Зачем нам Пальмира?

Борис МЕЖУЕВ, философ

13.11.2019

Минкульт поддержал предложение патриарха о введении общего культурологического курса в школьную программу. Речь в данном случае идет о появлении дисциплины, рассказывающей об основах именно русской культуры. Начинание, безусловно, интересное и важное, хотя возникает естественный вопрос: чем культурологический курс будет отличаться от совокупности гуманитарных предметов, с одной стороны, то есть истории, литературы, музыки, изобразительного искусства, и Основ православной культуры — ​с другой? Не приведет ли появление нового предмета к постепенному сокращению часов, отпущенных на остальные?

В принципе, я придерживаюсь того мнения, что культура — ​всегда чужое достояние. То, что связывает меня с предками, — ​это традиция, то, что сближает с собратьями по вере, — ​это религия, то, что роднит с соплеменниками, — ​это, помимо веры и традиции, еще язык и политическая солидарность. Культура — ​то, что связывает меня как раз с чужими, с теми, кто не родственен мне по вере, по крови, с кем я не должен совместно защищать нашу общую национальную или цивилизационную судьбу.

Людям вообще не свойственно охотно принимать чужаков, этничность, кроме собственной, для многих обычно ассоциируется с негативными характеристиками. Одни этносы хитрые, другие жестокие, третьи вероломные. Хороший этнос зачастую только собственный. Люди так бы и продолжали относиться друг к другу, если бы на помощь не пришла культура. Мы не любим англичан за их высокомерие и равнодушие к другим, но мы любим Шекспира и Диккенса и подчас принимаем английское как почти свое, не будучи сами британцами и зачастую даже относясь враждебно к британской политике. Так и рождается представление о взаимообогащении культур и равенстве языков — ​каждая чужая речь и чужой образ мысли обогащает наш собственный опыт. Это, кстати, и есть гуманизм — ​представление о том, что человек рожден вобрать в себя духовный опыт всего человечества.

Мы, разумеется, уже не исповедуем язычество и не собираемся молиться в храмах Изиды и Сераписа, но когда исламистские боевики взрывают памятники Пальмиры, без тени сомнения называем их «вандалами». Потому что в своем религиозном фанатизме они не сознают ценности чужой культуры. Но если бы взорвали русский православный храм, мы бы отнеслись к этому не как к акту вандализма, а увидели бы нечто худшее. Верующие узрели бы богоборчество и сатанизм, агностики — ​агрессивную русофобию.

Мы можем относиться к своему как к культуре в том случае, если свое уже стало чужим. Если бы археологи где-нибудь обнаружили капище Перуна, то мы не уничтожали бы его, а желали сохранить как культурное достояние, но, конечно, не как место исповедания. В общем, многие из нас примерно так же относятся к мемориалам советской эпохи — ​тому же Мавзолею Ленина. Это часть нашей культуры, то, что мы уже не чувствуем «своим», но что — ​как принципиально иное — ​продолжает пребывать в национальной памяти.

Нужен ли детям вот такой взгляд на себя через призму иного? Это было бы очень важно, существенно и сыграло бы огромную положительную роль в нашем национальном воспитании. Вот так могли думать мои предки, так они могли жить, в такое верить, и это для них (хотя и не всегда для нас) имело свой смысл.

Деды полагали, что диктатура пролетариата создаст в России справедливое общество, видимо, подозревая, что в ходе этой масштабной перестройки исчезнет принудительный труд и все станут работать с творческой самоотдачей художников или естествоиспытателей. Это была великая вера, достойная уважения, но сегодня ее у нас нет. Мы что-то такое открыли в человеке, что, по-видимому, препятствует осуществлению утопической мечты. Но тем не менее многие почитают предков за искренность веры в нее. А еще более древние полагали, что всякая власть — ​от Бога, а власть русского самодержца от Бога вдвойне, и задача каждого христианина без жалоб и протеста исполнять свои обязанности и не роптать на судьбу. Едва ли сегодня мы искренне сможем впитать такую веру, но мы должны осознавать и уважать и ее как часть нашей культуры.

Культурология — ​это наука о способности понять и принять иное. Иное чужое и — ​очень часто — ​иное свое. При этом задача состоит еще и в том, чтобы не утонуть в этом ином, не превратиться в полиглота и всезнайку без собственного нравственного стержня. Наука о том, как сохранить себя, свою первооснову в мире доступности иного, — ​это философия. Потому что, когда вокруг много чужих «богов», очень трудно выбрать единственного истинного. И если вера не является безотчетной, то любой верующий в таком мире поневоле становится философом, как и любой христианин в первые века после Рождения Спасителя.

Поэтому философия нужна не меньше, чем культурология. Но как найти хотя бы сотню преподавателей этой науки, способных с глубоким и творческим подходом отнестись к своим дисциплинам? Способным, в частности, проанализировать голливудскую продукцию, в том числе ту, что нацелена на детей, дабы выявить ее скрытое идеологическое содержание. Тем более что существуют тысячи видеоблогов, в которых все увиденное на экране может получить доходчивое разъяснение с самых противоположных позиций.

Все это закономерные вопросы, но будем надеяться, что у специалистов на них найдутся разумные и философски обоснованные ответы.


Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции