Елена ФЕДОРЕНКО

12.07.2021

Чеховский фестиваль представил спектакль государственного театра «Амазгаин» имени Соса Саркисяна из Еревана. Постановка «Пышки» по новелле Мопассана удивила звонкой эксцентрикой и превратила происходящее на сцене в занимательный квест, при этом не ударившись в радикальные эксперименты и эпатаж.

Поставила спектакль Нарине Григорян. Она — открытая, молодая, хрупкая — не похожа на маститого режиссера, серьезно рассуждающего о патриотизме, истинном или напускном. В новелле Мопассана, написанной почти полтора века назад, она почувствовала море юмора, творческий авантюризм, острую сатиру. При всем уважении к литературному первоисточнику текст сведен к минимуму — он фиксирует характеристику действующих лиц и обозначает тему, которую они обсуждают в данный момент. Актеры живо, энергично, солнечно, не опасаясь быть смешными и даже подчеркивая шаржированность своих персонажей, разыгрывают историю времен франко-прусской войны 1870 года. Оккупанты выпускают из Руана дилижанс, в нем — люди разные: надменные буржуа, хитроватые торговцы, суматошный демократ, парочка беспокойных монахинь и Пышка — пухленькая проститутка. Пестрая компания отъехала недалеко и сможет продолжить путь при одном условии — Пышка должна отдаться прусскому офицеру. Но она наотрез отказывается заниматься своим ремеслом с врагом и захватчиком. Попутчики наперебой уговаривают Пышку спасти их, и даже монашки доказывают, что ее жертва станет проявлением богоугодного благородства. Пышка уступает, путешествие продолжается, только спутники теперь брезгливо не замечают ее, а по нежному лицу тихой Пышки, пережившей предательство, текут слезы.

Удивительные по поэтической точности сцены складываются в хрупкий и бликующий, яркий и эмоциональный мир. Стоп-кадры и черно-белая гамма сценографии и костюмов напоминают об эстетике немого кино, движущиеся карикатуры, кажется, заглянули из мейерхольдовских штудий. Пышка, отважно поднимающая французский флаг, словно вырвалась из картины Делакруа, к теме предательства обращает мизансцена «Тайной вечери» Леонардо да Винчи. Такой художественный квест предложил армянский театр московским зрителям. Полная витальной стихии «Пышка» сделала их счастливыми.

Посмотрев волшебную самобытную «Пышку», «Культура» не могла не поговорить с режиссером, актрисой, худруком театра «Амазгаин» имени Соса Саркисяна, лауреатом множества премий и наград, заслуженной артисткой Армении Нарине Григорян.

— Расскажите о своем театре.

— Часто нас представляют как главный театр Армении, но это не так. У нас ведь есть старейший театр имени Сандукяна. «Амазгаин», в переводе «общенациональный», появился во время первой Карабахской войны, когда театры закрывались. Народный артист СССР Сос Саркисян собрал лучших актеров и открыл театр, чтобы культура осталась маяком для людей. Он — личность уникальная, известный актер, снимался у Андрея Тарковского в «Солярисе» в роли ученого Гибаряна, который жил на орбитальной станции. Саркисян пускал в театр даже тех, у кого не было денег на билеты, так как считал, что искусство способно объединять людей и противостоять войне. В блокаду, когда в Армении не было света, подключались к автономному генератору и показывали спектакли.

Мы — второе поколение театра, который в сентябре встретит 30-летний юбилей. В «Пышке» играют ученики Саркисяна, выпускники Театрального института.

— Как вы, молодая женщина, решились возглавить театр?

— Я не рвалась — труппа выбрала. Актеры сказали, что хотят видеть меня художественным руководителем. Тогда, в 2019-м, сложилась непростая ситуация — театр мог закрыться, и надо было взять на себя ответственность.

— Проголосовавшие знали вас как режиссера?

— Я играла в «Амазгаине» как актриса, и коллеги знали, что я серьезно отношусь к делу, а спектакли мои они видели в кукольном театре. Его руководитель Рубен Бабаян давал мне возможность экспериментировать, делать, что хочу. Со своими спектаклями часто выезжала на фестивали, то есть понимала, чем живет театр не только в Ереване.

— Вы учились на разных эстетиках — Ереванский институт театра и кино, лаборатории Анатолия Васильева и Льва Додина, курс в Институте Ежи Гротовского в Польше. Какой театр вам интереснее?

— Мне все интересно — в жизни, в музыке, на сцене. У меня есть спектакли и документальные, и комедии, и такие как «Пышка». Нечасто я ставлю пьесы, больше — прозу, особенно новеллы, стихотворения, поэмы. Самое главное в театре — катарсис, после которого человек выходит из зала внутренне просветленным, и, конечно, самоотдача всех участников.

