Евгений ХАКНАЗАРОВ, Санкт-Петербург

22.12.2020

Эта «Электра» вряд ли украсит собой новогодние праздники, но репертуар петербургского театра — несомненно.

В преддверии рождественских каникул в театрах принято радовать публику чем-нибудь красочным, легким, веселым, красивым и оптимистичным. Балетные танцуют «Щелкунчиков», а оперные вспоминают, что им по силам спеть оперетту, и с благодарностью призывают на помощь что-нибудь из Кальмана или Штрауса. Мариинский театр в это новогодье так и поступил, объявив о выпуске перед своим закрытием на праздники «Летучей мыши». «Санктъ-Петербургъ Опера» тоже поставила в афишу Штрауса — только не Иоганна, а Рихарда. И свежая «Электра» у Александрова стала настоящим лакомством для тех опероманов, которые не станут загадывать у новогодней елочки всякой дребедени, а только лишь чтобы этот постылый год поскорей убрался вон. В своей новой постановке Юрий Александров принес софокловские размышления об истинном гуманизме в жертву эстетике саморазрушения, не оставив — в отличие от самого Штрауса — героям трагедии в непроглядной мгле ни единого проблеска, кроме отсвета адского пламени.

Очень непривычно узнать, что новый спектакль был создан не только при помощи ужаса, летящего на крыльях фантазии режиссера, но и при финансовой поддержке Министерства культуры. Федеральное ведомство постоянно упрекают в том, что оно дает деньги на плохое кино и театральные банальности. Сейчас же все совсем не так: публика увидела не только арт-хаус на классической сцене, но и спектакль, который можно назвать лучшей из постановок Юрия Александрова за последние годы.

Сказание об Электре это, конечно, женская история. Мужские персонажи здесь даже не на втором, а на гораздо более отдаленном плане. Кроме убиенного собственной женой царя Агамемнона — эта фигура всегда рядом: в мыслях, чувствах Электры, ее сестры Хризотемиды и их матери — распутной и властной Клитемнестры. Пересказ сюжета вместится в пару строк: Клитемнестра восседает на царском троне, правя вместе о своим любовником Эгистом. Электра, низведенная до положения рабыни, узнает о мнимой смерти находящегося в изгнании брата Ореста и, одержимая жаждой отомстить за смерть отца, решается сама пролить кровь Клитемнестры — Хризотемида отказывается принимать участие в возмездии. Но из небытия является Орест, который убивает и мать, и Эгиста, а обезумевшая Электра испускает дух, не в силах перенести бурю в своей душе.

Как видим, за мужчинами дело — прийти и убить или быть убитым. Женские же фигуры рефлексируют, обвиняют и отметают обвинения, страдают, сходят с ума и тщетно стремятся к свету. Такова же и музыка Штрауса — всегда красивая до декоративности, постоянно избыточна своей полифонией, необычайно воздействует на слух рваным ритмом и разнообразием тембров. Она ломаная и прекрасная — эта музыка. Так же, как сущность женщины, доведенной до умоисступления. Все нюансы отменно передал оркестр под управлением Максима Валькова. Слушая «Электру» просто диву даешься — неужели это тот самый Рихард Штраус, который спустя всего лишь два года после своего экзистенциального произведения, в 1910-м, сочинит изящнейшего и рафинированного «Кавалера розы».

Сама сцена представляет собой рваное пространство: верхний ярус — это покои Клитемнестры с троном, сошедшим с микенских росписей. Оттуда же, да еще с краснофигурной керамики родом и силуэты героинь с их характерными ритмичными телодвижениями и экстатической пластикой. Это в первую очередь относится к Клитемнестре, которую блестяще исполнила Наталья Воробьева. Плоть царицы жарко колышется, источая не флюиды, а просто-таки потоки похоти и властолюбия. Голову и тыл Клитемнестры постановщик прикрыл рыжим париком и шлейфом — позже, в Древнем Риме они станут отличительными признаками распутных женщин, а в Средневековье рыжий цвет прочно ассоциировался не только с развратом, но и с потусторонними силами.

Обиталище Электры, облаченной в тряпье, — нижняя часть сцены, мрачное подземелье. Там униженная дочь убитого царя хранит свои сокровища — голову Агамемнона (изящный привет еще одной опере Штрауса, «Саломее»), да еще отцовский топор, чье лезвие должно поразить Клитемнестру. Между этими пространствами мечется в традиционном древнегреческом одеянии неприкаянная Хризотемида (Валентина Феденева). Она не хочет мести, она хочет обычной любви и семейного счастья. Но об этом позже. Пока же идет жесткий разговор Электры с матерью. Напряженность диалога превышает все пределы — дочь достигает таких степеней безумства и жестокости, что срывает с Клитемнестры ее рыжий парик, водружает его на себя и превращается в настоящую фурию. Но приходит весть о мнимой гибели на чужой земле Ореста, на которого так надеялась Электра. Клитемнестра ликует — мизансцена меняется в мгновение ока. А Электра в своей преисподней продолжает лелеять замысел об отмщении. О, здесь было много работы для Ксении Григорьевой, певшей заглавную партию. Сцена безумства Электры — это не просто яркий эпизод. Это растянутое на всю продолжительность оперы действо. И певице пришлось работать все эти почти два часа не только голосом (партия сложнейшая, впрочем как и у Клитемнестры), но и каждой частью своего тела. Напряженность на сцене стояла невероятная: по замыслу сценографа Вячеслава Окунева оба пространства на подмостках ограничены клеткой, где и мечутся героини, словно крысы, которых готовят для вивисекции. А главной героине в довершение всего придется и омочить губы в фонтанирующем потоке крови и поработать-таки немного отцовским топором. Только в финале Электра вырвется из этой клети, но только лишь затем, чтобы мертвой повиснуть на постылой решетке.

Но не эти будоражащие картины венчают собой макабрическую историю, рассказанную в «Санктъ-Петербургъ Опере». Есть кое-что пострашнее. Пока Электра и воскресший Орест обсуждают убийство Клитемнестры и Эгиста, разворачивается бессловесная любовная сцена Хризотемиды и друга Ореста — надежды на материнство, казалось бы, реальны, как никогда. Но, видимо, что-то не срослось, и мы видим как Хризотемида после убийства матери решается посягнуть на трон, оппонируя Оресту, и надевает на свою главу проклятый рыжий парик. И в свою очередь превращается в демоническую сущность, а робкий проблеск света, заложенный и в литературном источнике, и у Штрауса, в версии Александрова гаснет окончательно. На долю участников трагедии остаются лишь хаос, похоть, кровь, тьма.

Сравнить новый спектакль Юрия Александрова решительно не с чем — насколько я знаю, сейчас на российской сцене не сыскать подобного зрелища. Самая близкая по стилю (но не по темпераменту) постановка — «Поругание Лукреции» в той же «Санктъ-Петербургъ Опере». Советую меломанам Северной столицы не пропустить это событие. Искушенному московскому зрителю выбраться в Петербург на «Электру» также будет незазорно.