В последние десять лет своей жизни — с 1884-го по 1894-й — Николай Ге трудился над «Страстным циклом». В этих полотнах отразились духовные искания мастера, который вдохновлялся произведениями Александра Иванова и к тому же исповедовал идеи, близкие учению Льва Толстого.

Пытаясь найти свой образ Спасителя, Ге отступил от канонов академизма и сложившейся в эпоху Ренессанса традиции изображения Богочеловека. Вошедшая в состав «Страстного цикла» картина «Что есть истина?» Христос и Пилат» (1890) отсылает к сцене суда над Иисусом Христом: «Пилат сказал Ему: итак, Ты Царь? Иисус отвечал: ты говоришь, что Я Царь. Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего. Пилат сказал Ему: что есть истина? И, сказав это, опять вышел к Иудеям и сказал им: я никакой вины не нахожу в Нем» (Ин. 18, 37–38).

Свет и тень Николай Ге запечатлел необычно: первый в религиозной живописи является символом Божественного присутствия; в мире горнем, в царстве духа — нет тьмы. А на полотне Николая Николаевича представлена своего рода инверсия — прокуратор окутан лучами солнечного сияния, а Сын Божий, напротив, стоит в тени. При этом облик Христа не совпадает с привычными чертами европейской иконографии, мастера Возрождения изображали Его идеально красивым, физически совершенным. Ге, по его утверждению, сломал тициановского и давинчевского Христа» — на холсте зритель видит худого, изможденного Иисуса с пронзительным взглядом. Понтий Пилат предстает олицетворением материального мира, земного могущества, а почти бесплотная фигура Спасителя становится символом великого духовного начала.

«Пилат считал себя властью, Христос же говорил: Я — Царь без солдат… Пилат боготворил физическую силу, Христос же есть существо убеждений. Важно было показать столкновение этих двух начал», — писал Николай Ге.

Его работа вызвала бурные споры. Некоторые встали на защиту автора. К примеру, критик Даниил Мордовцев признался: «Я никогда не забуду этого лица, выражение этих глаз!.. Они преследуют меня до сих пор, и долго будут, уверен, преследовать, как видение, потрясающее всю нервную систему. Такое лицо и такое выражение глаз должно быть только у того, о ком художник, вероятно, очень много думал и которого он, по моему мнению, так глубоко понял. Вспомните: его, этого вопрошаемого, всю ночь терзали, мучили, били по щекам и по голове, рвали ему волосы, издевались над ним; он не спал всю ночь, пытаемый злобными издевательствами, насмешками, презрением, плевками. Ему ведь плевали в лицо! Накануне этого утра он испытывал с вечера страшную предсмертную агонию души, молясь о том, чтобы его миновала ожидавшая его чаша страданий, на которые он, собственно, и пришел в мир. Каким же иным он должен был явиться утром перед Пилатом, как не таким, каким изобразил его Ге?» Николай Лесков по этому поводу кратко изрек: «Это первый Христос, которого я понимаю».

В итоге картину все же сняли с выставки (по представлению обер-прокурора Константина Победоносцева) и запретили экспонировать. Впрочем, Павел Третьяков по рекомендации Толстого, восхищавшегося работой художника, необычное полотно приобрел. Писатель убеждал мецената: «Выйдет поразительная вещь: вы посвятили жизнь на собирание предметов искусства, живописи и собрали подряд все для того, чтобы не пропустить в тысяче ничтожных полотен то, во имя которого стоило собирать все остальные. Вы собрали кучу навоза для того, чтобы не упустить жемчужину. И когда прямо среди навоза лежит очевидная жемчужина, вы забираете все, только не ее. Для меня это просто непостижимо, простите меня, если оскорбил вас, и постарайтесь поправить свою ошибку, если вы видите ее, чтобы не погубить все свое многолетнее дело».

В 2011 году выяснилось, что картина написана поверх другого произведения Ге — «Милосердие (Не Христос ли это?)». Вначале живописец использовал иной евангельский сюжет: девушка подает нищему кружку воды. В тот раз мастеру позировали младший сын Петр и невестка Екатерина Забело. «Милосердие» было представлено в 1880 году на восьмой выставке Товарищества передвижных художественных выставок, но успеха не снискало. Художник увез полотно в мастерскую и через 10 лет записал холст.

Все эти годы в его душе шел интенсивный поиск. Еще в 1880-м он сообщал жене: «Сегодня великий праздник, человечество празднует рождение человека-Бога. Жизнь наша покрыта страшным мраком. Невежество, безумие, закрывая свет, делают нашу жизнь бессмысленною, случайною, ненужною. Но Бог велик и милосерден, посылая пророков, поэтов, и счастлив тот, кто вовремя познал или поверил этому милосердию. С этим светильником человек может пройти ад — жизнь и выйти туда, где светло, радостно, разумно».