— Вы скромно сказали, что спектакли показывали на фестивалях, умолчав, что все они получали награды. Все-таки что ближе — кукольный или драматический театр?

— Спектакль «ведет» литература, театр должен слышать автора. Бывает, что Чехов и Шекспир, поставленные одним режиссером, звучат так, словно пьесы написаны одним драматургом. Ближе мне тот театр, который точнее передает атмосферу и мир писателя. Полеты, превращения в кукольном прочтении более выразительны — например, Даниил Хармс, у которого герои летают, а их ноги-руки ломаются. Кукол я не оставляю, как и пантомиму, которой серьезно занималась. «Пышка», наверное, единственный мой спектакль, где нет кукольного элемента. В моих фантазиях важен синтез — он открывает широкий горизонт.

— У вас немало киноролей, а прошлый год принес две победы в номинации «лучшая актриса» — на «Киношоке» и на Международном кинофестивале в Риме — за главную роль в фильме «Ева» иранского режиссера Анаит Абад.

— Это для меня важная работа, вообще персидская кинопродукция очень интересна и качественна. «Ева» — о том, как война ломает судьбы, но боевых действий в фильме нет. Глазами моей героини раскрывается весь ужас, который выпал на жителей одного села, и у каждого — своя трагедия. Незадолго до съемок у меня родилась дочка Ева, а через несколько месяцев предложили роль Евы. Снимали в многострадальном Карабахе.

— Как возникло увлечение театром?

— Не сомневалась, что стану актрисой. Почему — не знаю. Родители хотели, чтобы я пошла по их стопам, и определили в физико-математическую школу. От театрального института отговаривали: «Ты же так успешна в математике». Законы точных наук в театре мне помогают «расставлять» точки на сцене, создавать строгий каркас спектакля, оставляя пространство для «гармоничного хаоса» и импровизационной свободы.

— В вашей «Пышке» дивный сплав: психологический театр, немое кино, театр мимики и жеста, мультипликация. В отдельных сценах свист заменяет реплики. Почему вы выбрали эту новеллу Мопассана?

— Искала произведение, которое хорошо «сядет» на актеров. У нас есть талантливая актриса Татев Казарян — она в последнее время пополнела и подходила на главную роль. Мы перечитали «Пышку» вместе с актерами, и кто-то сказал, что персонажи похожи на карикатуры. И пошло — стали выстраивать ряд карикатур. Потом пришла идея сделать спектакль черно-белым. Только флаг в цвете, как в фильме «Броненосец «Потемкин» Эйзенштейна. Это же конец XIX столетия — время газет, которые читали все, чтобы понять, что вокруг происходит. Белые листы и черный шрифт.

Был, наверное, и личный мотив — я родилась в Армении, в Раздане, но потом семья переехали в Карабах, где прошло мое детство. Когда началась война, папу взяли в плен — в «Пышке» тоже героев задерживают, и это напомнило мне то, что происходило, когда я была ребенком.

Сразу появилась еще одна задумка — герои едут в дилижансе, мы его «распахиваем», и получается рамка, они оказываются как бы в картине.

— Потому персонажи застывают в мизансценах великих полотен?

— Мы придумывали эти стоп-кадры — если родилась мысль о картинной раме, то эту идею надо довести до конца, выстроить на ней весь спектакль. А сцена монашек появилась в моей фантазии одной из первых. Они как Бобчинский и Добчинский в «Ревизоре» — неразлучны и дополняют друг друга.

— Инсценировку «Пышки» сами писали?

— Можно сказать, вместе с актерами. Я им давала задания, и начинались импровизации. Репетировали радостно, азартно, легко. В январе прошлого года сыграли премьеру, в марте начался локдаун, следом — война. После перерыва вновь представили спектакль и ужаснулись — там оказались отклики на то, что произошло с нами на войне. К примеру, эпизод, когда герой хочет отомстить прусаку и меняет портрет Бисмарка на французский флаг. Он так, по-своему, воюет, но флаг-то еще не победа. И у нас во время войны с флагами ходили, с ними фотографировались. Было такое. Или сцена, где прусак занимается фитнесом — так сейчас Турция делает на наших границах. Такие пророческие моменты публика считывает и уже не так отчаянно хохочет, как до войны.

— Вы везде текст сводите к минимуму?

— Дельсарт (Франсуа Дельсарт — теоретик сценического искусства. — «Культура») утверждал, что зритель воспринимает всего семь процентов текста, 38 процентов отводил интонации и ритму, основную долю — телодвижениям. Ведь спектакль смотрит зритель, а не слушатель. Так что текст я минимизирую. Но есть постановки, где его много. В смешном и грустном спектакле «Моя семья в моем чемодане» рассказываю о своем детстве во время Карабахской войны. Без слов не обойтись в воспоминаниях о том, как появилась возможность небольшую часть людей отправить на вертолете в мирную жизнь и каждая семья могла выбрать только одного. Наша семья из пятерых человек выбрала меня, 11-летнюю. «Чемодан» — мое антивоенное послание миру, и приятно, что он получил немало наград и даже Гран-при Международного фестиваля.

