Елена ФЕДОРЕНКО

03.11.2014

Музыкальный театр имени К. С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко 7 ноября представляет премьеру балета «Татьяна» в постановке Джона Ноймайера. Судя по всему, нас ждет сенсация.

Спектакль по пушкинскому «Евгению Онегину» — копродукция Музтеатра и Гамбургского балета Джона Ноймайера. В Гамбурге премьера состоялась минувшим летом. Теперь хореограф репетирует с московскими артистами. На первом показе партии Татьяны и Онегина исполнят Диана Вишнёва и Дмитрий Соболевский (удививший свободным и стильным танцем на недавно прошедшем Красноярском конкурсе «Гран-при Сибири»). Несчастливую любовь Ольги и Ленского разыграют Ольга Сизых и Алексей Бабаев. Музыка специально написана композитором Лерой Ауэрбах.

Ноймайер работает с Театром Станиславского и Немировича-Данченко в третий раз. В 2007 году он перенес сюда балет «Чайка» по Чехову, перепрофилировав главных героев из актрис и писателей в балерин и хореографов. Спустя четыре года на Большую Дмитровку из Гамбурга приплыла печальная «Русалочка» и открыла Москве немало «местных» талантов. Успех у зрителей превзошел все ожидания. Теперь — «Татьяна».

Роман Пушкина знал несколько балетных воплощений. От роскошного спектакля Джона Крэнко, не обошедшегося без «развесистой клюквы», когда русские крестьяне танцуют сиртаки, а святочные гадания происходят на зеленой лужайке (недавно творение англичанина перенесли на сцену Большого театра), — до радикальной версии Бориса Эйфмана, где фоном становится путч 1991 года, рок-певец Ленский погибает в пьяной поножовщине, а смахивающий на криминального авторитета князь Гремин превращает провинциальную Татьяну в светскую львицу. Ноймайера угар дискотек не волнует, к первоисточнику он относится с пиететом. Накануне генеральной репетиции корреспондент «Культуры» расспросила Джона Ноймайера о его новой московской премьере.

культура: Почему балет назван «Татьяна», а не «Евгений Онегин»?
Ноймайер: Развитие пушкинской истории я вижу исключительно в главной героине. Действие зависит от ее поступков: сначала поразительно сильное письмо к герою. Потом — решение выйти замуж, когда Татьяна подчиняется отнюдь не чувствам, а рассудку. И, наконец, последняя встреча с Онегиным, отказ от возможного счастья. Сильный поступок. В герое такого характера нет. Достоевский ведь тоже считал, что Татьяна — главная героиня.

культура: И говорил, что лучше бы Пушкин назвал свое произведение ее именем…
Ноймайер: Татьяна — «аутсайдер», странная девочка, живущая в мире грез и фантазий.

культура: В России существует мощный генетический бэкграунд восприятия пушкинской Татьяны. Хотя автор пишет, что она дика, печальна, молчалива, что «никто б не мог ее прекрасною назвать» и прочее, Татьяна воспринимается как идеал во всем. На иностранца ведь не давит русский миф?
Ноймайер: Конечно, я не русский и не стану им притворяться. Но ведь «Евгений Онегин» — часть мировой литературы, ее достояние. Роман рассказывает о том, что присуще всем людям, независимо от национальности.

Для меня подготовка к балету начинается с чувства, с почти инстинктивных реакций, когда я попадаю в плен некоторых фрагментов текста и постоянно к ним возвращаюсь. Герои в моем восприятии становятся живыми людьми. Уже потом я могу изучать материал, делать заметки, читать, например, Достоевского или Набокова, который в своем комментарии объясняет почти каждое слово романа.

культура: Вы в третий раз работаете с труппой Музтеатра. Тем, кто уже танцевал Ваши спектакли, на кастинге было проще?
Ноймайер: В «Татьяне» заняты и те, кого я увидел впервые, и те, кто танцевал в «Чайке» и «Русалочке». Старался смотреть на труппу более широко, вне зависимости от прошлых работ. Вопрос не в том, чтобы выбрать самого хорошего исполнителя и к нему добавить другого, третьего — тоже весьма неплохих. Нужны не просто артисты, умеющие танцевать и склонные к драматическому перевоплощению, и даже не те, что подходят для конкретных ролей. Самое сложное — собрать ансамбль индивидуальностей. Я провел кастинг летом, потом вернулся в Москву еще раз, дабы убедиться, что мой выбор был правильным.

культура: Театр Станиславского, наверное, воспринимаете как свой московский дом?
Ноймайер: Комната в театре, которую мне предоставляют в третий раз, вроде все та же, в ней ничего не изменилось. Но театр, где я репетирую «Татьяну», отличается от того, где семь лет назад мы вместе работали над «Чайкой». Театр — это не стены и не здание. Театр — это люди. Люди поменялись, появились совсем молодые артисты.

