03.10.2019
На большой юбилей большого русского классика Большой театр реагирует запоздало. Если Мариинка в прошлом сезоне по весне (композитор родился 18 марта) провела целый фестиваль, исполнив все 15 опер композитора (девять из них — в репертуаре театра, три поставили специально к дате, еще три дали концертно), а также все 79 романсов и большинство симфонических опусов, то ГАБТ чуть позже лишь анонсировал две премьеры, отнеся их на сезон нынешний. В феврале 2020-го зрителей ждет «Садко», а пока представили «Салтана», уже тридцать лет отсутствующего в репертуаре театра.
Глава петербургской композиторской школы с трудом пробивал себе дорогу на главную московскую сцену. Его первый шедевр — «Снегурочку» — в Большом поставили неприлично поздно (1893), когда авторитет Римского-Корсакова был недосягаемо высок, а буквально по соседству, в Опере Мамонтова, его опусы давались каждый сезон, в том числе и совсем новые (мировые премьеры).
Именно там впервые увидел свет рампы и «Салтан», написанный к столетнему юбилею Пушкина, а пришествия этого сочинения на сцену Большого театра Николай Андреевич так и не дождался. Зато постановка Владимира Лосского 1913 года держалась в репертуаре ГАБТа более тридцати лет и прошла пятьсот раз. Долгожителем оказалась и версия Георгия Ансимова (1959), а вот его же второй спектакль 1986 года не имел такой счастливой судьбы, несмотря на задействованные в нем первоклассные вокальные силы (Евгений Нестеренко, Владислав Пьявко). К 850-летию Москвы и двухсотлетию Пушкина «Салтан» вновь появился в столице — в МАМТе великолепную постановку сделал Александр Титель, она до сих пор в репертуаре театра.
Нового «Салтана» поручили Алексею Франдетти, молодому режиссеру, зарекомендовавшему себя яркими постановками мюзиклов по всей России. Эстетику этого жанра он попытался привнести и на академическую сцену ГАБТа: получилось дорого-богато, визуально пестро, зрелищно, невероятно динамично.
Одних костюмов (от Виктории Севрюковой) столько, что дух захватывает. Для Тмутараканского царства Салтана — псевдорусские допетровские, колористически кричащие, словно с рисунков Билибина или Васнецова, только более юморные, даже гротескные. Для города Леденца — монохромные бело-голубые, рококошные, с кораблями на головах у дам и бантами и драгоценностями у кавалеров. Да и сам град, возникший за одну ночь по мановению Царевны Лебеди, — без обиняков Санкт-Петербург. Светящиеся макеты из плексигласа не дают зрителю ошибиться — вот Исаакий, а вот Петропавловка, вот Спас на Крови, а рядом — Александрийский столп (сценография Зиновия Марголина).
За зрелищность и динамику отвечают и трюки — ими насыщен весь спектакль. Акробатические прыжки совершают белка и шмели, спускающиеся по канатам матросы (когда прибывают купцы-корабельщики), а битва Лебеди и коршуна и впрямь — сложнейший цирковой номер на лонжах под самыми колосниками, от которого сердце в пятки и совсем уж не до красот корсаковской партитуры (за цирк отвечал Евгений Шевцов). Движения вообще в спектакле очень много, но при этом оно периферийное, совершается хором-мимансом-балетом (работа Ирины Кашубы) или даже специально привлеченными в постановку мастерами не из Большого. А вот для главных персонажей оперы, лишь за исключением лубочных злодеек сестер (Светлана Лачина и Юлия Мазурова) и Бабарихи (Ирина Долженко), не придумано ничего особенного — они остаются весьма статичными, картинно фронтальными на авансцене: всегда одинаково страдальческая Милитриса (Мария Лобанова), анемичный маменькин сынок Гвидон (Бехзод Давронов), самодур-алкоголик недалекий Царь (Денис Макаров) и гламурно-сияющая Царевна Лебедь (Анна Аглатова). Впрочем, для «Салтана» драматическая убедительность и психологическая правда, кажется, не очень-то и нужны: авторами (композитором и его либреттистом Владимиром Бельским) он задумывался как высокая стилизация, как диковинная игрушка, драгоценная шкатулка русской сказочности.
Вот и у Франдетти своего рода шкатулка тоже есть: на сцене стоит огромный белесый короб, грубоватый и массивный, но зато периодически раскрывающийся, и тогда зритель видит то «дубок единый» на безлюдном острове Буяне, то «деревянную Русь» — теремную тмутараканскую архитектуру. К сожалению, раскрывается «шкатулка» очень шумно, со скрипом и жужжанием, добавляя ненужных акустических эффектов, попросту мешая слушать музыку. С таким несовершенным техническим решением еще можно было бы мириться, если бы оно способствовало быстрой смене декораций и в целом кинематографической стремительности действа. Но ничего подобного нет, несмотря на обилие «движухи» в спектакле. Вообще постановка получилась весьма протяженной по времени, с двумя антрактами.
Причина еще и в раскрытии некоторых купюр, исполнении фрагментов, которые мы уже подзабыли. С одной стороны, это здорово — Римский-Корсаков для того и писал свои «божественные длинноты», чтобы слушатели смаковали-любовались. Но, с другой, наряду с возвращением одной музыки, умудрились оскопить другую, да так, что лишились необыкновенно важного для этого сказа персонажа — Старого деда, в чьих монотонных репликах целая философия. Да и вообще, по ощущениям, с формой произведения не очень-то совладали: шоу получилось, а опера — не вполне.
И это вопрос уже не только к режиссеру, но и к маэстро Тугану Сохиеву. Тем не менее оркестр звучит красиво, качественно, иногда даже захватывающе, хотя и без легкости и дистанции — такая сочность и серьезность больше бы подошли «Псковитянке» или «Царской невесте», нежели шкатулке в стиле модерн. И для подобной сочности нужны голоса как с небольсинской записи 1955 года (И. Петров, В. Ивановский, Е. Шумилова): таких уже давно нет, да и манера и эстетика ныне совсем не те. Паритет с ямой гораздо успешнее держит хор (хормейстер Валерий Борисов), чей плотный, богатый звук великолепен и один своей торжественностью способен создать праздник для меломанских ушей. А вот солисты — просто хорошие, не поражающие ни мощью, ни тембральным богатством, ни остротой и полетностью звука: все добротно, профессионально и в то же время без настоящей искры и яркой индивидуальности.
Фото на анонсе: Дамир Юсупов