В Третьяковской галерее открылась выставка к 150-летию Бенуа

Выставка «Александр Бенуа и его «Мир искусства» должна была открыться в Лаврушинском переулке еще в прошлом году, когда отмечался юбилей знаменитого художника. Но случился второй московский локдаун, и проект перенесли на конец января. Петербургским музеям повезло больше: еще осенью им удалось показать выставки, посвященные Бенуа. В Русском музее представили обширную ретроспективу знаменитого «мирискусника», в Санкт-Петербургском государственном музее театрального и музыкального искусства — выставку «Театр Александра Бенуа. Мания Петрушки». Дополнила их экспозиция «В круге Дягилевом. Пересечение судеб» в Шереметевском дворце, рассказывающая о гениальном импресарио, друге и соратнике Бенуа.

Третьяковская галерея решила пойти своим путем: раскрыть феномен Бенуа через коллективный портрет его друзей.

— Александр Бенуа создал вокруг себя мир искусства, существовавший по своим законам, — рассказала «Культуре» куратор выставки Ирина Шуманова. — У этого мира было свое время — прошлое. А также своя география — Петербург и Версаль. И, конечно, своя армия — друзья Бенуа, во многом разделявшие его взгляды и порой воплощавшие его идеи лучше, чем он сам.

Коллективный портрет, представленный на выставке, почти идентичен тому, что обнаруживается в воспоминаниях Бенуа. Здесь и Дягилев, играющей на рояле вместе с Ильей Остроуховым (почеркушка Валентина Серова), и томный Сомов, изображенный Бакстом. А также портреты самого Бакста, в том числе и несколько льстящий ему автопортрет. Помимо «Левушки», есть и «Женяка» (рисовал Добужинский) — Евгений Лансере, племянник Александра Бенуа и брат Зинаиды Серебряковой. И, конечно, «сумрачный бука Серов» — набросок-автопортрет, озаглавленный «Скучный Серов». Все эти сокровища — из фондов Третьяковки: многие работы до революции принадлежали московским коллекционерам, затем были национализированы. В память о собирателях в экспозицию включили портреты Владимира Гиршмана и его жены Генриетты, а также Давида Высоцкого, Владимира фон Мекка.

Оформление выставки отсылает к образу книги. Зрителя встречает стенд с «содержанием»: только вместо названия глав — темы (например, «Театральный роман»), а вместо страницы — номер зала. Бенуа, особенно молодому, подобная концепция наверняка бы не понравилась. Идеолог объединения «Мир искусства» был отчаянным эстетом, как и его друзья-художники, и в пику передвижникам с их скучным морализмом утверждал принципы «чистого и свободного искусства». Свободного, прежде всего, от «литературности», то есть от всего постороннего для живописи. Бенуа со товарищи не любил, когда картина превращалась в иллюстрацию курьеза или происшествия. Только чистая живопись и красота — таково было кредо еще одного основателя «Мира искусства» — Сергея Дягилева. Впрочем, его позиция оказалась слишком радикальной даже для Бенуа, писавшего в воспоминаниях, что тот (Дягилев. — «Культура») «сводил свое суждение о художественных произведениях к одному только требованию этого живописного достоинства. При этом он был склонен (тогда казалось, что это по молодости лет, но дальнейшее показало, что в нем эта склонность была чем-то органически ему свойственным) принимать мишуру за золото, а приятность или модность за красоту».

И все же в нынешней выставке отсылка к литературе кажется уместной. Ведь Александр Бенуа, сын известного архитектора Николая Бенуа и внук не менее выдающегося зодчего Альберта Кавоса, был человеком широко одаренным и прославился не только как художник, но также как критик и историк искусства.

— Его друзья, возможно, были в чем-то талантливее его — каждый в своей области, — пояснила «Культуре» Ирина Шуманова. — Сомов и Бакст интереснее как художники. Философов — как критик. Дягилев — совершенно недостижим как организатор. Но Бенуа был сразу всем. А главное, он влюблял людей в искусство, прививал им вкус — прежде всего с помощью журнала «Мир искусства». Он полностью изменил культурный ландшафт начала XX века.

Исследовательские труды Бенуа действительно впечатляют не меньше его картин. Чего стоит четырехтомная «История живописи всех времен и народов»: амбициозное название точно отражает суть издания. Бенуа «проговаривал» и осмыслял огромный европейский опыт, выстраивал его в понятный нарратив. Увы, довести задуманное до конца все-таки не удалось. Четвертый том был опубликован не полностью: типографию с уже набранным текстом разгромили во время революции.

