Этюд в берлинских тонах

Ксения ВОРОТЫНЦЕВА

23.04.2015

Картинная галерея народного художника России Дмитрия Белюкина представляет проект «Знамена войны». Здесь представлены работы очевидцев событий 1941–1945 годов, в том числе наброски Бориса НЕМЕНСКОГО, сделанные в Берлине в апреле-мае 45-го. Ушедший добровольцем на фронт и встретивший Победу в немецкой столице вместе с другими «грековцами», Борис Михайлович поделился с «Культурой» воспоминаниями о Великой Отечественной.

культура: Как стали художником?
Неменский: Занимался во Дворце пионеров. Потом поступил в Московское художественное училище памяти 1905 года. В 1941‑м в начале войны вернулся из-под Смоленска, куда нас, студентов, отправили для рытья противотанковых рвов. Семью эвакуировали в Саратов. Там окончил четвертый курс Саратовского художественного училища и был призван в Красную Армию.

культура: После окончания Вас ждали в Художественном институте имени Сурикова, эвакуированном в Самарканд. Почему не поехали?
Неменский: Стоял выбор: Самарканд или фронт — на меня пришел запрос в военкомат из Студии имени Грекова. Для художника решение было естественным — фронт.

культура: Помните первую командировку?
Неменский: Новый 1943 год встречал с нашими разведчиками-панфиловцами. Меня отправили в дивизию писать двух бойцов из тех героев, что не отступили в Подмосковье. Однако, как выяснилось, ребята уехали в отпуск в Казахстан. Одновременно началось наше наступление под Великими Луками, и я получил разрешение командования перейти туда.

Добирался на перекладных, но больше пешком. И вот почти на месте. Ночь, метель. Присел на пенек отдохнуть. Смотрю — колышется желтая трава. А откуда же ей взяться зимой? Пригляделся: оказывается, сижу на трупе немца, а трава — его рыжие волосы. Перевернул: совсем мальчишка, почему-то ужасно похожий на меня. Впоследствии видел немало мертвых, но этот эпизод засел в памяти. И стал темой целого цикла картин. Последняя из них — «Это мы, Господи!» Изобразил двух погибших солдат: нашего и немца. Сделал пять вариантов, причем первый уничтожил. Там действие происходило весной: май, цветущее поле, бабочки, птицы в небе. И смысл получился вовсе не тот, который хотелось передать: казалось, будто вечной, прекрасной природе наплевать на юных бойцов, а ведь здесь огромная человеческая трагедия. Сегодня нечто подобное происходит на Украине.

культура: Вокруг произведения и так было немало споров…
Неменский: Да, упрекали в пацифизме, напоминали о строках Константина Симонова: «Сколько раз увидишь его, столько раз его и убей!» А для меня эти пять вариантов картины стали изживанием ненависти к немцам. Кстати, Симонов, с которым мы раньше не были знакомы, узнав о спорах, организовал в Доме литераторов выставку картины и большой диспут о ней. И яростно защищал мой труд.

культура: Работа «Солдаты-отцы», где изображена девочка в окружении наших бойцов, тоже основана на реальных событиях?
Неменский: Как и многие мои произведения. Родилась она из фронтового рисунка, который, к сожалению, не сохранился. Когда мы взяли Великие Луки, солдаты нашли в развалинах маленькую девочку. Она почти не могла говорить: еле живая, вся в морщинках — как старушка.

культура: Приходилось ли Вам испытывать страх?
Неменский: Знаете, был мальчишкой: двадцать с лишним годков. Под конец на фронте стали появляться совсем молодые ребята –16–17-летние. Они совершенно ничего не боялись. Теперь понимаю, что в этом, еще безответственном возрасте страшно не бывает. Вот, скажем, мой берлинский этюд. Пылающая Фридрихштрассе, самый центр города — наподобие нашего Кузнецкого Моста. Сижу посредине улицы, в откуда-то взявшемся кожаном кресле, и работаю. Прямо во время боя. Солдаты меня то и дело перетаскивают — мол, здания рушатся, смотри, завалит. «Грековца» Павла Глобу ранили на соседней улице. Осколок застрял в миллиметре от сердца, вытащить невозможно. А после войны дошел до него, и Павла не стало…

культура: Как рождались другие берлинские этюды?
Неменский: Помню: сижу, пишу вокзал Темпельхоф. Вдруг останавливается машина, и вылезает солдат в каске, затянутой маскировочной сеткой. Наши так не ходили. Я его подозвал, говорю: «Ты кто такой»? А он: «Американец… мать твою!» Оказалось, чикагский журналист, совсем не говоривший по-русски. Кто-то над ним подшутил — научил «лучшему» приветствию.

культура: Помните 9 мая 1945 года?
Неменский: В тот день сделал два этюда. А потом взобрался на Бранденбургские ворота по штурмовой лестнице. Поставил на круп бронзового коня этюдник и приступил к работе над третьим — «Догорающая улица Унтер-ден-Линден». Почти закончил, и тут снизу меня увидели еще двое «грековцев». Залезли ко мне с огромным штофом вина и говорят: «Борис, бросай. Давай праздновать!»

Сидели до глубокой ночи. Вино еще оставалось, но пора было уходить. Решили, что штоф понесу я — как самый молодой. И вот, повесил этюдник на плечо, обнял бутыль и, держась другой рукой, начал спускаться по шаткой лесенке. Чувствую: этюдник выскальзывает. Придется бросить или его, или штоф — иначе упаду вниз. Решил, что вино коллективное, а этюдник мой — и пожертвовал им. Ребята сказали: поступил правильно. Кстати, этюдник не разбился… А вот палитра влипла в работу и испортила ее. Но более двадцати этюдов, сделанных в то время, сохранились и ясно выражают то счастливое, солнечное состояние, которое захватило нас после окончания войны. Ведь мы были молоды и остались живы.