В Концертном зале Чайковского Юрий Башмет и Евгений Миронов представили новую версию «Гамлета». Моноспектакль с участием оркестра по яркости и выразительности ничем не уступал полноценной театральной постановке.

Моноспектакль по великой трагедии Шекспира родился зимой этого года на Сочинском фестивале Башмета, в мае был повторен на его Ярославском форуме. И вот теперь добрался до столицы. Главный зал Московской филармонии, где его представили, формально — пространство не театральное, но это только если не помнить его историю. Именно эта чаша в античном стиле строилась в конце 1930-х для театра Мейерхольда и только потом была передана концертной организации. Полноценные спектакли, не только оперные, игрались здесь не раз (и силами самой филармонии, и антрепризные проекты, и Мариинка привозила сюда свои работы). 

Композиторы неоднократно обращались в своем творчестве к теме Гамлета. Из оперного наследия более всего известен опус француза Амбруаза Тома (этот спектакль не так давно был в репертуаре «Новой оперы»), однако Юрий Башмет, Евгений Миронов и режиссер Марина Брусникина взяли для своего действа другого музыкального союзника — Дмитрия Шостаковича. Имя композитора вынесено в заглавие моновечера — «Гамлет. Шекспир. Шостакович». 

К хрестоматийной шекспировской истории композитор обращался в своем творчестве дважды, с большим временным перерывом. В 1932 году он написал музыку к драматическому спектаклю Николая Акимова в Театре Вахтангова, а в 1964-м — к знаменитой экранизации Григория Козинцева с Иннокентием Смоктуновским. Ранняя музыка более светлая, задорная, в ней больше энергии и энтузиазма. Киномузыка — резкая, бескомпромиссная, суровая, философская и в какой-то степени даже эсхатологическая.

Как бы прекрасно ни звучал оркестр «Новая Россия» маэстро Башмета — то надрывно и истово, то размышляя или словно даже отрешаясь от всего суетного, — центр внимания этого вечера, конечно же, Евгений Миронов. Огромный экран на сцене дает крупный план, публика видит мимику актера, малейшие нюансы взглядов и полужестов. Ловишь даже его оговорки — настолько они естественны и гармоничны.

Миронов не только Гамлет, хотя сначала кажется, что только он — его скромный облик и искренняя манера держаться словно отсылают к тому незабываемому образу, что когда-то на экране создал великий Смоктуновский. Но нет, конечно, он другой — удивительный своей многогранностью, своим хамелеонством: его мгновенные переключения-перевоплощения — в Клавдия, Тень отца, Лаэрта, Полония и даже в Гертруду — столь просты и в то же время искусны, что погружаешься в полноценный, «большой» театр. Формат моноспектакля словно преодолевается этой многомерностью, этой актерской укрупненностью — по синтетичности решаемых на сцене задач Миронов уникален, и, возможно, даже превосходит своих предшественников на драматической сцене и в кино. Интонация — самое главное, за что мы ценим такой театр — у Миронова лишена избыточной патетики, притворного лицедейства: оттого ей веришь стопроцентно, она словно вырастает из тебя самого, из твоего собственного понимания и ощущения бессмертных образов. 

И все же синтез — сила этого спектакля, при всей гениальности актерского монологического решения. Он — в совпадающей искренности звучащего слова и пронзительности музыки: оба компонента действа говорят разными способами, но об одном. О вечности и бренности, о силе страстей, их власти над человеком и его власти над ними, о благородстве и предательстве, о низменной слабости и жертвенной силе. Спектакль длится чуть больше часа, он лишен внешних эффектов и какой бы то ни было позы, в нем нет ничего занимательно-развлекательного, он весь — углубленный в себя и в каждого из нас. И слышать шквальные аплодисменты чуть досадно: выныривать из глубины смыслов спектакля в реальность совершенно не хочется.