Мурзилка, будь человеком!
26.07.2017
Галерея «Веллум» предлагает вспомнить яркое советское прошлое — здесь проходит выставка «Мурзилка и мировой империализм», посвященная творчеству знаменитого графика Аминадава Каневского. «Твои рисунки увидав, / Тебе, мой друг, сказал бы Чехов: / «Благодарю, Аминадав!» — убеждал художника Самуил Маршак. А Чуковский со свойственной ему учтивостью писал: «Только теперь я увидел Вашего «Балду» и спешу выразить Вам свой восторг… Уверен, что сам Александр Сергеевич одобрил бы эти картины».
Им восхищались не только классики, но и обычные читатели. Очередной номер «Крокодила» ждали с нетерпением — из-за его карикатур. Ведь всенародную славу он обрел именно благодаря сатирическим рисункам. В восторге были и критики, отмечавшие обаяние, силу таланта и «ясность идейных позиций передового советского художника».
Передовым он, к слову, был не всегда. Например, во время учебы во ВХУТЕМАСе отставал от моды тех лет, не поддаваясь влиянию актуального абстракционизма, кубизма и «прочих побегов формализма». Милый его сердцу реализм тогда почетом не пользовался. Позже Каневский со смехом вспоминал, как проходили уроки в мастерских продвинутых живописцев: «Уважающие себя и вполне воспитанные молодые люди и девицы писали натюрморт. Синяя вазочка, и в нее воткнуты бумажные цветы… Прежде чем начать свою работу, я решил посмотреть, как пишут они и как получается натюрморт. Ничего похожего на синюю вазочку с цветами я не увидел». Вместо ожидаемого результата будущий народный художник СССР обнаружил на холстах «кашу из ультрамарина и краплака, канареечные компоты, дичь, чушь, белиберду и бред».
Вдоволь насмотревшись на эти творения, он пошел учиться к Владимиру Фаворскому, блестящему мастеру ксилографии и книжного дизайна. В итоге Каневский превратился в отличного графика. Умел с помощью нескольких штрихов добиться удивительного эффекта. При этом был прекрасным колористом, в чем можно убедиться на выставке, посмотрев на неизвестные широкому зрителю акварели мэтра: лиричные работы «Читающая», «Сидящая на фоне деревьев» или «В Тарусе».
Каневский, кстати, в юности мечтал вовсе не о сатире, а о тихих поэтичных пейзажах. И тем не менее впервые его рисунки появились в журнале «Безбожник у станка». Затем — в «Пионере», «Даешь» и «Комсомольской правде». А с середины 30-х художник превратился в постоянного автора «Крокодила». С этого и началась всенародная слава карикатуриста. Но самым известным его детищем стал пушистый желтый зверек в красном берете и с фотоаппаратом через плечо. В 1937 году он украсил знаменитый детский журнал. В номере говорилось: «Наконец-то нашелся Мурзилка! Его поймал художник Каневский и притащил в редакцию. Посмотри на обложку — там ты увидишь Мурзилкин портрет».
Справедливости ради надо сказать, что Мурзилка существовал и раньше, только постоянно менял облик. В XIX веке, будучи героем детских книжек, он представал в виде крошечного эльфа во фраке, шелковом цилиндре, с моноклем и тросточкой. А после революции, когда его именем назвали журнал, превратился в дворняжку. Так и жил с четырьмя лапами и хвостом, пока Каневский не избавил его от собачьей жизни. С тех пор зверек тоже, наверное, не раз повторял: «Благодарю, Аминадав!»
Как ни странно, на выставке Мурзилка не показан никак — ни в прежнем образе, ни в трактовке Каневского (галерея изображениями известного героя не обладает, всякий зритель помнит его и так). Зато в обилии представлены сатирические картины его «папы». Вот «Дорожные рабочие» из «Крокодила» за 1965 год: тройка колоритных раздолбаев режется в карты на развороченной трассе… Неподалеку висит «План коровника»: под проливным дождем, укутавшись в рогожу, сидит корова, рядом — стакан чая, прямо перед ней — унылый чиновник, что-то втолковывающий продрогшей парнокопытной. Или долговязый джентльмен, стоя возле «Трех богатырей» Васнецова, спрашивает собеседника: «Сэр, не кажется ли вам, что с Россией всегда было трудно разговаривать с позиции силы?»
Для скучающих по детству отдушиной станут канонические рисунки Каневского к «Девочке-ревушке» Барто или «Рассеянному» Маршака. Подарок для любителей изящной словесности — оформление классики. Здесь художник следовал заветам Фаворского, утверждавшего: «Я не иллюстрирую произведения, а создаю книгу».
