21.07.2021

Материал опубликован в № 2 печатного номера газеты «Культура» от 25 февраля 2021 года в рамках темы номера «Русский язык: от чего и как его надо защищать».

Занимаясь уже не первый год проблемой защиты и развития русского языка, приходится участвовать в сотнях дискуссий — в соцсетях, в СМИ, встречаться с чиновниками, специалистами. И главный парадоксальный вывод, к которому приходишь, — основным противником творческого обогащения родного языка, создания институциональной среды, в которой бы русский имел, во-первых, защищенный статус наибольшего благоприятствования, а во-вторых, стимулировался бы к саморазвитию, является... гуманитарная интеллигенция, в том числе конкретно филологи.

Да, звучит парадоксально, но это именно так. Люди, по своей профессии и по своему призванию вроде бы призванные защищать и развивать родной язык, в значительной своей части яро выступают против этого!

Вот типичные пункты их возражений:

1. А вы знаете, что русский язык на восемьдесят процентов состоит из заимствований? (Сколько иностранных слов вошло в наш язык при Петре I? Что ваше имя тоже «нерусское»? И т.п.)

2. Язык — живой организм. Он отторгает все искусственное. Если люди говорят так, а не иначе, то, значит, эти слова их устраивают.

3. Русский богат и уникален тем, что он легко принимает в себя любые иностранные слова и начинает склонять и спрягать их на свой лад. Взяли «слайс» — и пошло: «послайсить», «слайсик» и т.д. Ведь это замечательно!

4. В эпоху глобализации иного и быть не может. Вы что, предлагаете закрыть границы и отключить интернет?

5. Государственные меры не сработают. Это бесполезно.

6. Русские должны сами совершать изобретения, и только в том случае они имеют право на собственные названия.

Для начала обратимся к российской истории: ученые и писатели XVIII —начала XIX вв. провели громадную работу по расширению словаря родного языка за счет собственного словообразования. Множество слов, кажущихся такими естественными, на самом деле были сочинены (наделены новым смыслом) небольшим коллективом гуманитариев и ученых-естественников. Кислород и водород, парнокопытные и двудольные, утконос и трубкозуб, прямая и окружность, числитель и знаменатель, подлежащее и сказуемое, приставка и окончание. Тысячи как научных понятий, так и общеупотребительных слов (например, промышленность, беспристрастный, достоверный, впечатление) вошли в наш язык благодаря скромным и часто неизвестным подвижникам. Для русских ученых было само собой разумеющимся творить новые слова, создавать собственную терминологию.

Традиция продолжалась в течение XIX века — пароход, паровоз, и в XX — самолет, холодильник, пылесос (заметим, опровергая попутно один из вышеотмеченных тезисов, — ничего из этой техники русские не изобрели, что не лишило их права на языковое «переоткрытие»). Молодые поэты Хлебников и Каменский с восторгом создавали новые слова, как, например, «летчик», и даже находящийся в годах писатель-фантаст А. Казанцев придумал «инопланетянина» и «вертолет».

Последние пятьдесят лет эта традиция решительно пресеклась. Русский язык перешел в разряд мертвых и поддерживается лишь инъекциями англицизмов. Живое словотворчество прекратилось.

Причин тут несколько, но мы остановимся на позиции интеллигенции, поскольку именно она «отвечает» за выбор слов в языке, и спрос с нее больше. Тут сразу надо ответить на стандартное возражение о «стихийности» языковых процессов, об их неуправляемости. Как раз вся история и русского, и любого другого языка показывает именно управляемость — как только общество достигает определенного уровня развития, оно начинает интересоваться языком — начинается его изучение, кодификация, создаются языковые академии, словари, проходят бурные дискуссии. И на современном Западе мы ежедневно наблюдаем, как множество слов сознательно, по тем или иным основаниям, вычеркиваются и, наоборот, вводятся новые. И во главе этих процессов — активное образованное меньшинство: феминистки, активисты расовых и прочих меньшинств и т.д.

И в XIX веке французский из обихода высших слоев был вытеснен не сам собой, а в результате кампании, начатой интеллигенцией. Пушкин, Тютчев, Лермонтов сознательно писали по-русски и создавали литературный вариант языка. А поэт Иван Мятлев в своей поэме о госпоже Курдюковой зло высмеивал тогдашнюю образованщину, пытавшуюся говорить на смеси французского с нижегородским.