Подступался Бенуа и к нашему искусству (например, в книге «Русская школа живописи»), мечтая встроить его в мировую историю. Эту «космополитичную цель» он честно обозначил в мемуарах: «Мы горели желанием послужить всеми нашими силами родине, но при этом одним из главных средств такого служения мы считали сближение и объединение русского искусства с общеевропейским, или, точнее, с общемировым». Отсюда — спящие барышни, мушки на щеках, маски, парики, кринолины в картинах «мирискусников». А также проказливые невольники, подглядывающие за купающимися маркизами, кривляющиеся арлекины и грустные пьеро: сплошное кокетство и жеманность. Декорациями — особенно в работах Бенуа — обычно служил Версаль. Впервые увиденный художником в 1896 году, во время поездки на «историческую родину» (в жилах Бенуа текла французская и итальянская кровь), дворец Людовика XIV стал постоянным источником вдохновения для мастера, его «местом силы». «Я не думал, что он (Версаль. — «Культура») до того грандиозен и в то же время исполнен какой-то чудесной меланхолии». Александр Бенуа видел Версаль везде — в палладианском дворце Павловска, барочном Петергофе, в роскошных постройках Царского Села. Версаль стал для художника символом мощи человеческого духа, покорившего природу и переустроившего ее самым красивым образом.

Конечно, Бенуа и его друзья не смогли пройти мимо театра. Сцена стала для них пространством чистой эстетики, о котором они так мечтали. Игра, карнавал, праздник — что может быть более далеким от навязшей в зубах повседневности? «Мирискусники» создавали работы на тему театра, а также сами охотно оформляли спектакли. Бенуа, например, в 1908—1911 годах был художественным руководителем «Русских сезонов» Дягилева.

Еще одним важным — мифологическим — пространством стал Петербург. Парадный — в изящных литографиях Анны Остроумовой-Лебедевой. Напоминающий Венецию — с грандиозными каналами, торчащими из воды палинами и облепившими их чайками — в работах Евгения Лансере. Мрачные задворки города, маленькие деревянные дома на фоне гигантских промышленных зданий: такова столица глазами Мстислава Добужинского. «Петербургский текст» стараниями «мирискусников» получился удивительно разнообразным. И, конечно, не обошлось без отца-основателя города — императора Петра I: для круга Бенуа он олицетворял собой «европейский» поворот России.

— Бенуа и его единомышленники, глядя в прошлое, реформировали настоящее, — рассказала «Культуре» Ирина Шуманова. — В случае Александра Бенуа эта обращенность в прошлое объясняется происхождением: история его семьи на протяжении многих лет была связана с искусством и историей Петербурга. Он вырос в воспоминаниях о прошлом, которое для него казалось более естественным, чем настоящее. При этом он писал о грядущих переменах: о том, что творчество «мирискусников» — завершающий этап, и дальше придет что-то новое. И чутье художественного критика его не подвело. Он никогда не смог принять Кандинского и Малевича. Правда, сделал исключение для Гончаровой, потому что ощутил в ее работах отзвук гравюр петровского времени. И порекомендовал ее Дягилеву в качестве художника для «Золотого петушка».

Официально объединение «Мир искусства» просуществовало до 1927 года. Бенуа, поначалу пытавшийся сотрудничать с советской властью и спасавший памятники старины, покинул страну в 1926-м. «Это была трагедия его жизни, — отметила Ирина Шуманова. — Уехав во Францию, он думал, что вновь станет художественным руководителем дягилевской антрепризы. Но увлечения Дягилева сменились — не без влияния Бенуа, который привел к нему художников нового поколения. В 1920-е Александр Бенуа оформил две оперы Гуно, но больше Дягилев его не привлекал. Александра Николаевича спасла Ида Рубинштейн, пригласившая сотрудничать после смерти Бакста, который был художником ее антрепризы. Бенуа поставил для нее более 16 спектаклей. И в итоге стал востребованным театральным художником. Долгое время сотрудничал с миланской «Ла Скала». В целом его профессионализм был по достоинству оценен в Европе. Но, конечно, такой возможности управления художественным процессом, как в России, у него уже не было, поскольку наступила новая эпоха. А Бенуа остался вечным солдатом «Мира искусства».