Елена ФЕДОРЕНКО

16.10.2019

Фестиваль DanceInversion продолжает свою программу неспешно, с перерывами в несколько дней, а то и неделю, разворачивая панораму современной танцевальной жизни. По ней художников ведет неутолимая жажда нового и оригинального.

Так было всегда. В нынешней же афише появилась тенденция к социальным темам, политическим высказываниям, злободневному пафосу, тяга к подчеркнутой театральности, движение к «рассказу» фабульных историй при отсутствии линейного сюжета.

Для постановки спектакля «31, улица Ванденбранден» Лионская опера пригласила пару хореографов — аргентинку Габриэлу Каррисо и француза Франка Шартье. Когда-то дуэт сочинителей работал в танцтеатре бельгийца Алана Плателя, которого увлекали исследования психиатров и возможность перевода состояний личности, от трагических истерик до блаженной сентиментальности, в пластический регистр. Самостоятельный путь Каррисо и Шартье начали с создания труппы Peeping Tom, назвали ее «театром тела» и поставили первую версию «Улицы Ванденбранден, 32». Спектакль жил долго, получил высокую награду — премию Лоуренса Оливье, много путешествовал, правда, в Россию не заехал. Французский вариант — уже третий (в названии меняется номер дома) — сами хореографы считают новым дискурсом на ту же тему. В фокусе — жизнь изгоев, мигрантов. Но не драмы лузеров и не испытания, выпадающие на долю беженцев, вдохновляют авторов, они смотрят шире и показывают людей, потерявшихся в этом мире, тонущих в беспросветном одиночестве. Ведь его испытывают не только бомжи и фрики, оно знакомо вполне добропорядочным и респектабельным гражданам.

Где-то в горах примостились вагончики-времянки с огромными окнами. Внутри горит свет, там и обитают герои. А вокруг снежные просторы и сыпучие сугробы. В снегу валяются, его подбрасывают, по нему скользят на лыжах и падают плашмя. Иногда россыпи подхватывает ветер, и тогда возникает вьюга. В этой прекрасной реальности, завораживающей натуралистическими подробностями, разворачивается чехарда конкретных сценок-зарисовок, в которых танец — гость нечастый. Профессионалы балета азартно осваивают оригинальные варианты движений. Ткань спектакля — виртуозные фрагменты, созданные из каскадных номеров, пантомимных и акробатических трюков, цирковых реприз и световых фокусов. Кокетничает с соседями беременная барышня, балансируя на высоченных шпильках, буйно выясняет отношения семейная пара, влюбленные не могут оторваться друг от друга, демонстрируя чудеса гибкости. Минуты нежности сменяются приступами ксенофобии при появлении чужаков. Долго тянется скучный ужин, летают тела в лихой драке. Пожилая вокалистка с растрепанной седой шевелюрой немного фальшиво выводит беллиниевскую Casta Diva, обитатели бегают по крышам и взмывают в воздух. Все эти красивые и понятные картинки напоминают загадочное сновидение, и созерцание «снежного» спектакля доставляет истинное удовольствие. Несмотря на трагический финал со смертью одного из персонажей постановка выруливает к светлой грусти и щемящей тоске по состраданию, любви и душевному теплу.

Об этом же мечтают и в «#минарете», показанном труппой Maqamat из Ливана. Только способ выражения здесь конкретен, концептуален, без сантиментов и красот. Хореограф Омар Ражех и его коллектив в России впервые. Спектакль — внятное, жесткое, антивоенное утверждение. Само название отсылает к катастрофе в Сирии. Разрушение тысячелетнего памятника в Алеппо — исходное событие, трагическое и необратимое.

На сцене шесть танцовщиков, пять музыкантов и летательный аппарат. Дрон меняет траекторию полета, опускаясь и поднимаясь, гудит, заглушая рваные мелодии; камера, установленная на нем, в режиме онлайн транслирует на экран происходящее на подмостках и в зрительном зале. Изображение передает крупные планы и концентрирует внимание на иных ракурсах: лежащие ничком тела убитых поворачиваются на видео и принимают вертикальное положение, иногда камера скользит по лицам, и испытываешь боль от взглядов — пронзительных, холодных, испуганных.

