Валерий БУРТ

17.09.2021

«Всю жизнь я играю в куклы», — говорил народный артист СССР Сергей Образцов, написавший книгу с таким же названием. 90 лет назад он создал свой знаменитый театр, куда с большой охотой приходят и дети, и взрослые. «Во всем мире нет такого Образцова, — заметил однажды Корней Чуковский. — Он сам изобрел свою профессию. Он никогда не учился на кукольника и стал первым из лучших».

В общем, Сергей Владимирович — бесспорный образец в своей уникальной профессии.

В Москве есть улица Образцова. Но названа она не в честь того, кто «всю жизнь играл в куклы». Это — дань уважения его отцу, ученому, инженеру-транспортнику, лауреату двух Сталинских премий. Сын опроверг известную поговорку о яблоке, которое от яблони недалеко падает. Сей плод отлетел, укатился от дерева на приличное расстояние.

Хотя, с другой стороны, в 1936-м Образцов-старший являлся председателем Совета содействия строительству детских железных дорог, чрезвычайно популярных в те годы. И уже тогда Сергей Владимирович со своим детским театром обрел известность. Выходит, что их специальности, в сущности, соприкасались.

Когда Сережа был маленьким, Владимир Николаевич хотел, чтобы сын тоже стал инженером, но вышло по-иному, и отец с грустью сетовал: «Нате вам — в куклы стал играть! Неудачник!» Любимой куклой мальчика была крохотная, смешная Би-ба-бо, купленная мамой Анной Ивановной, основательницей и директором женской гимназии в Сокольниках, в магазине японских товаров на Кузнецком Мосту. Куколка надевалась на руку, превращаясь в забавного человечка.

Возможно, много лет спустя, видя успехи сына, отец изменил свое мнение о его профориентации. Владимир Николаевич и сам немало способствовал развитию фантазии ребенка, вольно или невольно указал ему путь в особый сказочный мир. В книге «Моя профессия» Сергей Образцов рассказывал: «Помню, как брат и я, оба совсем маленькие, сидели на коленях у отца и ехали куда-то на извозчике, трясясь по булыжной мостовой. На папиной тужурке блестели серебряные пуговицы с якорями и топориками, и папа рассказывал нам сказку про малюсеньких человечков, которые воевали этими топориками со злыми страшилищами. Сказка была интересная и смешная. Папа ее сам выдумал, чтобы отвлечь нас от долгого и не очень удобного пути.

Конечно, он вовсе не считал, что создает произведение искусства, и не преследовал никаких «воспитательных» целей, но в то же время в нашей детской фантазии возникали образы, нас увлекал сюжет, нам было то страшно, то удивительно, то грустно, то смешно и радостно, одним словом, с нами происходило все, что происходит при восприятии искусства. Мы любили маленьких добрых человечков и очень не любили злых страшилищ. Значит, сказка нас воспитывала. Именно так воспитывала, как делает это хорошее произведение искусства».

Сергей хотел стать художником, рисовал много и упорно — и карандашами, и акварелью, и масляными красками. Занимался с преподавателем, поступил во ВХУТЕМАС, о чем впоследствии вспоминал: «Учился я сперва на живописном факультете, в мастерской Архипова, а потом перешел на графический и занимался гравюрой под руководством Фаворского. Только поступление в театр помешало мне защитить дипломную работу и получить аттестат».

На экзамене в Музыкальной студии МХАТа его спросили: «Какой у вас голос?» Он ответил: «Не знаю. Кажется, тенор». Человек с синеватым от сбритой щетины лицом удивился: «Что значит «кажется»? Ну ладно, пойте!» Молодой человек исполнил «Азру» Рубинштейна, затем — романс. «Странно, что мне дали допеть, — удивлялся спустя годы Образцов. — Баритону, певшему передо мной, сказали «спасибо» посредине ариозо Фигаро».

В студию его все-таки приняли (в 1922 году), хотя он по-прежнему полагал, что живопись останется для него основным занятием, делом всей жизни. Продолжил посещать графический факультет, рисовал, резал гравюры, сдавал экзамены, перешел на пятый, последний, курс. И тут студийцы отправились на большие гастроли в Германию, Чехословакию, США. Взяли в турне и Сергея Образцова.

Работы на сцене становилось все больше, а времени на учебу — все меньше. Он сдал еще несколько экзаменов, написал реферат (о цвете в деревянных гравюрах Дюрера), который читал в Академии художеств. «Но это были уже последние вспышки. Все чаще и чаще приходилось пропускать занятия, и, по правде сказать, я даже не знаю, когда меня, наконец, вычеркнули из списка студентов», — вспоминал позже Сергей Владимирович.

