Алексей ЧЕРЕПАНОВ

21.10.2012

«Разорена путь-дороженька

От Можая до Москвы:

Еще кто ее ограбил?

Неприятель-вор француз.

Разоримши путь-дорожку,

В свою землю жить пошел...»

Народная песня

29 сентября (11 октября) 1812. Взятие Вереи

«Малой войной с большим преимуществом» называл фельдмаршал Кутузов действия партизанских отрядов против французских войск. Во время пребывания в Москве Великая армия потеряла столько людей, сколько унесло бы хорошее генеральное сражение. Всего лишь за 10 дней — с 9 по 19 сентября — партизаны взяли в плен более пяти тысяч неприятельских солдат, а если учесть, что летучие отряды предпочитали пленных не брать, то потери французов, пожалуй, можно и удвоить.

За время «тарутинского сидения» Кутузов сформировал несколько партизанских отрядов и почти полностью взял Москву в кольцо летучих частей, которые всячески вредили французам: не позволяли фуражирам запасать корм для лошадей, преследовали шайки мародеров, атаковали аванпосты французской армии, следили за передвижениями неприятеля и нападали на коммуникации врага. «Как слепни липнут к измученному животному, также точно и легкие партизанские партии вились около французской армии, бессильной в борьбе с ними...» — писал генерал от кавалерии и военный историк Федор Гершельман.

В конце сентября главнокомандующий приказал отряду генерал-лейтенанта Ивана Семеновича Дорохова произвести «шалость» в неприятельском тылу: «отправиться через Боровск к Верее, где неприятель, по разным известиям, укрепляется, для чего и нужно его предупредить и стараться налечь на него, разбить, разрыть все его укрепления».

Дорохов попросил оповестить местных партизан, «дабы они, вооружась, присоединились к нему для истребления злодеев Отечества».

Пятеро жителей города Вереи «из усердия к славе оружия» скрытно провели партизан к укреплениям. Рано утром 11 октября отряд ворвался в город. Вестфальцы оборонялись недолго. «Неприятель, — по выражению главнокомандующего, — в полчаса приведен в несостояние противиться». Подошедшему на подмогу партизанскому отряду под командой священника верейского рождественского собора отца Иоанна Скобеева генерал Дорохов приказал раздать 500 трофейных ружей.

Самым известным партизаном (но не самым первым и не самым успешным) был Денис Васильевич Давыдов:

«В ужасах войны кровавой

Я опасности искал,

Я горел бессмертной славой,

Разрушением дышал».

За несколько дней до Бородинского сражения подполковник Ахтырского гусарского полка Денис Давыдов обратился к князю Багратиону, испрашивая разрешения организовать партизанский отряд, который должен был действовать в тылу врага на свой страх и риск. Багратион доложил о проекте главнокомандующему, но Кутузов, «полагая успех предприятия сомнительным», согласился послать «на верную гибель» только 50 гусар и полторы сотни казаков.

В первую же ночь своего партизанства Денис Давыдов едва не погиб, правда, причиной тому послужили вовсе не французы, а свои же мужички. Его отряд попал в засаду, устроенную крестьянами. Те приняли партизан за неприятеля, — мужики плохо разбирались в деталях военной формы, к тому же Давыдов отдавал команды на французском языке. «Так я на опыте узнал, что в народной войне должно не только говорить языком черни, но приноравливаться к ней, к ее обычаям и ее одежде. Я надел мужичий кафтан, стал отпускать бороду, и вместо ордена св. Анны повесил образ св. Николая и заговорил языком вполне народным».

«Малая война» была крайне жестока. Чтобы не сковывать своих движений, партизаны старались не обременять себя пленными. Французы же не считали партизан регулярным войском и беспощадно расстреливали тех, кто попадал в плен. Если Денис Давыдов был с врагом гуманен (насколько это позволяла война), а иногда и театрально великодушен, то другой известный партизан Александр Фигнер являл примеры поразительного мужества и поразительной жестокости.

