PRO&CONTRA

19.12.2018

В России, похоже, закручивается очередной виток споров о памятниках историческим деятелям. На сей раз копья вновь скрестились насчет вероятного возвращения на Лубянку Железного Феликса — ​дескать, скульптура была установлена ровно 60 лет назад и лучшего момента не сыскать. А в Воронеже Дзержинского уже возвращают на прежнее место. Одни считают, что основателя советских спецслужб нельзя изъять из истории, как и остальных его видных однопартийцев, — ​такая ревизия навсегда расколет наше общество. Другие уверены, что увековечивать можно лишь тех, кто, дорвавшись до власти, не лютовал и бесчинствовал, а служил российскому государству, оберегая его целостность и народ.

Железный аргумент

Первое осознание чего-то неправильного в «новой русской революции» 1991 года лично меня не заставило долго ждать: оказалось вполне довольно попытки сноса разгоряченной толпой памятника Феликсу Дзержинскому на Лубянской площади столицы. Стараниями скульптора Евгения Вучетича и архитектора Григория Захарова он был идеально вписан в непростое с художественной точки зрения пространство. И никакими установками Соловецкого камня рядом данную эстетическую дыру не уравновесить.

Разумеется, «свобода приходит нагая», а насилие — ​«повивальная бабка истории». И любые революции всегда сопровождаются жертвами и разрушениями. Вот только начинаются они, революции, творческими актами, пусть даже и чудовищными, как поэма Владимира Маяковского «150 000 000» с его до сих пор страшным: «Стар — ​убивать. На пепельницы черепа!» И принять или не принять происходящее можно только «слушая музыку революции», как это делал совсем не большевик Александр Блок.

А вот уничтожение символов прошлого — ​акт далеко не творческий. Это уже не «музыка революции», а вполне закономерное в тех, да и в нынешних, обстоятельствах, предчувствие гражданской войны. Не игрушечной, а самой что ни на есть настоящей.

Той самой гражданской войны, которая может закончиться либо истреблением одной части народа, либо общенациональным примирением. Для последнего же необходимо уважение к символам и героям противоположной стороны. Даже если это активно кому-то не нравящийся создатель советской ЧК Феликс Дзержинский. Или «Республиканский алтарь» в парижском Пантеоне с фигурами Робеспьера, Демулена и Дантона.

С точки зрения эстетической — ​вопроса, возвращать Железного Феликса на Лубянку или не возвращать, не существует. Архитектурную дыру на одной из главных площадей столицы необходимо заполнять, а памятник Дзержинскому — ​мастерская работа.

Что же касается исторического аспекта, то вспоминается, как переписывал историю Никита Хрущев. Жестко, круче, чем в любом 1937 году, вымарывалось фактически все. И говорят, даже были подготовлены все документы к переименованию одного исторического события, которому посвящена выдающаяся работа Евгения Викторовича «Родина-мать зовет» на Мамаевом кургане: Сталинградскую битву было предложено переименовать в Волгоградскую. ХХ съезд партии как-никак.

Но, к счастью, не получилось. Слишком уж звонко отдалось то величайшее сражение в истории даже не только советской, но и мировой. Пришлось бы требовать переименования площади Place de la Bataille-de-Stalingrad в Париже или улицы Rue de la Bataille-de-Stalingrad в Нанте. Маетно оказалось все это. Решили ограничиться обезглавливанием самого города. Битву не стали трогать. И правильно: опасное это дело — ​с такими вещами играть.

Равно, кстати, как и с памятью Феликса Дзержинского. Фигурой он был, разумеется, неоднозначной. Но факт: он создал одну из самых, до сих пор, кстати, эффективных спецслужб в мире. И здесь для истории страны нет разницы — ​«плохим» был Феликс Эдмундович или «хорошим». Пусть об этом креативные мальчики и девочки спорят: с точки же зрения исторической реальности — ​это вообще не критерий. А сатана, как писал также неоднозначный философ Ницше — ​вообще «старый релятивист».

Для истории России важно то, что Феликс Дзержинский в ней был. Такой, какой был. Уже давно культурно обработанный и мифологизированный — ​причем с обеих сторон. Иногда до смешного: хотелось бы напомнить, к примеру, с чего начиналась слава нобелевского лауреата Светланы Алексиевич — ​с нон-фикшн в журнале «Неман» под названием «Меч и пламя революции» — ​большего панегирика товарищу Дзержинскому, пожалуй, не сыскать.

Есть факт: памятник Железному Феликсу работы Вучетича, как монумент эпохе, должен стоять на своем законном месте на Лубянке. Как стоит «Родина-мать зовет» на Мамаевом кургане. Как стоит «Воин-освободитель» в Трептов-парке в Берлине. Как стоит «Перекуем мечи на орала» перед зданием ООН в Нью-Йорке. И как стоит его же, Вучетича, в соавторстве со скульптором Бородаем, «Родина-мать» в Киеве. Ее, к счастью, даже у нынешнего поколения «бесстрашных свободных скакунов» в украинской политике, не приходит в голову мысль разрушить или снести. Это наше общее прошлое — ​разное, но наше. И принять его можно только во всей полноте, без деления на правильных и неправильных. Да и судьи кто?

Попытаться же изъять Дзержинского или кого-то еще из истории — ​значит сделать ее неполной, отсечь кусок. Ни к чему хорошему это в конечном итоге не приведет. Мертвых не воскресит, а живых не примирит. Историческая память — ​это ведь цельное, разнотканное полотно.