В театре для него многое было непонятно, словно он попал в чужую страну, где все говорили на каком-то странном наречии. Однако постепенно этот дом становился для него своим. Образцов начал примерять образы, будто новую, более или менее подходящую по размеру одежду.

Первая его (бессловесная) роль была в «Периколе» Жака Оффенбаха. Перед выходом на сцену знаменитый Яков Гремиславский загримировал новичка, приладил ему парик. Дебютант страшно волновался, пребывал, по его собственным словам, в состоянии лунатика. Впрочем, последующие постановки с его участием были для молодого артиста не такими стрессовыми.

Еще во ВХУТЕМАСе Образцов вспомнил о своей Би-ба-бо и даже предложил сокурсницам Марусе Артюховой и Тане Мартыновой делать таких куколок на продажу. Девушки какое-то количество смастерили, но продать не сумели ни одной. Затем он лично изготовил тряпичного Негритенка и стал придумывать про него разные истории. Забавлял ими друзей и знакомых, выступал на творческих вечерах, концертах, в театре-кабаре на Большой Молчановке. Вскоре к Негритенку добавились другие рукотворные персонажи.

«В том пространстве, которое называется искусством театра кукол, я двигался как слепой — без поводыря и без палочки: то кружась на одном месте, то ударяясь лбом о стену, — рассказывал Сергей Владимирович. — Но в этой слепоте были и свои преимущества, так как сослепу я нападал иногда на нехоженые и очень интересные дорожки. Может быть, при полной зрячести я бы прошел мимо, вовсе не заметив их».

В середине 1920-х писатель Павел Сухотин посвятил ему довольно хвалебную статью в журнале «Красная нива». Сам Образцов объяснял это тем, что его «куклы не повторяли старых форм, никому не подражали, не выглядели стилизацией, а делали какое-то свое, правда, несовершенное, но все-таки новое дело».

Он понемногу совершенствовался и как артист мхатовской студии (Второго МХАТа), и как режиссер собственного кукольного шоу. Но пришла пора делать окончательный выбор. Под занавес своей относительно недолгой карьеры театрального актера Сергей Образцов сыграл профессора Досса в пьесе Жака Деваля «Мольба о жизни» и с тех пор на подмостки не выходил.

В 1931 году его назначили художественным руководителем Государственного центрального театра кукол (в то время он назывался Центральным домом художественного воспитания детей), где работало чуть больше десятка человек.

«Чтобы не терять скорость, эстафету всегда принимают с разгона, — писал Образцов. — Я не думал ни о какой эстафете, но так уж само получилось, что моя теперешняя профессия приняла эстафету от профессии драматического актера в тот момент, когда сама была на полном ходу. Поэтому и передача прошла для меня незаметно».

При этом он еще пять лет числился мхатовцем, покуда (в феврале 1936-го) не вышло постановление Совета народных комиссаров и ЦК ВКП(б) о закрытии Второго МХАТа.

Репетиции нового театра проходили в маленьком помещении, спектакли шли в школах, клубах, пионерских лагерях. Детей необычайно радовала приезжавшая к ним телега, запряженная мерином Катером. Затем старика сменила машина с надписью «ГЦТК».

В 1937 году Образцов получил помещение на площади Маяковского, которое он, можно сказать, выбил своим выступлением в «Известиях». В статье были такие строки: «Положение, в котором находится Государственный центральный театр кукол, — тяжелое положение. Нас хвалят, говорят, что театр кукол — это работа полезная, важная, нужная; говорят о том, что особенно она нужна детям. Хвалят наши постановки, удивляются богатству возможностей кукольного театра, радуются, когда видят, как смотрят кукол ребята, но на деле — много доброжелательных лиц, слов, улыбок и мало, почти нет помогающих рук».

Статью прочитали «наверху», может, и сам Сталин обратил на нее внимание, особенно — на слова о «помогающих руках», точнее, об их отсутствии.

Такого в СССР быть не могло. Через несколько дней после публикации Образцову позвонили из Моссовета и предложили переселиться на Маяковку — вместе с другим кукольным театром.

Предложение было заманчивым, но худрук решил, что двум коллективам в одном доме ужиться будет трудно, и отказался.

Через две недели из Моссовета позвонили снова: «Получайте здание целиком».

