Петровские реформы

Николай ИРИН

01.12.2016

7 декабря исполняется 90 лет со дня рождения народного артиста Петра Вельяминова. Среди популярных и любимейших он стоит особняком. Хотя бы потому, что первая кинороль, сделавшая его звездой на телевизионных экранах страны, была сыграна актером в сорок пять. 

Сериал «Тени исчезают в полдень», где Вельяминов снялся в роли Захара Большакова, борца за Советскую власть, а впоследствии председателя колхоза, — вещь знаковая. Вдобавок, многое проясняющая в творческом методе Вельяминова. Особенность его состоит в стиле игры, способе существования в кадре, которые предопределены не личной волей, умом, интуицией, а прихотливой Судьбой. Поразительная, где-то даже пугающая естественность обеспечивается не актерской техникой, а человеческим опытом. Опыт этот буквально впечатан в тело и лицо Вельяминова, не оторвать глаз.

Родился он, как говорится, в «хорошей семье». Дворянские корни и по отцовской, и по материнской линии. Отец Сергей Петрович, потомственный офицер, окончил Павловское училище, воевал на фронтах Первой мировой, потом вступил в Красную армию, где дослужился до очень высоких чинов, однако в 1930-м впервые был арестован. Вышел на свободу в 36-м, но в годы войны, куда отправился добровольцем, снова подвергся репрессиям, теперь уже в 44-м. 

А чуть раньше, в 1943-м, арестовали и 16-летнего Петра Сергеевича. Как он впоследствии рассказывал, поводом послужило то, что один из дальних знакомых, буквально «друг отца соседки по лестничной площадке», не сдал властям радиоприемник, как то было предписано законом военного времени. Потом, задержанный, перечислил следователю всех, кто часто бывал у него в квартире. В итоге арест по статье «Соучастие в антисоветской организации «Возрождение России»». 

«Я отсидел 10 месяцев, и только тогда меня вызвали на первый допрос. Моя участь была решена, когда я сказал о том, что они держат в тюрьме совершенно невинного человека», — вспоминал Вельяминов. Как заявили ему на одном из допросов, «яблоко от яблони недалеко падает». Получается, роковую роль сыграли и кровно-родственные узы с уже отсидевшим Сергеем Петровичем? Был ли тот хоть сколько-нибудь «виноват» перед властью большевиков? Кто знает. Легко допускаю, что был. Допускаю, что нечто небезосновательно замышлял, «имел настроения» или даже состоял в непосредственной связи с потенциальными либо реальными заговорщиками.

Для того чтобы адекватно оценивать те времена, нужно осознанно принять следующий тезис: полной правдой не обладал никто. Ни условный «Сталин», ни его ненавистники. Ни обиженная, иногда, кстати, по делу, интеллигенция, ни тяжелый по характеру, недалекий по уму пролетариат. Ни убежденные советские идеологи, ни их забугорные критики. Ни сбежавшие капиталисты с дворянами, ни оставшаяся крестьянская чернь, как раз и заказывавшая, и транслировавшая из глубин своего архаичного «бессознательного» предельную, без полутонов, жестокость.

Ведь как хорошо, как точно, но и страшно было за полвека до того написано о взаимоотношениях «матери сырой земли» и мужика Селяниновича Глебом Успенским: «Она забрала его в руки без остатка, всего целиком, но зато он и не отвечает ни за что, ни за один свой шаг. Раз он делает так, как велит его хозяйка-земля, он ни за что не отвечает: он убил человека, который увел у него лошадь, и невиновен, потому что без лошади нельзя приступить к земле; у него перемерли все дети — он опять не виноват: не родила земля, нечем кормить было; он в гроб вогнал вот эту свою жену — и невиновен: дура, не понимает в хозяйстве, ленива, через нее стало дело, стала работа...» 

Смешно, когда подобное гиперязычество ностальгически именуют «православной империей» или, того хуже, «Россией, которую мы потеряли». Да не потеряли, а, слава Богу, перестроили, модернизировали.  

Вся эта, казалось бы, отвлеченная социополитика имеет прямое отношение к личности и актерской судьбе Петра Вельяминова. Парадоксально, но человек, девять лет отработавший в лагерях, а после освобождения лишенный возможности проживать в крупных городах Союза и скитавшийся по провинциальным театрам, в первой же своей картине играет героя, представительствующего от лица той самой власти, на которую вроде должен был затаить смертельную обиду.

И как играет. Захар Большаков едва ли не в одиночку противостоит тому первобытному хаосу, что предписывает культивировать своим детям пресловутая мать сыра земля. Сдержанный и внимательный, он выслушивает и присматривается, анализирует и контролирует: землю, деревню, Сибирь. Вельяминов в этом фильме — эмблема того, что называется «ответственное поведение».

И кстати, Большаков такой не один. Много раз руганная-переруганная с перестроечной поры партия объединяет таких же ответственных мужиков, нагруженных неподъемным, на первый взгляд, Делом. Следует заметить, если бы таких не было в реальности, если бы не составляли они тогда партийно-правительственное большинство и дело их не было «правым», — загнулись бы, проиграли бы, сдались. Ну не может сильный художественный текст настолько убедительно воспроизвести заведомую неправду.

Тем более не смог бы актер, потерявший юность на гидролизе, на лесосплаве, в дистрофическом лазарете, семь серий подряд держать столь высокую ноту, где смирение переплавлено со смекалкой, силою и любовью. 

Вельяминов сразу же начинает с поистине великой роли. Его персонаж потихоньку, методично отбирает у матери сырой земли власть над Зеленым Долом. Гениальный, не меньше, посыл романиста Анатолия Иванова, постановщиков Краснопольского и Ускова в том, что мужик отныне не безответственный раб родоплеменной, по сути, архаики. Мужик отныне должен отвечать за свои мысли и поступки. 

