Юрий КОВАЛЕНКО, Париж

02.08.2018

В парижском издательстве Albin Michel вышла в свет новая книга знаменитого франко-бельгийского писателя Эрика-Эмманюэля Шмитта «Мадам Пилинска и секрет Шопена». Шмитт — не только романист, драматург, сценарист, но и философ, музыкант, режиссер, артист, член Гонкуровской академии, хозяин театра. С человеком-оркестром, как его называют критики, пообщался корреспондент «Культуры».

культура: После новеллы «Моя жизнь с Моцартом» Вы посвятили новое произведение Фридерику Шопену. В чем заключается его тайна?
Шмитт: Ищите ответ в самой книге. Хотя, если честно, есть такие секреты, которые не стоит разгадывать, да и вряд ли получится. Надо жить вместе с ними в ожидании чуда, волшебства, откровения.

культура: Не могу не вспомнить Вашу крылатую фразу: «Бах — это музыка, написанная Богом. Моцарт — музыка, которую слушает Бог». Что тогда скажете о Шопене?
Шмитт: Его творения ближе к человеку, чем к Всевышнему. Они созерцательны, меланхоличны, передают чувства. Шопен — наше трепещущее сердце и пульсирующая совесть.

культура: Какое место в Вашем пантеоне занимают русские композиторы?
Шмитт: Любимый — Мусоргский. У меня с ним особые отношения с того момента, как я начал слушать музыку. Напомню, он оказал исключительное влияние на французов. Без него не было бы ни Дебюсси, ни Равеля, ни Пуленка. С Чайковским я погружаюсь в бушующий мир страстей. Его «Евгений Онегин» — одна из оперных вершин. Мне повезло слышать в партии Татьяны на сцене Парижской оперы Галину Вишневскую. Она была настоящим гением музыки и театра. Потрясает Стравинский, чьи вещи знаю наизусть. Он высвобождает первобытные инстинкты и импульсы, которые таятся в каждом из нас. Наконец, Шостакович — это Бетховен ХХ века.

культура: Никогда не жалели, что не стали композитором? Что Вам дает музыка?
Шмитт: Она — высшее из искусств, главная часть моего внутреннего мира. Я часто повторяю, что «дышу ушами». Музыка исцеляет от печали, потрясений, тревог и волнений, приносит утешение и радость. Могу провести весь день, ничего не сочиняя и не читая, но без музыки обойтись не в силах, она раздвигает границы сознания, приводит меня в экстатическое состояние. Так или иначе, литература и музыка образуют естественный союз. Правда, нельзя, чтобы между ними возникала конкуренция.

культура: Вместе с тем всего один процент людей слушают классику. Остальные считают ее непонятной.
Шмитт: Значит, 99 процентов лишили самих себя удивительных ощущений. Именно для них я и пишу так много о музыке. Моя книга о Моцарте только во Франции и Германии разошлась общим тиражом в миллион экземпляров. Другие работы посвящены Бетховену, Бизе, Сен-Сансу. Активно покупают и «Секреты Шопена». Я играю роль наставника, ведущего людей в райские музыкальные кущи.

культура: Вы не только романист, но и драматург, и сценарист. Что побуждает заниматься миллионом дел одновременно?
Шмитт: Хочу прожить не одну жизнь, а тысячу, как говорил Бомарше. Я пребываю в постоянном поиске лучшей формы для выражения замысла — роман, пьеса, фильм. Существуют мостики, позволяющие перейти от одного к другому. Но у меня нет рационального объяснения, почему я пишу так много. Это все равно, что спросить, почему плодоносит яблоня. Видимо, природа создала ее именно для этого. Так и у меня.

культура: Можно ли считать Ваши книги философскими притчами?
Шмитт: Во Франции и Германии литературоведы анализируют мои произведения именно с этой точки зрения. Я изучал философию, а затем преподавал в университете. Наверное, поэтому мои книги содержат какое-то послание. Однако никогда ничего не навязываю. Читатель свободен в выборе.