Бывший артиллерийский капитан любил предпринять рискованное одиночное «странствие». Переодевшись в нищего или крестьянина, с толстой палкой, в которой только при самом тщательном осмотре можно было узнать духовое ружье, Фигнер приходил к мосту или плотине, через которые шли неприятельские войска. Крестьянин кланялся офицерам, угощал их табачком и запоминал количество полков и пушек. Затем пытался разговорить зазевавшегося француза, отводил его подальше в сторону и пускал в ход свое ружье.

«Наш Фигнер старцем в стан врагов

Идет во мраке ночи;

Как тень, прокрался вкруг шатров.

Все зрели быстры очи…» — поэтизировал подвиги Фигнера Жуковский, а Денис Давыдов описывал несколько случаев «варварства сатанического»: «Ставя рядом до 100 человек пленных, он своей рукой убивал их из пистолета одного после другого…» Некоторые пленные, не в силах терпеть эту муку ожидания, молили Фигнера, чтобы он убил их вне очереди. Но партизан просьб не выполнял…

Генерал Ермолов полагал, что «coup de marteaut» или помешательство Фигнера произошло после того, как он обнаружил разграбленную церковь, в ее алтаре «французами были деланы все физические отправления, и в углу алтаря лежало несколько трупов малолетних девочек, сделавшихся жертвами самой скотской страсти».

Несмотря на то, что существовали многотысячные партизанские отряды крестьян, такие как отряд крепостного Герасима Курина или рядового Еремея Четвертакова, большинство крестьянских подразделений были не партизанскими, а отрядами самообороны. Они защищали свою территорию, свою деревню. Типичный случай «крестьянского гостеприимства» произошел в Калужской губернии: «500 человек французов, привлеченные богатством сего селения, вступили в Каменку; жители встретили их с хлебом, солью и спрашивали, что им надобно? Поляки, служившие переводчиками, требовали вина, начальник селения отворил им погреба и приготовленный обед предложил французам. Оголоделые галлы не остановились пить и кушать, проведя день в удовольствии, расположились спать. Среди темноты ночной крестьяне отобрали от них ружья, увели лошадей и, закричав «ура», напали на сонных и полутрезвых неприятелей, дрались целые сутки и, потеряв сами 30 человек, побили их сто и остальных 400 отвели в Калугу». И так происходило повсеместно.

6 (18) октября 1812. 
Сражение при Тарутине

Фельдмаршал Кутузов не хотел Тарутинского сражения. Он желал как можно меньше беспокоить наполеоновскую армию, застрявшую в Москве. Зачем затевать баталию со спорными шансами на успех, когда время работает на русских? Однако после визита Лористона с предложением о мире всем стало ясно, что Великая армия переживает не лучшие времена, и несколько генералов, в том числе Беннигсен, который уже давно критиковал «ленивую» и «трусливую» тактику Кутузова, стали настойчиво просить наступательного сражения.

Кутузов уступил совместным просьбам генералов. План атаки разработал генерал Беннигсен, который должен был возглавить битву.

«Сражение могло кончиться несравненно с большею для нас выгодою, но вообще мало было связи в действии войск», — писал в своих записках генерал Ермолов. Из-за ночного марша и неправильного расчета времени войска не успели подойти к неприятелю в срок. Казаки генерала Орлова-Денисова смяли корпус генерала Себастиани, захватили 36 пушек, но вместо того, чтобы преследовать неприятеля, бросились грабить лагерь. Тогда Мюрат собрал отступающих и организовал контратаку.

В этот момент из леса, прямо напротив французской батареи, показался 2-й пехотный корпус Карла Федоровича Багговута, который начал расстреливать французские позиции. «Неприятель ответил на наши выстрелы лишь 5 минут спустя, — описывал свой первый бой прапорщик Н.Д. Дурново. — Третьим по счету ядром, выпущенным им, унесло у нас храброго генерал-лейтенанта Багговута». Из-за гибели командира 2-й пехотный корпус действовал менее решительно.

Мюрат отступал в полном порядке, и Беннигсен попросил у Кутузова подкреплений, однако фельдмаршал не только отказал, но через некоторое время приказал вернуться на исходную позицию.

Узнав о поражении при Тарутине, Наполеон приказал ускорить выступление французской армии из Москвы: «Нужно смыть позор этой неожиданности. Нельзя, чтобы во Франции говорили, будто неудача принудила нас отступить... Нужно восстановить честь оружия на поле битвы».