13.01.2013
В родной Америке Рапп прославился не только как писатель, но и как музыкант и кинорежиссер. На российской сцене он почти неизвестен. Разве что пьеса «Тонкие благородные газы» дважды ставилась учениками Камы Гинкаса — сначала в Школе-студии МХАТ, затем в Новом Рижском театре. Последний спектакль пару лет назад принимал участие во внеконкурсной программе «Золотой маски». Сам Гинкас мрачноватой пьесе о наркоманах предпочел сюжет еще более жуткий.
В родной Америке Рапп прославился не только как писатель, но и как музыкант и кинорежиссер. На российской сцене он почти неизвестен. Разве что пьеса «Тонкие благородные газы» дважды ставилась учениками Камы Гинкаса — сначала в Школе-студии МХАТ, затем в Новом Рижском театре. Последний спектакль пару лет назад принимал участие во внеконкурсной программе «Золотой маски». Сам Гинкас мрачноватой пьесе о наркоманах предпочел сюжет еще более жуткий.
В родной Америке Рапп прославился не только как писатель, но и как музыкант и кинорежиссер. На российской сцене он почти неизвестен. Разве что пьеса «Тонкие благородные газы» дважды ставилась учениками Камы Гинкаса — сначала в Школе-студии МХАТ, затем в Новом Рижском театре. Последний спектакль пару лет назад принимал участие во внеконкурсной программе «Золотой маски». Сам Гинкас мрачноватой пьесе о наркоманах предпочел сюжет еще более жуткий.
История главного героя строится вокруг трагедии, произошедшей пятнадцать лет назад, когда он, будучи еще подростком, на своем «Бьюике Электре» 1969 года с неисправными тормозами насмерть сбил младшую сестру. Несчастье рушит семью: мать сходит с ума, отец пытается застрелить собственного сына, ну а Сын (Рапп его не наградил именем) бежит в Нью-Йорк, чтобы затем описать свою злосчастную судьбу в романе.
«Я убил свою сестру», — с первой реплики зритель погружается в воспоминания «неунывающего рассказчика», препарирующего свою вину. Ясные, слишком ясные воспоминания Сын раскладывает, как в кино — на кадры, останавливает и монотонно проматывает вперед, чтобы потом еще раз вернуться к терзающему чувству. Герой пробует все возможные способы, чтобы поведать о собственных муках. Он играет словами, упорно сохраняющими страшный смысл, описывает физические ощущения в момент катастрофы, припоминает особую последовательность мыслей, цепляющихся за надежду: может, под колеса попала соседская собака или в радиатор залетела ласточка? На исповеди перед зрителями при ярком свете Сын поведает о случившемся почти бесстрастно, не стесняясь подробностей: у обезглавленного трупика сестры были мальчишеские ручки, искусанные комарами.
Однако, как бы ни были жестоки эти признания, все ужасы трагедии растушевываются невероятно красивым языком. Пьеса становится похожей на поэму, а полный физиологических подробностей рассказ о смерти — на садистское любование. Кошмар заволакивается легкой кружевной дымкой витиеватых литературных изысков. Свою печаль герой топит в бесконечных метафорах. В этом ему помогает режиссер. «Самая красивая нота июля» — удар алюминиевой биты по мячу — на сцене звучит, как разбитый благоухающий арбуз, который затем истечет кровавым соком: голова откатилась через дорогу. Нью-Йорк — стайка голых манекенов. Предмет детской ненависти, рояль, скрестился в сознании со старым бьюиком-убийцей и теперь беспрестанно давит неслышимой музыкой, пульсирующим до диез в виске. Жизнь несостоявшегося пианиста сопровождается не только лиричным ноктюрном Грига, но и весьма прозаичной мелодикой: заевшая шарманка жизненной рутины, скрип тормозов, звуки капельниц и медицинских приборов. Режиссерский темп за речевыми оборотами героя поспевает все меньше, но его компенсирует добротная актерская игра.
«Ноктюрн» Раппа — это всецело рассказ от первого лица, здесь нет привычного нам взаимодействия героев. Спектакль-монолог инкрустирован не только красочными, почти осязаемыми эпитетами, но и ожившими воспоминаниями героя, которые предстают в образе заботливой мамаши (Оксана Лагутина), угрюмого отца (Андрей Бронников), сестренки (Алена Стебунова), беззаботно рассекающей на роликах. Драматургом эти персонажи были загнаны на второй план и заперты в воображении Сына. Но в спектакле Гинкаса им порой удается пробиться к реальности, обнажить страдающие души. Самый трогательный и убедительный — умирающий от рака отец.
«Ноктюрн» играют в тюзовском фойе, без декораций и театральных костюмов, на маленьком, ярко освещенном пятачке, окруженном с трех сторон зрителями. Сложная виньетка из чернухи и книжного эстетства, из традиционно жесткой режиссуры Гинкаса и доверительности личного разговора приводит в замешательство. Это неловкое чувство повиснет в тишине, рожденной последним аккордом ноктюрна.