Этот документальный сериал выходит в эфир в рамках цикла «Исторические путешествия Ивана Толстого» и состоит из четырех историй. Все они посвящены литераторам, которые никогда не существовали на свете. В их числе поэты Василий Травников и Василий Шишков, чьими текстами так восхищался строгий Георгий Адамович. Они были придуманы давними оппонентами критика Владиславом Ходасевичем и Владимиром Набоковым. Более подробно о фантомных авторах рассказывает Иван Толстой.

культура: Как возникла идея проекта?

Толстой: Дети рождаются от любви. Дети, рожденные без любви, — вечные пасынки. Ты читаешь что-то, задумываешься, ищешь, находишь, и в результате сквозь тебя сами начинают прорастать культурно-исторические сюжеты. Сквозь меня сюжеты долго не прорастали. Я был зачарован широтой того поля, которое мне предъявляла культура. Во мне долго жил комплекс человека, который не имеет права говорить, потому что он еще не все знает. Еще Бунин говорил, что не может писать — пока жив Лев Толстой. Потом я стал понимать, что этот процесс болезненный и тупиковый. Когда мне задавали вопросы, я начинал отвечать и постепенно входил во вкус. Я был робок по природе: пока рядом были люди, могучие своим интеллектом и знаниями, я верил, что не имею права открывать рот, потому что они услышат и им станет стыдно за меня. С одной стороны, это состояние тебя фрустрирует, с другой, оно способствует росту требовательности внутри тебя. Я очень благодарен тому, что любящие родители создали меня именно таким, вложили в меня сомнения. Но в то же время за десятилетия во мне вырос человеческий опыт — путешественника, читателя, радиоведущего. Постепенно стали возникать сюжеты, которые больше невмоготу было сдерживать. Вокруг появлялись люди, чего-то не знающие. Не потому, что я умнее или культурнее — мои слушатели и читатели ничуть не глупее меня. Просто мне удалось подглядеть в истории некое сплетение судеб. Как только я увидел, что во мне есть некоторое количество историй, которыми я могу кого-то позабавить, я открыл рот и стал говорить. Такова история всех моих программ.

культура: По какому принципу Вы отбирали истории на сей раз?

Толстой: Это похоже на ситуацию с трамваем, в котором всегда мало места: ты заходишь, заносишь два чемодана, потом еще два, торопишься их занести, пока трамвай не уехал. Если бы мог внести больше чемоданов с историями, я бы так и сделал. Но меня попросили рассказать четыре истории, и я благодарен уже за это. Так само по себе сложилось, что все эти рассказы связаны с Россией и Францией, их культурой. Мне это всегда было близко, папа с детства учил меня французскому языку. Сначала меня это раздражало, потому что я хотел играть в футбол и бегать за девчонками, а был вынужден читать французскую книжку даже на пляже. Потом оказалось, что в этом был огромный смысл: голова ударялась не только о мяч, но и об историю культурных связей, красивых человеческих поступков. Все, о чем я рассказываю в «Литературных мистификациях», можно назвать историей благородства, бескорыстности. От такой человеческой красоты сердце бьется сильнее, а дыхание перехватывает. Когда красота связана с шутливостью человеческого мышления, может закрутиться сюжет, который позабавит не только меня.

культура: Если продолжить Вашу метафору, какие литературные тайны лежат в других чемоданах?

Толстой: Для рассказчика главное — не выдать секретов своего творчества, не проговориться раньше времени. Я обдумываю другие истории и, даст бог, еще их расскажу. Предложение о создании программы поступило от канала «Культура», но темы выбирал я сам, меня никто не ограничивал.

культура: Какая из «Литературных мистификаций» Вам наиболее близка и интересна?

Толстой: История о том, как в сталинском лагере двое политзаключенных придумали никогда не существовавшего гасконского поэта Гийома дю Вентре, творившего в XVI столетии. Эта мистификация связана с историей моей семьи. Книжка дю Вентре была напечатана тиражом четыре экземпляра, один из них хранится у нас. Быть может, этот сюжет стал фокусом пересечения самых разных лучей. Вспоминая эту историю, я вспоминаю мою маму, ее отца — переводчика Михаила Лозинского, вспоминаю семью Вейнертов, где родилась мысль об этом вымышленном поэте, вспоминаю реалии нашей страны в двадцатом веке... История дю Вентре связана с полетом мысли и благородством, с людьми, которые в самых чудовищных, бесчеловечных условиях могли отдаваться высокой поэзии. Для них отточенная мысль ничуть не подавлялась обстоятельствами существования, ежедневным бытом. Именно в этой истории для меня ярче всего проявилась красота человеческих личностей. И невероятно ценно, что можно рассказать об этом кому-то, кроме собственной семьи.