Наталия КАМИНСКАЯ

06.04.2012

Ожидается около сорока человек, представителей герценовских ветвей и членов их семей, проживающих в основном в Швейцарии, Франции и США. Вообще же сегодня в мире насчитывается около тридцати людей, носящих эту великую фамилию, потомков сына Герцена Александра Александровича и дочери Ольги Александровны.

От Александра, в частности, ведут свою родословную американец Майкл Герцен, филолог, и швейцарец Мишель Герцен, архитектор, музыкант. Вообще, герценовский ген оказался богат на воспроизводство интеллигенции. Бизнесменов в роду почти нет, зато много представителей инженерии, медицины, искусства, гуманитарных наук. Одним из прославленных потомков Александра Ивановича был внук, выдающийся специалист в области опухолевой хирургии Петр Александрович Герцен, чье имя носит теперь Московский научно-исследовательский онкологический институт.

Нынешняя выставка семейных реликвий состоялась благодаря бескорыстному вкладу потомков. Впервые будет представлено огромное заключенное в раму полотно с генеалогическим древом, книги, рисунки, дневники, вещи, подаренные Натальей Герцен, Леонардом Ристом, Сержем Герценом, Симоном и Марселем Рист, Кристианом Амфу и другими членами семей, разбросанных по миру.

Итак, 6 апреля ближе к вечеру в маленьком особняке в Сивцевом Вражке зазвучат традиционные позывные — звуки «Герцен-вальса в четыре руки». Ноты которого были подарены Александру Ивановичу князем Юрием Голицыным, хормейстером, композитором, сумевшим в свое время вместе с крепостным хором добраться до Лондона, где обитал эмигрант. Желающим освежить в памяти этот необыкновенный сюжет рекомендуем перечитать «Былое и думы»...

Герцен в сознании тех, кто вышел из советских школ, так и остался заложником ленинской формулировки — Герцена «разбудили» декабристы, а тот, в свою очередь, «развернул революционную агитацию». Цепочка, иронически переосмысленная Наумом Коржавиным в стихотворении «Памяти Герцена. Баллада об историческом недосыпе».

Еще мы помним, что Герцен издавал за границей журнал «Полярная звезда» и газету «Колокол», где русские свободомыслящие люди публиковали то, что ни под каким видом не могло появиться в российских изданиях.

Произведения Герцена, наиболее известные из которых «Кто виноват?» и «Былое и думы», читали, а тем более нынче читают куда как меньше, чем книжки Гоголя, Тургенева, Гончарова. Беллетристическим талантом Александр Иванович не обладал, о чем приятель и соратник Виссарион Белинский честно замечал: «...главная сила его не в творчестве, не в художественности, а в мысли, глубоко прочувствованной, вполне сознанной и развитой». Но до мыслей охочи немногие гурманы. Человеком, который всей душой полюбил русского мыслителя, философа и революционера Герцена, оказался в наши дни сэр Том Стоппард, знаменитый британский драматург, написавший для театра трилогию «Берег утопии», где наш герой в компании с Огаревым, Бакуниным, Тургеневым, Белинским из настоящей беды для русского школьника превратился в живого, объемного, чрезвычайно интересного человека. Произошло это благодаря подвигу Российского молодежного театра, где с 2007 года играют трилогию, которая пользуется бешеным успехом у молодых зрителей. Стоппард, а вслед за ним режиссер Алексей Бородин называют Герцена «человеком на все времена».

Это сущая правда хотя бы потому, что каждое новое время меняет оптику, а порой разворачивает ее на сто восемьдесят градусов. Первый настоящий политический эмигрант Герцен (не считая разве что князя Курбского) объявляется то совестью нации, то изменником Родины, то патриотом, то космополитом, то радикалом, то либералом. «Герцен не эмигрировал, не полагал начало русской эмиграции; нет, он так уж и родился эмигрантом», — писал Федор Достоевский. На самом деле Герцен появился на свет незаконнорожденным, и это обстоятельство, вполне возможно, на подкорковом уровне ослабляло в нем корневые привязанности, формировало обостренную жажду свободы в насквозь несвободной стране. При всех случаях это была личность, с младых ногтей обуреваемая мощным гражданским темпераментом и не желавшая его усмирять.

Прежде чем эмигрировать в Европу, Герцен был арестован по глупому недомыслию — за то, что в компании друзей якобы распевал песни, порочащие царскую фамилию. Позже письмо неблагонадежного Герцена было перлюстрировано, и он загремел в долгую ссылку. Все шло к тому, чтобы бежать от несвободы туда, где, как ему казалось, можно дышать и продолжать служить. Цель же служения была раз и навсегда выбрана еще на Воробьевых горах, в момент их с Огаревым юношеской клятвы отомстить за казнь декабристов.

Герцен, по мере собственных представлений, пытался из-за границы повернуть российскую власть и российское общество в сторону демократии, проповедовал свободу и вольно, и невольно. В том числе и свободу любви. Сначала сам гулял и куролесил, вызывая ревность будущей жены, а затем и жена ответила ему «взаимностью», т.е. изменой. Дружбу почитал выше брачных уз и успешно делил с другом Огаревым его супругу, о чем без тени иронии повествуют Чернышевский в романе «Что делать?» и, напротив, с нескрываемой иронией Стоппард в «Береге утопии».

Экспорт в «косное» Отечество прогрессивных идей из эмигрантского далека принес плоды, которые помудревшего с годами Герцена скорее обескуражили, нежели обрадовали. Он ставил на карту и свое состояние, и судьбы близких ему людей, но сам постепенно разочаровывался в западной цивилизации, а новых русских бунтарей попросту побаивался, ибо видел в них опасную ограниченность и очевидную агрессию. Это горькое отрезвление крупной личности, выдающегося мыслителя и деятеля отлично выписано Стоппардом и сыграно РАМТом в финале трилогии.

Вслед за Герценом так происходило со многими российскими «протестантами». История повторяется. Былое оборачивается дуростью, гражданский темперамент уходит на исполнение не героической драмы, а пошлого фарса. Но берег утопии по-прежнему остается желанным. «Нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри». Эти слова, сказанные радикалу Бакунину, воспринимаются как духовное завещание Герцена.