культура: Вы, кажется, единственный в мире писатель, который имеет свой театр? Зачем Вам такое дорогое удовольствие?
Шмитт: Сцена — моя первая любовь. Купив парижский театр «Рив Гош», я, конечно, пустился в авантюру и в течение нескольких лет терял деньги. Сейчас дела идут лучше. Я ставлю, что хочу, и приглашаю тех актеров, которые мне нравятся. Только вернулся с Авиньонского фестиваля, где смотрел каждый день по четыре-пять новых спектаклей. Некоторые из них, надеюсь, пройдут и на моей сцене.

культура: Пятого сентября Вы выйдете на подмостки «Рив Гош» в качестве актера и представите спектакль по собственной книге «Месье Ибрагим и цветы Корана». Полагаете, что справитесь лучше, чем профессиональные артисты?
Шмитт: Превращаюсь в актера, потому что могу лучше воплотить тот или иной образ, что родился в моем воображении, а потом был перенесен на бумагу. Правда, на сцене я так увлечен, что забываю обо всем, в том числе и о том, кто автор. Для меня сцена — единственное место, где перестаю чувствовать себя простым смертным. Передо мной словно открывается вечность. Я бы играл больше, но мне надо еще и заниматься сочинительством, а театр забирает всю энергию. Что касается «Месье Ибрагима...», то я уже выступал с этой постановкой в Бельгии, Швейцарии, Канаде, Соединенных Штатах. Мечтаю однажды привезти ее в Россию.  

культура: У нас сейчас идет несколько Ваших пьес — в Москве «Загадочные вариации», в Петербурге и Севастополе — «Оскар и Розовая дама». Вы видели наших актеров?
Шмитт: Последний раз побывал в Петербурге в ноябре прошлого года, где поставили музыкальную комедию «Оскар и Розовая дама». Обожаю русский театр за его витальность, энергетику, тотальную отдачу актеров. Но мне самому было бы страшновато появиться на вашей сцене.

культуры: В Ваших пьесах играли Омар Шариф, Ален Делон, Жан-Поль Бельмондо, Милен Демонжо, Фанни Ардан. Трудно было работать со столь знаменитыми людьми?  
Шмитт: Звездами никогда не становятся случайно. Они — исключительные личности с особой аурой, наделенные больше, чем талантом. Каждый актер мечтает о такой судьбе. Много званых, но мало избранных.

культура: Вы написали сценарий телесериала «Опасные связи» по одноименному роману Шодерло де Лакло. Насколько актуален этот сюжет? Возможны ли сегодня между людьми куртуазные отношения той далекой эпохи?
Шмитт: Книга повествует о любви во всех ее ипостасях. Мы видим цинизм, жестокость, похоть, чувственность, наивность, эгоцентризм. Все это в равной мере присуще и современному человеку. Поэтому «Опасные связи» — роман на все времена. Для меня любить литературу означает пересекать границы, перевоплощаться. Читая Достоевского, становлюсь русским, Томаса Манна — немцем, Юкио Мисиму — японцем.

культура: Что для Вас значит чувствовать себя русским?
Шмитт: Не бояться крайностей в выражении эмоций, быть искренним и открытым человеком, для которого чувства важнее разума. Когда беру в руки «Братьев Карамазовых», «Преступление и наказание» или «Идиота», перестаю быть рациональным французом, предпочитающим золотую середину.

культура: Недавно Вы разместили на сайте Artist Academу мастер-класс, двадцать уроков о том, как научиться писать. Делитесь профессиональными секретами, техникой сочинительства, объясняете, как стать успешным автором. Писатель — это профессия?
Шмитт: Не стоит переоценивать то, чем занимаешься (смеется). Одаренный человек творит спонтанно. Но всякий может многому научиться. К тому же и таланту приходится много работать. Мой мастер-класс поможет начинающим авторам преодолеть трудности, избежать типичных ловушек. Это не значит, что я намерен превратить дебютанта во Льва Толстого или в Марселя Пруста, просто хочу помочь процессу становления. Самым большим литераторам также приходится преодолевать проблемы, бесконечно работать над каждой фразой. Порой они даже оставляют свои произведения неоконченными. Мне 58 лет — возраст, когда больше интересуешься другими, чем самим собой. Я пишу всю жизнь и все время сталкиваюсь с трудностями.

