12.02.2016

Иосифу Виссарионовичу не спалось. Вдали шумело море, но видно его не было — как и дачи с моря. Сталин нажал кнопку, притулившуюся возле узкой кровати. Тут же открылась дверь, и вошел Власик. «В другую спальню перейдем, Иосиф Виссарионович?»

— Нет, сядь-ка рядом.

Власик сел на стул, держа спину прямо.

— Мне тут доложили, что Гайдар считает возможным допустить смерть 30 миллионов человек, если понадобится. Это какой Гайдар? «Тимур и его команда»? 

— Внук, Иосиф Виссарионович. Да его уж самого в живых нет.

— Как причудливо тасуется колода! — сказал Сталин, помолчав. — Сколько я народу в ГУЛАГе загубил?

— Разные оценки, Иосиф Виссарионович. От полутора до восьми миллионов. Кто в вас верит — говорят полтора всего. Да и то врагов народа. А кто ругает — восемь. И всех безвинно. 

Сталин сел в кровати, нашаривая ногами тапочки.

— А вот Греф — не из тех ли он Грефов, которых я выслал с Донбасса перед войной?

— Так точно, из этих.

— Как он назвал страну? 

— Дауншифтером. Дамарцхебули. Мы, говорит, проиграли конкуренцию и оказались в стане стран, которые проигрывают. 

— Чем этот Греф занимается?

— Экономикой, Иосиф Виссарионович.

Сталин похлопал себя по карману пижамы. Власик деликатно подал ему коробку папирос с тумбочки.

— А Кох? Он чем руководит? Он не министр обороны? 

— Кох уже ничем. Он эмигрировал.

— Это хорошо, что не министр обороны. Мне доложили, он сказал: «Чтобы отобрать у нас атомное оружие, достаточно парашютно-десантной дивизии. Однажды высадить и забрать все эти ракеты к чертовой матери».

Власик кивнул: так точно.

— Мы столько сделали, чтобы стать страной высокой культуры, —  сказал Сталин, раскуривая трубочку. — Мы миллионными тиражами издали всех русских классиков. А они так теперь выражаются: к чертовой матери?

— Это что, — поддакнул Власик. — Тут Чубайс прямо так и сказал: я, говорит, перечитал всего Достоевского и теперь к этому человеку не чувствую ничего, кроме физической ненависти. Когда, говорит, я вижу в его книгах мысли, что русский народ — народ особый, богоизбранный, мне хочется порвать его на куски.

— А чем Чубайс руководит? 

— Он теперь вроде Берии. За передовые технологии отвечает, бомбу делает. Только маленькую. 

— Маленькую? Это чтобы ее легче было одной дивизией забирать? С Кохом спелся? — усмехнулся Сталин. 

Дымок невидимо поплыл к окну, заметно посветлевшему. 

— А какой же народ этот Чубайс считает богоизбранным? 

— Про это он помалкивает, товарищ Сталин. Но догадаться можно. Вот Невзлин — тот прямо пишет: «Я считаю еврейский народ естественным носителем либерально-гуманистической идеи, как на общенародном, так и на индивидуальном уровне».

— Либерально-гуманистической? А кто он, этот Невзлин? Не тот ли, что мэра Нефтеюганска Петухова на тот свет отправил? 

— Он самый, Иосиф Виссарионович. Но это еще не окончательно доказано. Следователи с судьями действуют нерешительно, — добавил Власик, осмелев. — Тут, разрешите доложить, паренек один объявился, Навальный. Тот пожестче будет: в случае, говорит, победы сил добра и отмены сроков давности «мы их пересажаем за это самым честным состязательным процессом с присяжными». 

— Что значит «пересажаем»? Под суд отдадим, да. А может, суд оправдает? Может, оступился человек? Не враг народа? — хитро прищурился Сталин. 

— Так точно, всяко может быть, — подтвердил, выпрямив спину, Власик. Сталин выколотил трубку.

— Кстати, о врагах. Кадыров — он ведь чеченец? 

— Верно, товарищ Сталин. 

— Я всегда говорил, что национальное недоверие — ошибочное, буржуазное чувство. Как он там сформулировал?

«Этих людей не заботит судьба России и российского народа. Они играют в придуманную западными спецслужбами игру, пляшут под их дудку и бессовестно пытаются выдать себя людьми, переживающими за будущее нашей страны. Хотя очевидно, что они абсолютно не заинтересованы в процветающей и сильной России». 

— Он правильно сформулировал, — сказал Сталин и подошел к окну. Солнце краем показалось из-за сосен. — Осталось поступить правильно. Решительно. Верно, товарищ Власик?

— Верно, товарищ Сталин. Только… Что мы-то с вами можем? Нас уж нет давно. Сейчас туристы придут, а тут кровать не прибрана. Пепел, завхоз ругаться будет. Может, в Абхазию? На озеро Рица? Там дача не хуже.

— Нет, товарищ Власик, тут еще поживем, — сказал Сталин, исчезая под утренним солнцем. — Хорошо тут. И Крым опять наш.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции