26.04.2013
Как всегда, Третьяковка отмечает юбилеи своих художников с годичным опозданием — праздничный поезд ушел, зато багаж остался. Нестеров родился в Уфе в старинной купеческой семье 19 (31) мая 1862 года, так что отмечать надо было год назад. Это и сделал питерский Русский музей на основе своих фондов. Но ГТГ с багажом обошлась, как лучшая камера хранения, — в проекте участвуют 24 музея России, Украины, Белоруссии и частные коллекционеры. По масштабу Третьяковка победила Русский музей, который, естественно, тоже предоставил свои работы. В Москве уже около 300 вещей, академический каталог, архивные материалы, амбициозная работа экспозиционера и дизайнеров. Своевременность ГРМ не равнозначна качеству ГТГ. Так что опоздание оправдано — билет выписан не на юбилейный год, а в вечность.
Тут еще важно отметить, что две столицы, оказавшись конкурентами в представлении одного из главных живописцев России, заняли разные позиции. В Санкт-Петербурге из Нестерова сделали простого описателя Святой Руси, переквалифицировавшегося в официозного портретиста и лауреата Сталинской премии. И он биографией своей дает повод. Правда, портретировать Сталина отказался, еще раньше попадает на несколько дней в Бутырку. А выбор в герои поздних портретов физиолога Ивана Павлова, скульптора Веры Мухиной, хирурга Сергея Юдина не есть верноподданичество. Это были великие люди великой эпохи, запечатленные членом Российской академии художеств, получившим звание еще в сентябре 1898 года.
А личность Нестеров ценил и без госзаказа. Например, у него есть эпическое полотно «На Руси (Душа народа)», центр нынешней выставки. Череда представителей всех сословий и всех времен, идущая по берегу Волги и ведомая наивным пастушком в поисках Царствия Божиего. В этой толпе узнаются Лев Толстой, Владимир Соловьев и Федор Достоевский. «Их нельзя было выкинуть из жизни народа, идущего по путям, скажем, богоискательства», — объяснял художник.
Этим богоискательством Нестеров и занимался всю жизнь. Его обожали Луначарский и Горький. Но дружил он с иными и портретировал других писателей и мыслителей, которых не было для Советской власти — отца Павла Флоренского, Сергея Булгакова, Ивана Ильина. Впрочем, этюд к портрету Горького у Нестерова есть, а портрет так и не вышел.
В Третьяковской галерее и постарались показать Нестерова как искателя Бога в себе и вокруг. Эмоциональным центром экспозиции сделали эскизы к церковным росписям (Марфо-Мариинская обитель в Москве, Спас на Крови в Санкт-Петербурге, Троицкий собор в Сумах, Владимирский собор в Киеве). Это именно эскизы, причем развешанные на каких-то фотообоях, напоминающих бревенчатые стены деревенского храма. Сначала это дизайнерское решение смущает — Владимирский собор не может сравниться с захолустной церквушкой. Потом понимаешь смысл: монументальные росписи для Нестерова оставались глубоко личным, камерным делом. Послушанием, данным самому себе во имя Божие.
Самое знаменитое его творение — «Видение отроку Варфоломею», картина «таинственно-поэтичная и прелестная», по определению циничного, ехидного и умного Александра Бенуа. Сюжет взят из жития преподобного Сергия Радонежского, которому Нестеров посвятил целый цикл. Отрок-пастух, не разумевший грамоты, отправляется искать пропавших лошадей, а встречает схимника, дарующего ему иное знание — путь к Всевышнему. Ну и способность читать, конечно. И Варфоломей в итоге становится преподобным Сергием.
Фоном для встречи мальчика и монаха стал реальный среднерусский вид, который Нестеров срисовал с террасы своей абрамцевской дачи. И превратил эту обычную картинку в образец символистического духоподъемного пейзажа в русском искусстве конца XIX века. Студенты художественных училищ до сих пор рыдают от отчаяния на экзаменах, пытаясь скопировать невоспроизводимое. Таинственное.
Нестерову, как отроку Варфоломею, было дано свыше. И он этот дар принял. Занятия в петербургской Академии художеств — ни при чем. В искусстве Нестерова дышит История, для которой равновелики Лев Толстой, академик Павлов, дочь художника Наталья и мистический старец-черноризец, явившийся отроку Варфоломею.