— С каким настроением актеры приехали в Москву?

— С радостью. А я очень боялась, потому что бывала на Чеховском фестивале и знала, что это высший пилотаж, видела уровень спектаклей и московского зрителя. О своих переживаниях коллегам не говорила, чтобы их не напугать. Все понимали ответственность — если в мире выбрать три лучших театральных фестиваля, то одним из них будет Чеховский. Когда нас тепло встретили, то мне стало еще страшнее. Вдруг наш спектакль разочарует? Успокоилась немножко только после первого показа, когда почувствовала реакцию публики.

— «Пышка» удостоена премии «Артавазд» как «лучший спектакль 2020 года». Что это за премия?

— «Артавазд» — ежегодная и престижная национальная театральная премия, учреждена Союзом театральных деятелей Армении и вручается в Международный день театра (царь Артавазд II считается одним из основателей армянского театра. — «Культура»). В этом году наш театр отметили в шести номинациях, и я задумалась: мы так обласканы, и куда дальше двигаться? Самое опасное — вариться в своем соку. И вдруг раскрылись такие большие горизонты — участие в Чеховском и приглашение во Владивосток, на Первый Тихоокеанский фестиваль, где мы сможем общаться с Евгением Мироновым. Для меня это дорого и ценно, да и ребята относятся к происходящему трепетно и серьезно. Вы не представляете, какие мы сейчас восторженные. Спасибо всем организаторам и, конечно, гениальному Валерию Шадрину.

— Вам помог опыт участия в летней школе Чеховского фестиваля для молодых режиссеров?

— Приезжала на летнюю школу давно, но впечатления не меркнут. С нами, молодыми режиссерами из разных стран, встречались мастера-великаны: ежедневные мастер-классы вели Кама Гинкас, Виктор Рыжаков, над «Вишневым садом» работал Алексей Бородин, меня он выбрал на роль Раневской — мы сыграли первый акт. Для участников этого года Владимир Панков сделал большую и красивую работу по Достоевскому. Мы узнавали свое поколение, работающее в странах СНГ, получали незабываемые впечатления, накапливали багаж, его ценность даже сразу не понимаешь.

По вечерам смотрели спектакли, обсуждали их. Мы находились в театральной столице, где бьется сердце мирового театра, — видели то, что происходит сейчас в мире, а не в своей деревушке радовались, что мы хороший театр. Деревушкой называю не Ереван, а всех, кто поставил для себя границы. Даже столица может стать деревушкой, если театр определил предел — только Москва. Для меня увидеть спектакли Чеховского фестиваля — как из моря попасть в океан. Мы стремимся на фестивали, в мае были на «Балтийском доме». Когда я стала худруком, то не ставила цель стать лучшим театром Армении — все театры важны, каждый имеет своего зрителя. Моя цель — быть частью мирового театрального процесса.

— На «Балтийском доме» тоже «Пышку» показывали?

— Привозили в Петербург спектакль «ЛЮ-БЁФ» про людей растерянных, одиноких, они бездействуют и ожидают Чуда. Спектакль родился давно, когда я ставила в кукольном, а в «Амазгаине» играла как актриса. Тогда заболевший Сос Саркисян спросил меня, почему я не делаю спектакли в нашем театре. И я подумала, что надо успеть подарить ему спектакль. Остановилась на Данииле Хармсе, играем на русском языке. Потому что перевести Хармса — значит, его исказить. И еще — когда актер говорит не на родном языке, то он другой, даже его физика меняется. Спектакль «ЛЮ-БЁФ» получил много наград, даже Гран-при, и мы им на фестивалях всегда блистали.

— Над чем работаете?

— У нас сейчас время послевоенное, когда души людей немножко ожесточаются. Мне показалось, что их надо согреть и поставить что-то мелодичное, нежное, немножко сентиментальное и жизнеутверждающее. Ведь из театра надо выходить с чувством, что хочется жить. Для разговора о любви, жертвенности, милосердии, умении прощать я выбрала О. Генри. Его новеллы понятны и 9-летнему ребенку, и 99-летнему старцу.

А мечтаю о «Вишневом саде». Он «наболел» у меня: и Алексей Бородин с нами ставил эту пьесу, и Анатолий Васильев, присутствовала я и на репетициях «Сада» у Льва Додина. В Армении эта пьеса, думаю, остро прозвучит — мы немножко не так отнеслись к нашему саду. Иногда, правда, думаю: может, еще повзрослеть? Не знаю, но эта мечта не дает мне покоя.

— Какая ситуация в Армении — после войны, в разгар пандемии?