культура: Как в этой юной труппе чувствует себя Татьяна — Диана Вишнёва — балерина имперского масштаба и менталитета?
Ноймайер: С Дианой всегда просто и всегда хорошо. У нее есть бесстрашие, умение выкладываться на репетициях. Для молодых исполнителей она — пример подлинной самоотдачи и образец того, как надо работать.

культура: Почему, по-Вашему, Татьяна все-таки отказывается от Онегина? Пушкину, думаю, важна клятва перед алтарем — ведь и другая его героиня говорит: «Поздно — я обвенчана, я жена князя Верейского». Достоевский, чьи мысли Вам близки, считает, что ее измена покроет стыдом и позором мужа, и этого Таня Ларина допустить не может.
Ноймайер: Мне кажется, к финалу романа Татьяна пришла к некоему равновесию двух своих миров: эмоционального и рационального. В первых сценах она, порывистая девушка, пребывает в мечтах о добром и щедром человеке. Как героини романов, которыми она жила и которых идеализировала. Таким человеком стал для нее муж-генерал. Она, любящая, отказывает Онегину: «Я Вас люблю (к чему лукавить?) …» — сказано четко и ясно, без сантиментов. Ее переживания в этой сцене спектакля сотканы из воспоминаний о «диком саде», могиле «бедной няни» — всего, что составляет круг ее размышлений о собственной жизни и что она сумела понять, оторвавшись от книжных грез, став взрослой, независимой и сильной. Ответ Онегину связан и с тем, о чем Вы вспомнили, но продиктован внятным аналитическим взглядом Татьяны на жизнь.

культура: Сон Татьяны — ценный подарок хореографу. Как Вы думаете, почему в балете так любят сны и видения?
Ноймайер: Убежден, что хореографический спектакль не требует вербальных пояснений. Впечатление производит только то, что мы видим на сцене. Танец — язык сиюминутный, и балет может распоряжаться только настоящим временем. А человеческая жизнь бесценна чувствами и ощущениями, в равной степени — и воспоминаниями, и размышлениями о будущем. Тут и помогают сны — своего рода «прорисовки» характеров, портреты персонажей. Как переживания прошедшего и предчувствия будущего. Сон Татьяны меня совершенно очаровывает. Неслучайно у Пушкина он приходится на середину романа как кульминация. Именно поэт подарил мне первую идею либретто, где в прологе герои спят и видят сны.

культура: Ленского Вы сделали композитором, подобно тому, как в «Чайке» превратили писателей в хореографов. Зачем?
Ноймайер: Ленский у Пушкина поэт, но писательский труд и, главное, его результат, сложно передать танцем. В нескольких эпизодах балета вы увидите, как Ленский, сидя за фортепиано, пишет музыку. Он создает мелодию, которая будет ассоциироваться с его образом. Эта музыкальная тема звучит в начале, а потом вновь возникает в одном из самых важных моментов спектакля, когда Онегин пытается писать Татьяне. Музыкальный посыл очень важен, потому что тень Ленского всегда рядом с Онегиным. Мне кажется, в безграничной любви Онегина к Татьяне, что рождается после разлуки, живет порывистость Ленского. За моим Онегиным всегда возникает тень убитого им друга.

культура: Как Вы думаете, был бы Ленский счастлив с Ольгой?
Ноймайер: Понятия не имею. Об этом надо подумать. Ленский безгранично влюблен в Ольгу, а вот в ней я как раз не уверен: слишком мало она горевала, слишком скоро нашла счастье с молодым уланом. Важнее иное: тоскующий Онегин ищет смысл жизни. Он убивает Ленского, а тот нашел смысл в творчестве и непритворной любви к Ольге. Хотя я читал — не сомневайтесь — об ироничном отношении Пушкина к Ленскому.

культура: Пушкинский роман имел немало интерпретаций, самые знаменитые в музыкальном театре — опера Чайковского и балет Крэнко. Они на Вас повлияли?
Ноймайер: Нет-нет. Моя «Татьяна» — это роман Пушкина. Книга — главный родник моего вдохновения, источник фантазии заключен в слове. Музыка, пластическое прочтение, свет, костюмы появляются только после того, как я полюбил текст, и он меня захватил. В работе над спектаклем главное — быть правдивым и честным по отношению к произведению.

Я был на премьере балета Джона Крэнко, наблюдал за процессом создания балета, сам танцевал в спектакле — полвека тому назад. Тогда мне в голову не приходило поставить «Евгения Онегина». Но все-таки помню впечатление, подтолкнувшее к Пушкину — постановку оперы Чайковского Андреа Брет на Зальцбургском фестивале 2007-го. Умный и тонкий спектакль поразил меня тем, что показал общечеловеческую и внеисторическую суть романа. Захотелось перечитать книгу, а после создать «бессловесных» пушкинских героев. С ними я и начал так счастливо жить.