Сергей КОРОБКОВ

10.05.2017

Центральный академический театр Российской армии включил в репертуар пьесу Михаила Булгакова «Кабала святош».

Худрук ЦАТРА Борис Морозов намеренно отошел от общепринятых деклараций, сопровождавших это сочинение задолго до мхатовской премьеры 1936 года. После нескольких представлений «Правда» печатает редакционную статью, дословно копирующую подготовленную Платоном Керженцевым для Политбюро ЦК ВКП(б) записку «О «Мольере» М. Булгакова», и называет ее «Внешний блеск и фальшивое содержание». Драматурга обвиняют в том, что пьеса принижена до простой семейной драмы, а вместо исторического Мольера на подмостки выведен «заурядный актерик», чье сопротивление выглядит карикатурой на «ту подлинную борьбу и драматизм, которые имели место при дворе Людовика XIV». 

С тех пор тема художника и власти, взаимоотношений Мольера-драматурга и короля-солнце, где без подсказок прочитывался диалог между Булгаковым и Сталиным, занимала авторов немногочисленных постановок едва ли не больше, чем трагедия актера, по незнанию женившегося на собственной дочери и обвиненного в кровосмесительстве. Третий план булгаковской пьесы носит откровенный антиклерикальный характер: собственно, кабала святош, преследующих Мольера за то, что в образе Тартюфа тот раскритиковал нравы современной ему церкви, — не что иное, как неизбежный суд за свободомыслие и вероотступничество. 

Ни первое, ни второе, ни третье не интересует режиссера так, как сюжет судьбы главного персонажа, чьим единственным предназначением был Театр.

Спектакль Морозова — о театре и человеке театра. О жизни, похожей на пьесу, и о пьесе, похожей на жизнь. В этот формат вмещается многое — и семейная хроника Мольера, и политика «богоданного» короля, и заговор парижского архиепископа — основателя кабалы Священного Писания, и даже личная драма Булгакова. Но летающий вдоль сцены шелковый занавес словно смывает эпизод за эпизодом, тему за темой, постоянно напоминая о том, что в театре, как и в жизни, возможно все, хотя без волшебства и умения преображать себя и окружающее художник становится обывателем, циником, мещанином. Не случайно в рачительно организованном пространстве сценографа Анастасии Глебовой зрительных зала — два: воображаемый, в Пале-Рояль, куда выходят к рампе мольеровские актеры, и настоящий, заполненный публикой.

Морозов заимствует пролог из романа «Жизнь господина де Мольера». То место вначале, названное Булгаковым «Я разговариваю с акушеркой», где рассказано, что 13 января 1622 года повитуха приняла у госпожи Поклен недоношенного младенца, какого не родится в течение нескольких столетий, и он станет знаменитее короля-солнце. В телевизионном спектакле Анатолия Эфроса «Всего несколько слов в честь господина де Мольера» (1973) пролог читал Лев Круглый, игравший Лагранжа — летописца театра Мольера и его соратника. В постановке Морозова о появлении великого младенца извещает Жан-Жак Бутон, тушильщик свечей (отличная работа Константина Денискина). Причем делает это так, будто рождается не Мольер, а сам Театр, чья смерть означала бы тяжелейшую утрату не только для Франции — для целого мира.

Андрей Егоров ведет заглавную роль, будто искусный композитор, сочиняющий симфонию собственной жизни. Тут в помощь негромкая, но яркая, воплощающая динамику движения и потаенную страсть творчества музыка Рубена Затикяна. Лишь иногда, когда сброшены маска или парик, когда течет грим и падает сердце, лицо Мольера, «увеличенное» Егоровым до крупного плана, выдает усталость — но не растерянность и отчаяние. Даже после знаменитых реплик: «Всю жизнь я ему лизал шпоры и думал только одно: не раздави. И вот все-таки — раздавил. Тиран!.. Ваше величество, где же вы найдете такого другого блюдолиза, как Мольер?.. Но ведь из-за чего, Бутон? Из-за «Тартюфа». Из-за этого унижался. Думал найти союзника. Нашел! Не унижайся. Бутон! Ненавижу королевскую тиранию!» Музыка подмостков ведет к обычно проходной, однако в данном случае едва ли не главной фразе: «Я еще хозяин на последнем спектакле». И он отправляется на сцену, умирает на ней и, обращаясь в юного создателя прославленного Блистательного театра, возрождается вновь — молодым и веселым Арлекином, попирающим смерть и поющим осанну лицедеям, умеющим не унывать и преображать жизнь.

В сочиненной Морозовым поэме о волшебной силе искусства безукоризненный ансамбль актеров вслед за драматургом и режиссером признается в любви к профессии и к зрителю. Безусловному взлету Андрея Егорова отнюдь не служит фоном гармонично сыгранные роли Николая Лазарева (Людовик Великий), Ольги Богдановой (Мадлена Бежар), Сергея Смирнова (Маркиз де Шарон), Дениса Кутузова (Шут) и особенно Романа Богданова (Захария Муаррон). В прологе, как и в финале на сцене, они — вместе: одинаково мечтают, верят, волнуются перед выходом в воображаемый зал. Так и получается театр.