Вместо лошади нужен трактор. Дети любой ценой должны быть сыты. Жена, если даже почему-то ленива, пускай же разовьется его сердечными усилиями во что-то новое, радостное и продуктивное. Наконец, сосед пускай будет не охочим до чужого имущества опасным завистником, а добрым отзывчивым товарищем.

И Вельяминов в сдержанной, но внутренне напряженной манере играет эту самую «ответственность». Играет человека, которому веришь, потому что он в свою очередь преисполнен верой: жизнь не кончается сегодняшними кошмарами, возможно, случайными, возможно, нет. Власть земли не вечна, лагерь не вечен, театральная провинция будет, возможно, не всегда. А впрочем, в последней нет ничего страшного.

Постановщики «Теней...» встретили Вельяминова в Свердловском театре. Валерий Усков вспоминает: «Мы с режиссером Владимиром Краснопольским увидели Вельяминова в жуткой пьесе «Кандидат партии», состоящей из лозунгов и трескучих фраз. Вельяминов, играющий главную роль, сумел взволновать зал, и мы подумали, что если дать этому актеру слова более человеческие, он сможет вызвать сочувствие и сопереживание. Особенно нам понравились его глаза».

Глаза Вельяминова цепкие, с прищуром. Он в той же нише, что и, допустим, популярный некогда Юрий Каюров и, быть может, еще Кирилл Лавров. Не случайно оба неоднократно играли в театре и кино Ленина. К Ильичу, как историческому деятелю, можно относиться по-разному. Однако, начиная с мемуарного очерка Горького и удивительной поэмы Маяковского, сложился канон, где Ленин, что называется, «самый человечный человек», непостижимым образом сочетающий интеллигентскую проницательность с пониманием нутряных народных интересов. Это, реально, громадная мифопоэтическая фигура. Нет сомнений в том, что образ Захара Большакова делался, сознательно или нет, в рамках этой традиции. Большаков, если угодно, клон «Ленина». Своего рода Отец, организующий непростое и до поры хаотичное бытие растерявшихся односельчан. В этом смысле закономерно, что у Большакова ни жены, ни семьи, ни родных детей.

Однако ближе к финалу, по мере того, как односельчане эмансипируются, научаются жить своей, отдельной жизнью, Захар «заводит» себе сына, приближает некую весьма импозантную городскую женщину. Здесь очень сильный, последовательно проведенный фольклорный мотив. Бог-отец развоплощается в своем прежнем качестве и превращается в частное лицо, в любимого и любящего мужчину, отдающего себя уже кому-то конкретному, близкому.

Однажды найденный образ Вельяминов будет воспроизводить множество раз. Его сдержанные, ответственные, часто в военной форме, мужчины — по преимуществу советские руководители, понимающие все частные правды, не рубящие с плеча, а главное — терпеливые.

То обстоятельство, что у Вельяминова не было традиционной актерской школы и раннего сценического или экранного успеха, как у фактически всех коллег его уровня популярности, дает образам преимущество. Герои Вельяминова не склонны к броскому жесту, все у них не напоказ. Они словно отряхиваются от любого пафоса, к ним не пристает выспренняя «поза». Вот же почему режиссеры так любили снимать его в однотипных ролях директоров и офицеров. Даже слабоватая драматургия, даже навязчивые идеологемы не мешали Вельяминову давать человеческую подлинность. Его руководители — производная от личностного внутреннего роста, а не от решений коллективных партийных форумов.

Как ни странно, этот пострадавший будто бы именно от Советской власти (на деле, от общенационального Хаоса) актер, как никто другой, эту самую власть художественно оправдывал, отбеливал: все хорошее в ней было от терпеливых ответственных тружеников, все плохое — от не осознавших себя до поры и потому слепившихся в агрессивные испуганные стаи «победителей».

Интеллигентский по происхождению сарказм, ирония — не черта вельяминовских персонажей. Слишком много прожито-передумано, не до смеха. В недооцененной, мне кажется, картине «Сладкая женщина» он играет несколько, быть может, занудливого, но все еще сильного инвалида войны. Будучи не в силах ужиться с непонимающей себя и по-своему несчастной деревенской молодкой, тот жестко рвет отношения: «Меня от одного твоего вида мутит. Чтоб я тебя больше не видел».

Здесь похожая, в сущности, расстановка сил, как в «Тенях...» или «Вечном зове». Разница в том, что исследуемое время — середина 70-х, а не тридцатые — пятидесятые. Красивая, обаятельная и по природе тонкая деревенская героиня Натальи Гундаревой самостоятельно обживает Большой Город, а традиционный для Вельяминова «учитель жизни», «отец», теперь на ней женат. Здесь его мудрости с терпением недостаточно, только пройдя через личностную драму, через тяжелое разочарование от дармовых «конфет», героиня обретет новое понимание. Эта картина хорошо анализирует всю нашу последующую сорокалетнюю историю. Там, где объяснять бесполезно, нужно рвать, безжалостно расставаясь. У персонажа Вельяминова хватает мудрости-мужества и на это.

Кажется, что сегодня, когда страна вдоволь наелась плохо обеспеченных внутренней работой «сладостей», заново появляется потребность в тех ценностях, в той манере и том градусе осознанности, которые предъявляли персонажи Петра Вельяминова. Работать не спеша, без пафоса и, что называется, без понтов. Не наигрывая значимость и всемирно-историческое значение. В первую очередь над собою. Чтобы потом, прислушавшись к тем из растерявшихся соотечественников, кто нуждается в помощи, — вникнуть, подсказать, организовать.