У Центрального театра кукол были миллионы зрителей, рядовых и особых, на родине и за рубежом. Главный кукольник видел глаза Максима Горького, с которых писатель смахивал слезы смеха. Сергея Владимировича хвалил Станиславский. Много позже итальянская актриса Джульетта Мазина на вопрос: «Что вам понравилось в Советском Союзе?» — ответила: «Образцов». Корней Чуковский о нем говорил: «Он сам изобрел свою профессию, сам создал целую отрасль искусства, и его куклы, по-моему, талантливее многих живых артистов». А Самуил Маршак написал вот какие строки:

Театров много есть в Москве

Для взрослых и юнцов.

Но лучший тот, где во главе

Товарищ Образцов.

Неприхотлив актерский штат.

Сундук — его приют.

Актеры эти не едят,

А главное — не пьют.

Его постоянно приглашали на приемы в Кремль. Иногда в театр приезжал Сталин, который до слез хохотал, глядя на танец Кармен и Хозе в «Хабанере», кричал: «Молодец! Люблю!» Благодаря вниманию вождя руководитель ГЦТК, надо думать, избежал многих бед и неприятностей.

В послевоенном репертуаре Театра кукол появился спектакль «Обыкновенный концерт» с пародиями на бесталанные и пошлые выступления артистов. По тем временам скетчи были очень смелыми, и у сотрудников Комитета по делам искусств возникли к Образцову претензии. Главная звучала так: «Почему в вашем спектакле нет ни одного положительного героя?» Художественному руководителю пришлось убрать из постановки самого яркого персонажа, Конферансье, и самому быть ведущим.

В конце 1960-х годов спектакль вышел в новой редакции, под названием «Необыкновенный концерт». Роль конферансье Эдуарда Апломбова, причем на разных языках мира, озвучивал Зиновий Гердт. Эта исполненная тончайшего остроумия постановка стала самым известным в мире русским кукольным представлением ХХ века, была сыграна в 90 странах Европы, Азии, Америки и Австралии, внесена в Книгу рекордов Гиннесса.

Большинство спектаклей театра, естественно, адресовались детям: «По щучьему велению», «Веселые куклы», «Волшебная лампа Аладдина», «Маугли», «Конек-Горбунок»... С годами репертуар пополнился пьесами для взрослых: «Божественная комедия», «Дон Жуан – 76», «Безумный день, или Женитьба Фигаро».

В квартире Сергея Образцова, которую хозяин назвал «Моя кунсткамера», жили собаки, кошки, рыбки и даже крокодилы.

Он называл себя «беспартийным дворянином», боролся с людской черствостью, безразличием, детской жестокостью. Выражение «Красота спасет мир» считал неточным и поправлял: «Гармония спасет мир».

В конце 1970 года Театр кукол переехал в здание на Садовой-Самотечной. На торжественную церемонию прибыли первые лица государства. Сергей Владимирович обратился к ним со словами благодарности, однако несколько необычными: «Сегодня у нас большой праздник: мы открываем настоящий дворец... Это здание начали строить еще в 30-е годы для студии Станиславского. Но Константин Сергеевич умер, стройка приостановилась, а тут началась война. Десять лет назад эту коробку передали нам и торжественно объявили, что 7 ноября 1967 года мы покажем здесь первый спектакль».

Завершил свое выступление столь же неординарно: «Сегодня — 15 декабря 1970 года. Но вчера я узнал из «Вечерки», что строители закончили все работы на две недели раньше намеченного срока. Вот я, беспартийный дворянин, хотел бы воспользоваться вашим присутствием, чтобы выяснить, почему мы систематически ничего не успеваем сделать вовремя, но потом каким-то образом оказывается, что все планы выполняются досрочно?!»

«Он был обласкан жизнью — зрителями, читателями, Советской властью, в том числе лично Человеком с усами. Любовью зрителей он очень дорожил. Дорожил ли он любовью власти? И да, и нет. Он был странным в этом отношении человеком. Искренне признавался в любви Октябрьской революции и тут же мог отмочить по поводу этой революции такое, что люди вокруг начинали испуганно оглядываться», — эти слова о замечательном худруке театровед и критик Борис Поюровский произнес уже после его смерти.

Украшенный огромным циферблатом театр знает вся Москва. Каждый час там кричит петух, а из домика на фасаде под мелодию «Во саду ли, в огороде» выезжает фигурка сказочного персонажа. В полдень через свои дверки выходят одновременно 12 кукол. Они приглашают всех в сказку.

Материал опубликован в июньском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».