Дмитрий ЛЕКУХ, писатель

Феликс и пустота

«В зимнее дождливое утро, когда солнце завалили тучи, в подвалы Крыма свалены были десятки тысяч человеческих жизней и дожидались своего убийства. А над ними пили и спали те, что убивать ходят. А на столах пачки листков лежали, на которых к ночи ставили красную букву… одну роковую букву. С этой буквы пишутся два дорогих слова: Родина и Россия. «Расход» и «Расстрел» — ​тоже начинаются с этой буквы. Ни Родины, ни России не знали те, что убивать ходят», — ​писал в «Солнце мертвых» Иван Шмелев.

Начальником «тех, что убивать ходят», сотрудников Крымской ЧК, как и всех других ЧК в тогдашней России, был Феликс Дзержинский. Он стал ключевой фигурой в истории красного террора, жертвами которого пали священники и монахи, офицеры и профессора, ижевские рабочие и тамбовские крестьяне — ​все, кто по тем или иным причинам не принял большевистскую революцию.

За последние десятилетия советской власти мы привыкли к тому, что Дзержинский — ​своего рода символ государства. Его портреты висели и в милиции, и в КГБ, под ними работали отнюдь не только ежовские палачи, но и люди, которые сражались с гитлеровцами, ловили шпионов и террористов, вызнавали у противника атомные секреты… Однако по большому счету Дзержинский превратился в символ государственности лишь в послесталинский период, когда в советском пантеоне разверзлась пустота. И никогда никто не забывал, что он прежде всего Рыцарь Революции (а значит, и красного террора). Монументов этому деятелю в мире насчитывается около сорока, так что мемориалами он, прямо скажем, не обделен.

Те, кто требует вернуть памятник Дзержинскому, хотят увековечивания не руководителя совета народного хозяйства, а символа и главы красного террора. С помощью Железного Феликса хотят пугать либерал-реформаторов. Но тем вряд ли будет страшно, — ​их роднит с Дзержинским и прочими деятелями революции куда большее, чем воображают ностальгирующие по коммунизму романтики, — ​враждебность к исторической России и готовность «пальнуть пулей в Святую Русь». Даже генеалогически многие из реформаторов и либеральных демагогов восходят к соратникам Дзержинского или писали в молодости оды Рыцарю Революции.

Парадоксально, что зачастую те же самые люди, которые требуют восстановить памятник Дзержинскому, требуют разрушить памятники Колчаку или Лавру Корнилову, не ставить памятников Дроздовскому или Каппелю, а иногда, как случилось в 2017 году в Новосибирске, набрасываются с топором даже на бронзового цесаревича Алексея, ребенка, который точно никому в этом мире не сделал зла. Из фазы «у каждого своя правда» нас хотят опять склонить в фазу «правда только та, что написана в Кратком курсе истории ВКП(б)».

И если бы речь шла только об оценке событий ХХ века или Гражданской войне. Нигде в России нет памятника одному из основателей нашего государства — ​Ивану Калите. В Москве нет памятника ни архитектору московского великодержавия Ивану  III (только в Калужской области, хотя ему место и вовсе в Кремле), ни его сыну Василию  III. Вокруг каждого из немногих памятников Ивану Грозному возникает сумасшедшая дискуссия, хотя, при всей своей спорности, он пролил русской крови всяко меньше, чем Дзержинский.

Нет у нас памятников выдающимся русским полководцам и дипломатам: Даниле Щене (победителю в битве при Ведроше), Дмитрию Хворостинину (герою битвы при Молодях), Андрею Щелкалову, Семену Пожарскому (мужественно сложившему голову за единство Руси). Совершенно абсурдная ситуация сложилась в Тюмени, где против памятника Ермаку протестуют недовольные присоединением Сибири к России, и местная власть почему-то идет у них на поводу.

Нет памятников национальным мыслителям — ​Алексею Хомякову, Михаилу Каткову, Константину Леонтьеву. Да и жертвам террора в ХХ веке ставят их как-то странно — ​либо вообще людям без лиц, либо всевозможным «папам Арбата».

Все это свидетельство звенящего идеологического вакуума, отсутствия у нас внятных общенациональных ценностей и исторической памяти. На фоне этого происходят порой дичайшие случаи. В середине декабря в Дагестане ухитрились установить памятник турецким оккупантам, интервентам, входившим в сепаратистскую «Кавказскую исламскую армию», которые пали «смертью храбрых в боях за освобождение» Порт-Петровска (Махачкалы) от «оккупационных войск» генерала Бичерахова.

Лазарь Бичерахов сражался под русским флагом за сохранение Дагестана в составе России, он не был даже «белым» в строгом смысле слова — ​сотрудничал и с Бакинской коммуной, лишь бы против интервентов и сепаратистов. Турецкие войска, от которых он оборонял Порт-Петровск, шли, чтобы отторгнуть Дагестан от России и передать его марионеточной «Азербайджанской Демократической Республике». Иными словами, в Дагестане ухитрились поставить памятник иностранным оккупантам, сражавшимся ради расчленения нашей страны, против защитников единства и неделимости России…

Такие абсурдные истории будут происходить до тех пор, пока мы не определимся с идеологией. Она может быть только одна. Наша Родина — ​Россия. Мы хотим, чтобы она была единой, неделимой, великой и сильной. Кто сражался за это дело — ​тому и могут и должны стоять памятники.

Егор ХОЛМОГОРОВ, публицист

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции