Выставка, как принято выражаться, «работ эпохи соцреализма» открыта уже два месяца. Интерес публики оказался огромен, и ее было решено продлить. Стало очевидно: запрос на культурное наследие СССР полностью так и не удовлетворен. А сам соцреализм настоятельно нуждается в дестигматизации.

Принципы и эстетика советского искусства находятся если не на пороге возрождения, то на пике общественного интереса. Этот вывод подтверждается практикой. Тематические сообщества, существующие и в сети VK, и в запрещенном фейсбуке*, насчитывают многие десятки тысяч, а некоторые и под сотню тысяч подписчиков. Ажиотаж наблюдался на выставке «Дом культуры СССР» в московском Манеже — так же случилось и на проекте «Оттепель» в Третьяковке на Крымском Валу, ставшем хитом 2017 года. Петербургский выставочный зал «Манеж» был переполнен посетителями на парной выставке «Дейнека/Самохвалов». Артефакты советских десятилетий —  желанные гости в небольших музеях и галереях. Между тем в том же Санкт-Петербурге вдумчиво и методично посмотреть соцреализм практически негде. Ну да, к столетию Октябрьской революции Русский музей представил в корпусе Бенуа экспозицию сталинского искусства 1930–1950-х годов. Но на этом, пожалуй, все. В остальном же, как правило, по верхам. Что-то хрестоматийное, в высшей степени идеологизированное, приближающееся порой к карикатуре на реальность, которую так легко высмеять, будучи «антисовком», — пожалуйста. Но минувшие десятилетия с подлинно человеческим лицом — нет.

Удивляться нечему. В девяностые и нулевые годы музейный менеджмент — та его часть, что оказалась на слуху и в непосредственной близости к руководящим вершинам — умудрилась сформировать новую антиидеологию. Как в советские годы гонения одолевали неформальное и «новое» искусство, так и в период либеральных «свобод» не обошлось без жертвы на заклание. Им и стало искусство социалистического реализма. Более того, сам этот термин переместился в практически табуированную категорию принципов и определений, проявление к которым общественного и профессионального внимания было принято расценивать как нечто низменное и не заслуживающее усилий.

Как оказалось, идеи и методы советского реализма по-прежнему интересны людям. Многие, вдоволь наевшись постсоветских реалий, ностальгируют по временам молодости своей и своих родителей. Новое поколение — а на нынешней выставке молодежи в залах не менее половины — рассматривают экспонаты с живым, если не сказать – плотоядным, интересом. Их можно понять: откуда-то из небытия возник целый пласт искусства. Настоящее открытие! В какой-то мере закрыть лакуну неудовлетворенного спроса попытался проект Музея Академии художеств.

Концепция выставки «Образы счастья» проста на первый лишь взгляд. Для начала трогательный момент: «все свои» — один из основополагающих ее принципов. Организаторы извлекли из запасников работы выпускников альма-матер. Пафосные полотна большого стиля соседствуют с тонкими вещами ленинградской живописной школы, а лирические портреты — с героикой будней. Но все же для полного понимания происходящего и погружения в замыслы художников придется ответить на вечный вопрос — что такое счастье? В чем оно заключалось для творцов той поры, их моделей и сюжетов?

Самые ранние работы в экспозиции датируются 1946 годом, самая поздняя написана в 1967-м. И понимание счастья на границах этой хронологии, конечно, различалось. Сама история задала идеологический тон позднесталинскому периоду. Только завершилась страшная война, и счастье — это мир. Огромное парадное полотно Алексея Соколова «Знаменосцы мира» 1951 года, с красивым народом в белоснежных костюмах, напутствуемым парящим портретом Иосифа Виссарионовича, это настоящая скрижаль нового, сильного государства, границы которого незыблемы, а враги непременно будут поруганы в своих злобных устремлениях. Радость возрождения отражена в «производственных» полотнах: многочисленные стахановцы, рационализаторы, ремесленники, осваивающие первый в своей жизни станок, колхозники и заводчане, даже в обеденный перерыв посвящающие свои думы родному предприятию, — все они вселяют уверенность в том, что получится отстроить разрушенное и добиться еще большего. Предъявляемые требования к живописцам той поры доходчиво описаны в выпуске местной газеты «За социалистический реализм»: копии ее экземпляров, предоставленные РНБ, размещены здесь же на стендах и вместе с мультимедийными трансляциями помогают ощутить вкус времени. Вот в какой стилистике обращался к читателям этот печатный орган партбюро, дирекции, профкома, месткома и комитета ВЛКСМ Института имени И.Е. Репина Академии художеств СССР, ставя в пример картину Анатолия Левитина «Обмен стахановским опытом», созданную в 1951 году: «Она зажигает зрителя. Это полотно так не похоже на скучные композиции с неизменными плавками металла среди темных мрачных цехов… С большим художественным вкусом и любовью написал Ливитин (так в тексте статьи. — от авт.) коллективный портрет в живом слаженном действии, правдиво передал обстановку советского завода, светлый, новый цех. Ярко и убедительно показан в этой картине хозяин производства — передовой советский рабочий. Живое, дышащее творческим порывом лицо знатного токаря и стремительное движение его руки служат ясно читаемым центром композиции».

