08.05.2019

На 86-м году жизни скончался Евгений Крылатов. Называть его исключительно детским композитором — ​большое заблуждение, несмотря на то, что он действительно создал колоссально много произведений для самых маленьких и юных. Но каждое из них необычайно глубоко как по содержанию, так и по форме, обманчивая простота лишь подчеркивает уникальность дарования композитора.

Совсем недавно, поздравляя Евгения Павловича с 85-летием, «Культура» поинтересовалась у маэстро, как он планирует отпраздновать юбилей. Крылатов ответил: «Крупного бенефиса, по крайней мере, в ближайшее время не предполагается. Возможно, устроим нечто подобное ближе к осени. Меня ведь никто не торопит — ​юбилейный год только начался». Автор любимых всеми «Прекрасного далеко» и «Крылатых качелей», «Лесного оленя» и «Трех белых коней», «Колыбельной медведицы» и «Кабы не было зимы» на здоровье не жаловался и вообще был полон творческих планов — ​в частности, очень надеялся реализовать театральную постановку «Русалочка» (музыку к одноименному советско-болгарскому фильму Крылатов написал еще в 1976 году). «Реализация этого проекта — ​моя главная мечта», — ​говорил Евгений Павлович. К несчастью, судьба распорядилась иначе.

Крылатов — ​тот самый случай, когда не приходится задаваться извечным вопросом: стоит ли отождествлять творца с созданными им произведениями? Очень часто случается, когда, будучи в полнейшем восхищении от шедевров, мы разочаровываемся в сотворившем их человеке. Так вот, музыка Крылатова — ​добрая, лучезарная, чистая, открытая — ​красноречиво говорит как сама за себя, так и за автора. В этом человеке подкупало буквально все: глубина суждений, спокойная, доверительная речь, искрометный юмор, легкая, чуть с грустинкой, улыбка, мудрый (ни в коем случае не умудренный) взгляд. А главное — ​полнейшее отсутствие какого бы то ни было намека на снобизм, заносчивость, надменность и прочие мэтровско-менторские штучки, коими порой грешат иные более молодые и куда менее заслуженные представители творческих профессий.

Крылатов вполне мог себе позволить назидательный тон, подпустить нарциссизма, снисходительно похлопать по плечу — ​и его никто бы за это не посмел осудить. Но нет: ничего подобного за маэстро не водилось. Напротив, он всегда отнекивался от воспеваемых в его честь дифирамбов, чурался комплиментов и, с присущей ему трогательной самоиронией, говорил: «Никакой я не гений — ​просто Евгений. Прекрасно помню первые впечатления от прикосновения к наследию Глинки, Чайковского, Рахманинова, и отдаю себе полный отчет в том, что такое действительно великий композитор».

Евгению Павловичу повезло быть признанным и любимым при жизни. Однако, как часто бывает с подлинно большими мастерами, истинное осознание наследия человека, современниками которого нам повезло быть, еще впереди.

Фото на анонсе: Алексей Павлишак/ТАСС