Держава на вырост: 300 лет назад Россия стала империей

Борис ЧУМАКОВ

22.10.2021

Держава на вырост: 300 лет назад Россия стала империей

300 лет назад, в пору золотой петербургской осени, чеканилось первое в нашей истории имперское золото. Русское царство несколько изменило свое название, Петр I принял титул императора, Отца Отечества и был всенародно провозглашен Великим. Случилось это на праздновании победы в Северной войне.
С размахом отмечать виктории «птенцы гнезда Петрова» умели, как никто иной. Пированье — марафон здравиц, спичей и торжественных речей, не говоря уж о возлияниях, — началось в конце августа в Москве, а завершилось в октябре в Северной столице. 

ОБРЕТЕНИЕ ИМПЕРИИ

Подписав Ништадтский мирный договор, Швеция признала присоединение к России Лифляндии, Эстляндии, Ингерманландии, почти всей Карелии, балтийских островов Сааремаа и Даго. Сбылась давняя мечта монарха-реформатора, царя-работника: на Балтике у нас появился военный и торговый флот. За праздничными столами в октябре 1721-го вспоминались победы русских армейцев и моряков при Полтаве, Лесной, Калише, Гангуте и Гренгаме. До Петра подобных викторий Россия не знала, европейских армий приходилось опасаться. Теперь держава могла им противостоять, почти все дворяне по воле государя должны были нести воинскую службу.

Он не раз намекал приближенным, что желал бы преобразовать царство в империю. Его соратники, знатоки истории и дипломатии, напоминали, что Россия давно является преемницей Византии. И если венский монарх — продолжатель традиций Западной Римской империи, то Петр Алексеевич мог бы провозгласить себя императором христианского Востока, хранителем порфиры Константина Великого. Какое-то время русский царь мысленно примерял на себя этот титул, но потом решил: никакой Восточной империи, только Российская!

Страна отставала от Европы технологически, а значит, и в армейском деле. Не соглашаясь с доминирующей ролью Церкви в общественном укладе, самодержец полагал: старинные устои, в особенности после Раскола, мешают государству развиваться. Цель его учебы у европейских светил и мастеров была понятна: Петр мечтал видеть Россию первой державой мира, и даже императорский титул должен был возвеличить прежде всего не династию, а страну.

Ни Британской, ни Французской империй тогда еще не существовало — только наследницы Рима и Карла Великого. Русский правитель оказался способен сломать и эту традицию — придал имперскости подлинно национальный характер. Россия стала государством нового типа, этаким мощным фрегатом, который шел вперед по воле властного капитана. Не случайно именно этот образ использовал Пушкин, славя империю и ее основателя-рулевого:

Сей шкипер был тот шкипер славный,

Кем наша двигнулась земля,

Кто придал мощно бег державный

Рулю родного корабля.

ОТЕЦ ОТЕЧЕСТВА

Зарубежные монархи и дипломаты и прежде нередко величали его императором, в особенности союзники. Если хотели сделать приятное русским и их правителю, то обращались к нему как к императорскому величеству. Он и сам обязывал русских послов наставлять иностранцев, дабы последние придерживались именно такого этикета. Дело тут, конечно же, не в личных амбициях. Петр Алексеевич был весьма честолюбив, но его притязания простирались гораздо шире, нежели претензии прочих царей-королей. Стремясь к мировой гегемонии, наш царь понимал, что добиться успеха на этом пути смогут только будущие поколения, и хотел подарить Отечеству более громкий, ко многому обязывающий статус. Тем не менее официально держава оставалась Русским царством, которое в Европе по старой привычке называли Московией.