Танцовщики стремительно перемещаются по сцене — шагают, бегают, подпрыгивают, а затем замирают, и рождается странный и жуткий танец. Ноги в нем практически не участвуют, только — нервные спазмы торсов, невероятные метания гуттаперчевых рук, готовых выскочить из плечевых суставов, потерять кисти, сломаться в локтях. Неестественность этой виртуозности мощнее любых антивоенных проповедей передает страх, отчаяние, страдание. Этот пластический экстрим — метафора жестокости, насилия, порабощения. Спектакль протестует против бойни, наглядно демонстрируя муки умирания. Соло восставшего из гроба мужчины, чье тело отмечено синюшными трупными пятнами. Подготовка к повешению, когда голова жертвы обмотана футболкой, как на магриттовских полотнах. А о любви, которой нет места в этой вакханалии, напоминает один-единственный крошечный дуэт. В финале — тотальная тьма. «#минарет», наполненный насилием и каким-то визуальный образом агрессии, смотреть нелегко.

Столь же непростое испытание для зала — спектакль «Перехитрить дьявола» британца Акрама Хана. Нынешним летом хореограф взбудоражил Москву своей «Жизелью», представленной Английским национальным балетом, и моноспектаклем «Xenos», им Хан простился со зрителями как танцовщик. Волшебный стиль хореографа, соединяющий многовариантный индийский танец катхак (голос бангладешской крови) и современные танцевальные техники (Акрам постигал их в Великобритании), полюбился публике.

Мрачная постановка «Перехитрить дьявола» некоторых разочаровала, и не потому, что танец потерял энергию и напряжение. Просто сама фабульная история разгадке не поддается, понять ее слишком сложно: нужно знать символы шумерских сказаний Древнего Востока и «Эпос о Гильгамеше» — как отправился правитель города в кедровый лес, как привязался он к ожившему глиняному человеку Энкиду, догадаться о дружбе неуравновешенного вождя и дикаря, сразившихся с гигантом Хумбабу... Впрочем, сам хореограф говорит, что ему не столь важно наше проникновение в смыслы, сколь — эмоции и сопереживание. «Мы, люди, хотим властвовать над природой и контролировать ее процессы, в результате — истощаем окружающий мир». «Перехитрить дьявола» — призыв к защите Земли от разрушения. Ради этого шесть артистов труппы Акрама Хана, каждый — индивидуальность, все вместе — ансамбль, в темном свете под леденящую душу музыку Винченцо Ламаньи (его же мелодии сопровождали «Жизель» и «Xenos») разворачивают старинный мифологический сюжет. Пластика: дерзкая, взрывная и замедленная, протяженная. Ритуальные бои и паузы медитаций, беззащитные стопы с растопыренными пальцами и взмывания в воздух, падения и кульбиты — фантазия хореографа неисчерпаема, профессионализм танцовщиков высочайший. Для разгадки пластического кроссворда автор назвал еще один источник своего озарения — «Тайную вечерю» Леонардо да Винчи. По-английски эта фреска называется «Последний ужин», и если человечество не одумается, то прощальная трапеза не за горами.

Жизнерадостные пляски представила американская компания Dorrance Dance, тоже дебютантка в России. Заводные артисты и их руководитель Мишель Дорранс занимательно и не без юмора поэкспериментировали со степом — разновидностями чечетки труппа занимается все восемь лет своего существования. Программу составили из двух миниатюр и спектакля под странным названием «Миелинизация». «Блюз джунглей» длится меньше десяти минут вместе с аплодисментами, состоит из соло-дуэтов-ансамблей и, собственно, показывает запас витальных сил залихватского степа. Столь же непродолжительна миниатюра «Три к одному», начинавшаяся как образец минимализма. Двое солистов и сама Дорранс выстроились в линию вдоль рампы, выполняя почти разминочные движения на одном месте. Во второй части, когда мужчины покинули сцену, Мишель показала предельную физическую отдачу, отбивая ритм легкими ногами и балансируя на носках и пятках: мир ее танца — прекрасен и совершенен.

В «Миелинизации» хореограф занялась, как сама и объяснила, «процессом образования миелиновой оболочки, покрывающей быстродействующие проводящие пути центральной нервной системы». Публика, и автор этой статьи в их числе, мало что уяснила. К счастью, научные постулаты не сказались ни на игре живого ансамбля, предлагающего то простые мелодии, то джазовые импровизации, ни на азарте чутко реагирующих на музыку артистов. По воле хореографа чечетка скрещивается с брейк-трюками, хип-хопом, рок-н-роллом. Степ мгновенно парирует чуждым цитатам, его «миелин» «повышает скорость и точность передачи импульсов в нервной системе» сценического действия. Завершающий вечер головокружительный, блестящий, дерзкий, мастерски исполненный степ доказывает свою самостоятельность. Исследования по приобщению иных культур к его эстетике оказались занятием факультативным.