Виктория ПЕШКОВА

14.11.2019

В «Табакерке» снова царит милейший Антон Антонович Сквозник-Дмухановский со товарищи. Почти три десятка лет тому назад, в 1991-м, режиссер Сергей Газаров поставил «Ревизора» в подвале на улице Чаплыгина. И вот вечная пьеса, терзающая всех проклятыми русскими вопросами, обретя драйв стремительного XXI века, во всю свою богатырскую мощь расплескалась по Новой сцене Театра Олега Табакова на Сухаревской площади.

Можно ли в одну реку войти дважды? Пожалуй, да. Если знаешь, для чего это нужно. Ведь за минувшее время и ты почти наверняка изменился, и река течет уже меж других берегов. Возобновить «Ревизора» предложил худрук табаковского театра Владимир Машков, игравший в той, успевшей стать легендарной, версии Городничего. И Сергей Газаров «вызов» принял. Тогда, в 91-м, с великой гоголевской пьесы начался его путь в режиссуру. Старт был более чем удачным — постановку признали лучшим спектаклем года. Позднее Газаров возвращался к «Ревизору» дважды — поставил его в Театре Армена Джигарханяна и снял фильм по собственному сценарию. Нынешний, четвертый по счету, подход к этому айсбергу — никоим образом не повторение пройденного, но осмысление прожитого и пережитого. Не только создателями спектакля, но целой страной.

«Ревизоров» на столичных подмостках много, хороших и разных. Но такого «термоядерного», пожалуй, не сыщешь. Акробатика, помноженная на эксцентрику, возведенная в степень буффонады и проинтегрированная фарсом. Такой градус пластической насыщенности редко сегодня встретишь в драматическом спектакле по классическому материалу. На сцене «Табакерки» бурлит энергия, сконцентрированная когда-то ее создателем — Олегом Павловичем Табаковым. История о прибывшем с инспекцией таинственном инкогнито несется вскачь, как та самая птица-тройка, за которой никому не дано угнаться.

Декорация, выстроенная Александром Боровским словно бы из ничего и подсвечиваемая Айваром Салиховым до возникновения иллюзии «дополненной реальности», насыщена метафорами до предела. Черпать не вычерпать. Обшарпанный фасад знававшей лучшие времена усадьбы в классическом стиле — с фронтоном, полуколоннами и белокаменной балюстрадой, в которой, увы, не хватает балясин. Сквозь открытые окна первого этажа просвечивает гулкая, без намека на обстановку, пустота, обрамленная «парадными» лестницами, ведущими в никуда. А за окнами второго «видно» беззвездное небо. Зритель особо внимательный разглядит даже кронштейны для флагов по бокам главного входа, с помощью которых буквально взлетит к своей цели заезжий вертопрах. Поднятая им вакханалия будет кипеть и клокотать здесь — на террасе у парадного подъезда, на виду у всего уездного города N, а заодно и у почтеннейшей публики.

Костюмы, сочиненные Марией Боровской, сродни шифроблокнотам, с помощью которых можно прочесть тайные послания, тщательно хранимые персонажами в самых отдаленных закоулках души. Для актеров их герои не функции, призванные «олицетворить» и «воплотить» тот или иной человеческий порок, выведенный гениальным автором в бессмертной комедии. Как бы ни были смешны гоголевские персонажи, они — живые люди, со своими страстями и желаниями.

Почтмейстер Шпекин (Павел Шевандо), облаченный в балетное трико и поставленный на пуанты, киснет от тоски в энском захолустье, мечтая порхать по миру, подобно письмам, проходящим через его руки. Доктор Гибнер (Виталий Егоров), щеголяя в русской глуши в камзоле и панталонах a la Моцарт, ждет не дождется, когда сможет покинуть эту грязно-пыльную глухомань и вернуться в свою изящненькую Европу, куда-нибудь в экологически чистые Тирольские Альпы, мелодии которых с успехом заменяют ему в общении с окружающими знание русского языка. Бедолага Бобчинский, он же Добчинский (Александр Марин), в теплом жилете, у которого, как у перевязи Портоса, только лицевую сторону можно без смущения показать окружающим, изнывает от тоски по хоть самому скромному достатку — без него уважения в обществе не видать. Ляпкин-Тяпкин (Сергей Угрюмов) в не лишенном известного лоска охотничьем наряде, с патронташем и дробовиком наперевес, спит и видит, как бы сплавить уважаемого «шефа» куда-нибудь на повышение, вот тогда уж он развернется в здешних угодьях на всю катушку — пороху у него на это явно хватит.

Наряды представительниц прекрасного пола — вообще отдельная история, готовый материал для краткой энциклопедии по вопросам женской психологии. Анна Андреевна (Яна Сексте) авантажно меняет неглиже, одно эротичнее другого, — последние уловки дамы, усыхающей в отсутствие любовных страстей и стремящейся как можно быстрее наверстать упущенное: в объятия столичного красавчика можно и по занавеске со второго этажа рвануть без страховки. Окутанная белой пеной кружев, кисейная барышня Марья Антоновна (Наталья Качалова) устала дожидаться принца на белом коне и тоже рвется в бой за женское счастье.

Практически вся «коллекция» Марии Боровской выдержана в историческом духе. Остроумным исключением является костюм Хлестакова — узкие брючки, слегка куцеватый пиджачок, туфли на босу ногу и моднецкий платок с кистями — ни дать ни взять хипстер вполне себе из нашего века. Владислав Миллер, недавний выпускник табаковского колледжа, похоже, побил рекорд, став самым юным исполнителем этой роли. Он даже на пару лет моложе своего персонажа. Машков и Газаров рискнули и... выиграли. Скромность сценического опыта у Миллера с лихвой компенсируется азартом молодости, который и позволяет постановщику расставить в гоголевской пьесе акценты, не грешащие против человеческой природы. Хлестаков никого не обманывает — он безудержно фантазирует о недосягаемом. Сей юноша нежный со взором горящим, столичный провинциал, грезит стать своим в мире «золотой молодежи», откуда только и можно пробраться впоследствии в высшие эшелоны власти. В 20 лет такие мечты если и не естественны, то извинительны и понятны. Из уст любого господина старше тридцати они звучат почти как бред сумасшедшего.

Главная загадка пьесы — что случилось с искушенным интриганом Городничим? Как можно было, при его опыте и смекалке, так опростоволоситься — поверить фитюльке, поддаться миражу, наваждению? Однозначного ответа от Владимира Машкова ждать не приходится. Но нечто вроде подсказки он однако подбрасывает: мы все чаще доверяем тому, что видим и слышим, не удосуживаясь проверить достоверность информации и надежность ее источника. Готовы принять любой фейк, если тот вписывается в нашу картину мира, в центре которой, разумеется, наша собственная персона. «Мы все глядим в Наполеоны...» Антон Антонович 30 лет в службе, трех губернаторов пересидел — да перерос он свое кресло просто-напросто! Маловато стало королевство, развернуться негде. Вот и поверил в возможность невозможного — в головокружительную столичную карьеру и зятя с умопомрачительными связями. Так над кем смеемся?!

А некоторые говорят — не Гоголь!

Фото на анонсе: Андрей Никеричев/mskagency.ru