Картина Левитина находится здесь же, сразу можно все понять и почувствовать. Но еще больше эмоций у вдумчивого посетителя вызовут слова настоящего классика соцреализма, хрестоматийной Татьяны Яблонской. Ее письмо к одной из студенток репинского института приводится в другом номере многотиражки. Прошу прощения за несколько пространную цитату, но она абсолютно необходима для понимания творческой атмосферы той поры и того, по какому тонкому льду приходилось ходить художникам и людям искусства советского времени в целом. Настоящее историческое свидетельство: Яблонская пишет про поездку в колхоз в Каменец-Подольской области и создание картины «Хлеб», удостоенной Сталинской премии и помещенной в неимоверное количество советских учебников.

«Хотя работа у них напряженная, но ни одной жалобы я не слышала от этих чудесных женщин… Работают с песнями, с шутками, весело, задорно. Как этот труд не похож на одинокий, безрадостный труд крестьянина дореволюционной России!.. сами колхозники живут прекрасно. Хлеб у них всегда остается на следующий год. На трудодни они получают много продуктов… Мне хотелось изобразить не просто один из моментов колхозной жизни, но создать синтетическое произведение о колхозе вообще… Меня обвиняют в недостатке психологии в картине «Хлеб». Я с этим совершенно не согласна. Я не хотела вводить сюда никакой психологической, жанровой завязки. Психология этих людей — в их радостном отношении к труду, в их связи друг с другом. В этом главное. Показать это и было моей целью… В моем мировоззрении художника в этом колхозе произошел перелом. До этого меня обвиняли в импрессионизме, эстетстве, в пережитках формализма… Я считала основной целью искусства удовлетворение главным образом эстетических потребностей. Пребывание в колхозе заставило меня понять, что искусство — это сильное оружие в борьбе за коммунизм».

Итак, без очернительства: хватило хлеба до следующего урожая — счастье. Дали продукты на трудодни или рабочую карточку, а тем более «заказ» к празднику (абсолютно неведомая реалия для молодого поколения) — счастье, будем сыты и будет что поставить на стол, кроме хлеба, картошки и овощей. Фабрика или завод в принципе работают — так и вообще хорошо. Творческой прослойки (оценим, кстати, иезуитский характер этого определения той поры) подобное ощущение благополучия также касалось и даже более: вовремя понять пагубность эстетства, импрессионизма и формализма и прийти к правильному пониманию искусства тоже своего рода благодать. Не у всех получалось это осознать и своевременно сделать выводы после «пребывания в колхозе». Такая была эпоха, не будем осуждать. Просто поймем.

Отголосок извечного голода, тянувшегося еще с царских времен, прослеживается в экспозиции очень четко. Не нужно смотреть свысока, но изобилие на кухне, ломти сахарного арбуза на полевом стане, кусок хорошего мяса, как на «Женском портрете с натюрмортом» Анатолия Смирнова, — это важно. Соцреалистические полотна размещены в Рафаэлевском и Тициановском залах музея и самым выразительным образом соседствуют с сюжетами копий работ западных мастеров, возвышающихся над экспозиционными стендами. Получился прямо какой-то акционизм в стенах Академии художеств – хотя вряд ли это было сделано преднамеренно. Тем не менее под сюжетом снятия с Креста оказались ликующие персонажи картины Эдуарда Арцруняна «Домой, в родные края». Под «Низвержением Симона Волхва» Помпео Батони гремит яркий и витальный «Праздник» Татьяны Голембиевской. А преодолевающие каспийский ветер нефтяники с холста Таира Салахова «С вахты» безошибочно рифмуются с устремленной в том же направлении академической колесницей, катящейся чуть выше.

И здесь мы незаметно перешли к более мягкому периоду выставки, к несколько иному пониманию счастья. Если аллюзия про снятие с Креста, рожденная самой атмосферой Рафаэлевского и Тициановского залов, напрашивалась сама собой, когда речь шла о народе, поставленном войной на грань выживания, но победившем несмотря ни на какие беды, то позже акценты резко меняются. Герои полотен изображены ближе, проще, человечнее. Интонации художественных высказываний становятся душевнее, добрее, порой почти интимными. Теперешнее счастье – не только свершения, преодоления и подвиги. Это и каждодневные, вовсе не героические будни геологов, физиков и операторов какого-то технологичного производства. Радость материнства (Борис Заозерский, «На бульваре»), тихий уголок родного города (Герман Егошин, «Улица»), вечерняя вылазка с близким человеком — неважно куда (Владимир Безруков, «Пейзаж с мотоциклом»). Девочка сосредоточенно разучивает задание за фортепиано, а студенты, несомненно, погружены в светлые мечты о будущей профессии на фоне строящейся, скорее всего, высотки МГУ. И, конечно, обилие вдохновляющих портретов современников той поры — как красивы эти люди. И в первую очередь, конечно, это прекрасные советские женщины.