Главным идеологом форсирования «имперского вопроса» являлся, по-видимому, архиепископ Феофан Прокопович, неистовый поборник петровских реформ, сторонник укрепления единоличной власти самодержца. Этот архиерей понимал, что лучшего повода для учреждения империи, нежели победа в Северной войне, может и не представиться. На заседании Священного Синода он предложил официально именовать царя императором Всероссийским, Отцом Отечества и Великим. Никто из иерархов спорить не стал. Они немедленно связались с заседавшими в Сенате сановниками. Опытнейшие Александр Меншиков, Гавриил Головкин и Петр Шафиров сразу поняли, что предложенное владыкой Феофаном начинание на редкость уместно, однако требовалось заручиться согласием Петра Алексеевича. О том, что тот не прочь стать императором, знали все — как и о непредсказуемости его характера (вдруг сочтет идею несвоевременной?). Но государь к тому времени, надо полагать, все уже келейно обсудил с Феофаном Прокоповичем и был готов принять новые титулы, хотя в разговоре с Меншиковым (для вида) высказал ряд сомнений: «Стоит ли царю принимать на себя еще и императорские почести? Разве царского достоинства для меня мало?»

Повидавший виды вельможа понимал: герр Питер согласен, в сущности, доволен и, конечно, станет императорским величеством. Определенного ответа «Алексашке» царь не дал, помчался в Сенат, где объявил о невиданной милости: в честь победы самодержец прощал подданным недоимки за несколько лет (прежде только увеличивал налоги, а тут — такая невероятная щедрость!). У государственных людей исчезли последние сомнения: вот-вот царь превратится в императора. Так и случилось, торжество назначили на 22 октября, в Троицком соборе — первом храме Петербурга.

ПРАЗДНИК В ХРАМЕ

От пышной церемонии коронации Петр категорически отказался. Ему было достаточно того, что когда-то он венчался на царство, а лишних обрядов он старался избегать. Согласился принять имперский титул после торжественного, посвященного заключению мира со шведами богослужения.

Именно тогда, поднявшись на церковную кафедру, Феофан Прокопович произнес речь во славу царя и его державы и объяснил, что подобно героям и выдающимся государственным мужам древности государь наш достоин называться Великим, принять лавровый венок Отца Отечества и титул императора.

Старые царевы соратники смотрели на Прокоповича с ревностью. Последнее слово должно было остаться не за ним. Бывалые воины выдвинули вперед графа Гавриилу Головкина, который еще во время стрелецких мятежей показал свою верность трону, а потом стал хитроумным дипломатом и познал все тонкости европейской политики. От имени Сената он с достоинством зачитал прошение:

«Вашего царского величества славные и мужественные воинские и политические дела, чрез которые токмо единыя вашими неусыпными трудами и руковождением мы, ваши верные подданные, из тьмы неведения на театр славы всего света и, тако рещи, из небытия в бытие произведены и в общество политичных народов присовокуплены: и того ради како мы возможем за то и за настоящее исходотайствование толь славного и полезного мира по достоинству возблагодарити? Однакож, да не явимся тщи в зазор всему свету, дерзаем мы именем всего Всероссийского государства подданных вашего величества всех чинов народа всеподданнейше молити, да благоволите от нас в знак малого нашего признания толиких отеческих нам и всему нашему Отечеству показанных благодеяний титул Отца Отечества, Петра Великого, Императора Всероссийского приняти».

После такой основательной речи Петр Алексеевич не мог отказаться от почестей, к которым стремился и сам. В краткой речи он подчеркнул: самое важное — укреплять могущество армии, побеждать врагов. Тысячи голосов зычно прокричали: «Виват, император всероссийский!» И начался, как водится, пир на весь мир, под фейерверки и залпы корабельных пушек с Невы. Гости после этого праздника неделю приходили в себя на осеннем ветру.

ЦАРЬ И ИМПЕРАТОР

Не вышел из обихода и прежний, царский, титул. На первый взгляд, в стране все оставалось по-старому, хотя монарх становился еще более могущественным. Распространялся культ Петра-победителя, создателя великой державы.

Слово «империя» звучит на нашем языке красиво и органично, для русского народа оно быстро стало своим. Появился даже просторечный вариант титула — «амператор».

