болезней, горя, потерь выпало на его долю очень много. Когда группа писателей в 1912 году пришла поздравить Мамина-Сибиряка с юбилеем творческой деятельности, он, перенесший кровоизлияние в мозг, уже не понимал, что вокруг происходит. Через несколько дней Дмитрий Наркисович умер, а два года спустя скончалась его единственная дочь, завещавшая семейный дом городу Екатеринбургу с надеждой на то, что когда-нибудь там будет устроен музей дорогого отца.
Так и случилось. Писатель жив, пока его читают, а мы вот уже более века черпаем в произведениях Дмитрия Мамина-Сибиряка любовь и нежность ко всему живому. И удивляемся прозорливости автора «Приваловских миллионов».
Фото: РИА Новости