Мыслями о выставке с «Культурой» поделилась научный сотрудник Музея Академии художеств Вера Ловягина:

— Мы демонстрируем работы наших дипломников и аспирантов предыдущих десятилетий, конечно, не в первый раз. Но сейчас для нас был важен именно тематический подход. Всмотреться в то, что и как вдохновляло выпускников Академии в конкретный отрезок времени, всегда интересно и поучительно. И еще у нас необычная развеска — воссоздана атмосфера мастерской, без рам. Мы долго думали, как показать больше работ. При этом одновременно рождается взаимодействие со зрителем: когда мы смотрим на картины в рамах и без, то формируется абсолютно иной ключ восприятия. Рядом с экспонатами отсутствуют этикетки, разместить их в непосредственной близости оказалось невозможно и было решено представить описание в виде газет, которые посетители получают на входе. Конечно, это спорный вопрос, сложный для восприятия. Но такое вещественное представление этикетажа, когда люди держат газету, определяет вовлеченность и какой-то исследовательский нюанс. Публика смотрит на работу, а после знакомится с информацией, которая в прямом смысле находится у нее в руках. Зрители в целом благожелательно отнеслись к такому представлению выставки.

В последние десятилетия обращения к теме соцреализма были незначительными. Он оказался задвинут, стал непопулярным на фоне выхода на первый план авангарда, нонконформистских течений. Видимо, настало время переосмыслить, пересмотреть отношение к этому периоду, понять — что такое по сути соцреализм, не в идеологизированном ключе. Перечитывая постановления и материалы съездов партии, осознаешь, что художники, которые выступали за тот самый соцреализм, принятый в 1932 году в качестве основного направления деятельности всех творческих союзов, с трудом понимали, что это такое. Вопрос стоял так: формализм и натурализм — и что между ними? Какой должна быть золотая середина? В итоге вернулись к тому самому традиционному реализму, который существовал в отечественном искусстве с девятнадцатого века. И в его рамках даже в самые идеологически неблагоприятные времена можно было экспериментировать. Мы это прекрасно видим по произведениям, которые были созданы выпускниками Института имени Репина, но по его окончании. Тот же самый Герман Егошин или Виталий Тюленев, вошедшие в знаковую в семидесятые годы «Группу Одиннадцати», смогли найти смогли свое художественное выражение. Или, например, художник и монументалист Ростислав Вовкушевский. Я не хочу сказать, что все эти поиски были восприняты на ура, отношение было сложным. Но художники приучили зрителей к таким новым решениям, нашли соратников. Живописно-пластический язык соцреализма, развитие тематических решений – это все очень сложные явления. Было бы неправильным все сводить к системе каких-то запретов в рамках системы, как это часто случается в искусствоведческих исследованиях. Например, на выставке «Ленинградский пейзаж. Живопись 1950–1980-х годов», которая недавно проходила в Инженерном доме Петропавловской крепости, были представлены работы наших выпускников. И там этот своеобразный художественно-пластический язык очень хорошо читается. Определенная свобода всегда присутствует, и это значимый момент.

Если говорить о личном отношении к полотнам, представленным на выставке, то мне очень нравится картина Таира Салахова, посвященная нефтяникам. Эта дипломная работа, которая почти что положила начало суровому стилю, производит на меня сильное впечатление своей мощью и желанием высказаться по-своему, по-другому. Салахов смог сразу отчетливо заявить о себе.

Во время знакомства с блогами, посвященными соцреализму, очень ощутимо некоторое пренебрежение, снисхождение, ощущение неловкости — мол, это что-то ушедшее. Есть в этом неискренность. Хорошо говорят о предмете художники, мне очень нравится, как они рассказывают о своем творчестве того периода. Что касается искусствоведов — какие-то клише и штампы еще не сброшены. Пройдет определенное время, и многое переменится. Похоже, что зритель нуждается в таком искусстве. И глубокий интерес к соцреализму свидетельствует, что это искусство — настоящее.

О дополнительной программе проекта. В музее регулярно проводятся лекции и встречи, посвященные моде и быту тех лет, встречи с куратором, а в небольшом Екатерининском зале устроен кинотеатр с отдельной мини-выставкой афиш любимых советских кинолент. Скажу о значимом для меня акценте: мне очень понравилась совсем неброская работа Валентина Каволина «Доменная печь» (1956). Вроде бы типичное и не вполне ухоженное индустриальное захолустье, но все понятно, знакомо и, самое главное, гарантирует приятное постоянство, ту самую уверенность в завтрашнем дне. И здесь же, буквально над этой работой еще одна небольшая картина. «Молодежная бригада» Николая Ломакина (1951) показывает нам не только задорную дежурную по железнодорожной станции и ее соратников, но и длинный состав: на открытых платформах устремляются вдаль новенькие грузовики. На одной из платформ указан пункт назначения — Каховка. Боюсь, что пока для этого города актуальны иные грузы. А хочется, чтобы было как раньше. Чтобы было счастье.

Выставка «Образы счастья» продлится до 21 мая.

*запрещен на территории РФ