Царский статус при этом менее значимым не считался. Правителей Византии русские летописцы издревле величали царями и цезарями. Когда великий князь Московский Иван IV принял помазание на царство, все его подданные понимали: Белокаменная — это третий Рим, а наш самодержец — воплощение византийского правителя в новом времени. Недаром с английской королевой Елизаветой царь Иван Грозный общался довольно высокомерно, объявлял себя потомком не только греческих, но и римских цезарей. Но все эти титулы были «для внутреннего употребления». Европейские дипломаты относились к русской монархии свысока, видели в ней скорее преемницу Золотой Орды, чем Византии. Конечно, и в Лондоне, и в Париже, и в Вене понимали, что русские цари держат под своим контролем огромную территорию, однако в военной мощи Московии западные соседи сомневались и не вполне безосновательно.

Царский титул в восприятии европейской аристократии императорскому не соответствовал. Более того, государей московских нередко ставили ниже королей, приравнивая к великим герцогам. Петр, разумеется, об этом знал, и такое положение вещей его не устраивало. После модернизации армии и создания военно-морского флота он задумался о достойном великой страны титуле, ибо, несмотря на все свои «европейские» увлечения, был уверен: «Россию природа произвела одну, она соперниц не имеет».

СОБИРАЯ КАМНИ

История, как известно, не имеет сослагательного наклонения. Однако, анализируя прошлое, мы вправе просчитывать всевозможные варианты. Россия могла стать жертвой трех агрессоров: Швеции, Речи Посполитой и Турции. До Петра каждая из этих держав представляла серьезную угрозу.

Когда империя была создана, еще более остро встал вопрос о преемниках-наследниках. При своих новых регалиях Петр Алексеевич прожил всего четыре года. Практически сразу признали титул императора всероссийского Пруссия и Голландия, потом — Дания. Швеция медлила до 1723-го. Турция — до 1739-го. Французы, хотя их посланники пировали в тот знаменательный день 1721 года вместе с русскими, признали новый статус нашей державы только в 1745 году, через много лет после смерти Петра I. Последней в этом плане оказалась Речь Посполитая, «уважившая» восточного соседа только в 1764 году, уже при Екатерине Великой.

В мировой истории после смерти того или иного могущественного завоевателя нередко начинался распад державы. С петровским начинанием такого не случилось. Империя не погибла ни в эпоху дворцовых переворотов, ни во времена правления откровенно слабых политиков, таких, например, как, Анна Иоанновна.

При Екатерине Великой Россия продолжила петровский курс, твердо обосновавшись на черноморском побережье, прежде всего в Крыму. На Россию надеялись подпавшие под власть османов христианские народы. Государыня и ее соратники всерьез думали о возрождении Византийской империи с центрами в Константинополе и Петербурге. Дальнейшее расширение пределов державы в Средней Азии и на Дальнем Востоке стало логическим развитием того могучего импульса, который дал нашему обществу Петр.

За двести лет в России была создана имперская культура с неповторимым размахом и совершенно особенными достоинствами, наступил расцвет русской литературы, театра, балета. Множились батальные победы и великие открытия путешественников. Список грандиозных достижений можно продолжать долго, перед глазами встанут образы один другого величественнее...

Без имперских ценностей нам и сейчас никуда. «Закономерному распаду» империя может противопоставить только собирание земель и народов — такова логика истории.

Чтобы России между Востоком и Западом не быть раздавленной, не утратить силу и самобытность, Петр I нашел для нее особый, третий путь. Эти принципы были во многом незыблемы в ХХ веке, актуальны они и в наше время.

Первый император оставил после себя державу, скроенную на вырост, и прозвание «Великий» вполне соответствует его исторической роли. Современная Россия — государство-континент, центр притяжения для соседних народов. Стоящие перед страной задачи мало отличаются от тех, что легли на плечи первого имперского поколения.

300 лет назад, в пору золотой петербургской осени, чеканилось первое в нашей истории имперское золото. Русское царство несколько изменило свое название, Петр I принял титул императора, Отца Отечества и был всенародно провозглашен Великим. Случилось это на праздновании победы в Северной войне.

С размахом отмечать виктории «птенцы гнезда Петрова» умели, как никто иной. Пированье — марафон здравиц, спичей и торжественных речей, не говоря уж о возлияниях, — началось в конце августа в Москве, а завершилось в октябре в Северной столице.

Материал опубликован в сентябрьском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».