культура: Два с половиной года назад Вас избрали членом Гонкуровской академии. Тогда Вы заметили, что во Франции столько же литературных премий, сколько сортов сыра и дней в году. У Вас самого около трех десятков писательских наград, включая российскую. А как Вы оцениваете современную французскую литературу?
Шмитт: Талантов оказалось гораздо больше, чем я предполагал. Беллетристика разнообразна. Много индивидуальностей. Нет доминирующего течения или школы. Каждый писатель для меня — это остров, а гений — целый континент. Хотел бы отметить и франкоязычных авторов, которые представляют другие культуры, но пишут на языке Мольера. Они обычно привносят свежесть в нашу словесность. Например, уроженка Марокко Лейла Слимани, удостоенная в 2016 году Гонкуровской премии за роман «Сладкая песнь». В старой Франции писатели часто не более чем литераторы — люди образованные, которым нечего сказать. Тем не менее из «коренных» французов отметил бы двух нобелевских лауреатов — Жан-Мари Гюстава Леклезио и Патрика Модиано, а также Филиппа Клоделя, Виржини Депант (автор скандальной книги «Трахни меня!». — «Культура»), Жан-Кристофа Рюфена. Из бельгийских прозаиков назову Амели Нотомб. К несчастью, в наших интеллектуальных сферах к успешным писателям относятся с подозрением: при тираже в 4000 экземпляров говорят о гениальности сочинителя, при 40 000 — считают, что он все-таки не лишен таланта, ну а если книга расходится тиражом в 400 000, то это называют «д...». Не устаю ли я от чужих книг? К концу жизни один из самых плодовитых наших творцов Виктор Гюго читал все меньше и меньше. «Корова не пьет молока», — говорил он.

культура: Если бы Вы не стали писателем, то, наверное, полностью посвятили бы себя музыке?
Шмитт: Нет, подобно Чехову, стал бы врачом. Мне не чуждо стремление помогать ближнему, лечить тело и душу. И писателю, и врачу должно быть присуще чувство сострадания.

культура: Сразу после победы Эмманюэля Макрона на президентских выборах Вы опубликовали в газете «Монд» призыв к новому главе государства возобновить отношения с французской литературой. Что Вы имели в виду?
Шмитт: Президент должен быть тесно связан с культурой. Шарль де Голль не только много читал, но и сам был великим писателем. Жорж Помпиду оставил замечательную «Антологию французской поэзии», Валери Жискар д’ Эстена избрали во Французскую академию. Франсуа Миттеран превосходно знал литературу, постоянно общался с писателями, приглашал их в поездки. Затем эта традиция почему-то сошла на нет. В результате потускнел престиж последующих президентов. Когда любишь книги, тебя интересуют все слои общества — от аристократов Пруста до шахтеров Золя.

культура: Откуда у Вас огромный интерес к спорту? Вы даже выступали телекомментатором на Олимпиаде в Рио-де-Жанейро в 2016 году.
Шмитт: Он привлекает меня и как болельщика, и как романиста. Это наследственное. Родители были профессиональными спортсменами. Мама — чемпионка Франции в спринте. Почему-то во Франции всегда удивляются, когда интеллектуал любит спорт. Для меня каждый атлет — герой романа, а любое соревнование — трагедия.

культура: Разве можно считать трагедией победу Франции в чемпионате мира по футболу? У Вас двойное гражданство — французское и бельгийское. За кого болели, когда две команды встречались в полуфинале?
Шмитт: Я чувствовал себя несчастным. Друзья утешали — мол, при любом исходе ты остаешься в выигрыше. Не знал, за кого болеть, и расстроился, когда бельгийцы проиграли. Правда, в финале, особенно после победы сборной, снова почувствовал себя французом.

культура: Человек, пишете Вы, проводит свою жизнь либо в кровати, либо в обуви. Где Вам комфортнее?
Шмитт: В постели, где пишу. Утром сочиняю, а во второй половине дня за столом правлю текст.

культура: Ваше лучшее произведение уже создано?
Шмитт: Надеюсь, что нет. Каждая новая книга — это встреча, которую часто ждешь долгие годы. До сих пор питаю иллюзию, что не сказал последнего слова и снова создам что-то значительное. Так или иначе, не живу прошлым, не оглядываюсь назад. Важен день сегодняшний и завтрашнее утро. Увлечен грядущими проектами. Среди них — написать новую пьесу в России и там ее поставить.

Фото на анонсе: Евгений Степанов/Интерпресс/ТАСС