Современные же «интеллигенты» отличаются от прежних отсутствием запроса на «самость». Они космополитичны в худшем смысле слова — не открыты миру, как были раскрыты Пушкин и Карамзин, а стараются раствориться в нем. Их предшественники ценили своеобразие, нынешние — нет. И в этом их решительное непонимание важнейших тенденций современности.

Сегодня в повестке дня — идентичность, разнообразие, уникальность. Российская образованщина же сугубо абстрактно воспринимает эти веяния, как будто они ее не касаются. Она вся еще погружена в прошлые фобии и комплексы, когда в ее кругу престижно было все исконное хаять, а зарубежным некритически восторгаться. В массе своей нынешняя гуманитарная интеллигенция сформировалась на излете советского времени, со всеми вытекающими отсюда пороками — всеохватным цинизмом, отсутствием какого-либо идеала за исключением «жить на Западе». В той тусовке — смеси кухонного диссидентства с фарцовкой — «русское» было не моде, за исключением икон, которые можно было выгодно впарить заезжим иностранцам. Но то время безвозвратно ушло в прошлое, а люди продолжают жить сформировавшимися тогда штампами.

Вопрос языка — вопрос политический, и сегодняшняя Украина это ярко доказывает. От филологов нам нужны не объяснения про суффиксы и префиксы, а активная творческая работа. Надо глядеть в корень — русский язык находится в загоне и упадке, его стесняются и избегают. И бороться надлежит именно с этим, а не пассивно констатировать ситуацию, а, еще хуже, всячески оправдывать языковое поведение сограждан, особенно молодежи, пытаясь понравиться ей.

Возражение о всегдашних заимствованиях в русском — просто смешно. При Петре I это было следствием нашей отсталости и темноты. Но сегодня, после Ломоносова и Пушкина, утверждать, что язык потерял всякую способность к самовоспроизводству, — нелепость. Для чего богатейший запас приставок, возможностей сложения корней, уменьшительных и прочих суффиксов? И мы же не предлагаем все новые понятия «переводить» на русский, но хотя бы 5–10% ключевых. Но ведь сегодня этого нет вообще — как никогда в истории родного языка.

И госполитика более чем успешно осуществляется во множестве стран, начиная с Франции, где уже почти тридцать лет действует знаменитый закон Жака Тубона. В Швеции это Служба защиты языка, в Норвегии — Совет по языку, в Иране — Академия персидского языка, в Египте — Академия арабского языка, в Израиле — Академия иврита, в Латвии — Центр государственного языка и т.д. Все они активно создают новые слова, и их решения обязательны для исполнения на официальном уровне. И только в России нет ничего подобного, а наши «интеллигенты» кривят лицо от одной мысли о создании такого органа, не понимая, что именно там-то они могли бы развернуться и подняться.

Потому в числе приоритетных мер видится принятие закона о безбарьерном языковом доступе. Любая надпись в публичном пространстве, в официальном документе на иностранном языке должна в обязательном порядке сопровождаться русским переводом либо транскрипцией. Если хозяину так уж хочется назвать свое заведение Black cat, то будь добр, напиши параллельно буквами того же размера по-русски «Черный кот». Если это имя собственное, то — кириллицей транскрипцию. Каждый гражданин России должен иметь возможность свободно читать любой текст, оставаясь в пределах русского языка.

То же самое касается использования латиницы в написании иностранных названий, ставшее в последние годы всеохватным. Никто уже не напишет «Битлз», обязательно The Beatles, словно кириллица — нечто убогое и позорное. Недавно я смотрел статью в русской Википедии про «Боинг» — используется исключительно Boeing, русского «Боинга» нет даже в заглавии статьи. Тогда как на всех других языках с письменностью не на латинице название самолета пишется именно на родном языке, по крайней мере, в заголовке. Закон должен предусматривать, что каждое такое слово должно дублироваться по-русски. В результате и в первом, и во втором случае многие задумаются — а стоит ли пренебрегать русским языком, его письменностью?