Рассказать бы Гоголю про жизнь нашу убогую: дебют Мастерской «12» Никиты Михалкова
08.09.2025
.jpg)
— Я не люблю слово «концепция», тут у нас все очень просто, — заявил перед премьерой Владимир Панков. — Это абсолютно актерская история. Режиссер в данном случае находится на втором плане. Мы играем в старый театр с суфлерской будкой, с нафталином, с большой формой существования артиста и очень бережным отношением к тексту. В спектакле даже есть рассказчик, который доносит до зрителя комментарии Гоголя, произносит текст от автора. Правда, в моей постановке есть трюк, но и тут я бил себя по рукам, чтобы не «наворачивать» больше, чем нужно... Когда мы встретились с Игорем Павловичем Поповым, директором театра Никиты Сергеевича Михалкова, я сказал: «Ставлю, если Городничим будет Гармаш!» Очень важно, чтобы короля и свиту играли личности, большие артисты. Символично и важно, что Театр Никиты Михалкова открывается именно «Ревизором», как раньше серьезные сцены начинали свою жизнь с пьесы Гоголя.
Фото: Сергей Петров/предоставлено пресс-службой театра «Мастерская «12» Никиты Михалкова»
Режиссер, разумеется, поскромничал. На деле его саунд-драма обернулась вещицей с сюрпризами и монументальным Городничим. «Это — персонаж на все времена, — обозначил масштаб образа Сергей Гармаш. — Большое количество его реплик и сегодня можно услышать от облеченных властью людей. Работая над ролью, я вспоминал Станиславского: играя доброго, ищи, где он злой, а приступая к работе над отрицательным героем, ищи в нем хорошее... Я старался, чтобы зрители увидели слабого и сильного, даже наивного Городничего».
Сцена также впечатлила монументальностью. Художник-постановщик Максим Обрезков — уже поработавший с Академией Михалкова на спектаклях «Послание изгнанных. Миражи Серебряного века» и «Тина», поставивший в Мастерской «12» пластическую инсценировку толстовского «Воскресения», — водрузил на снисходящие в зал подмостки гигантские покорябанные зеркала в пышных ампирных рамах, плавно перемещающиеся и подсвечивающие действо.
.jpg "«Ревизор»")
Фото: Сергей Петров/предоставлено пресс-службой театра «Мастерская «12» Никиты Михалкова»
В первом акте бал правили хорошо темперированный юмор и легкость мысли необыкновенная, воплощенная в комиковании чиновников и оголодавшего Хлестакова. Последний явился народу на руках громадного Осипа. Лихо сбросив «бремя» себе под ноги, актер Петр Маркин исполнил арию в сопровождении оркестра, расположившегося в оркестровой яме и по бокам просцениума. Музыкальная партитура Артема Кима и Сергея Родюкова послужила почти материальной основой для пластической ткани сцен, по которым снует резвый челнок-Хлестаков в исполнении Данилы Рассомахина, демонстрирующего чудеса комической эквилибристики и актерского озорства. Ему не уступает кордебалет чиновников, где попеременно солируют Дмитрий Мухамадеев, Иван Агапов, Сергей Степанченко, Дмитрий Костяев, Сергей Газаров и городничиха Елена Яковлева.
В тот самый миг, когда кто был ничем, стал почти всем, взорвалась петарда и только-только влетевший в правую кулису Ревизор вихрем вырвался из левой, а навстречу ему уже спешил близнец. Завирающийся герой истово уверовал в свои небылицы, материализовавшиеся в его собственном двойнике (Павел Рассомахин).
Фото: Сергей Петров/предоставлено пресс-службой театра «Мастерская «12» Никиты Михалкова»
«С одной стороны, это усиление персонажа, с другой — шизофрения, — пояснил явленный зрителю казус Данила Рассомахин. — В острые моменты, например с голоду или знакомясь с дочерью Городничего, мой герой начинает раздваиваться». То же происходит и с губернаторской дочкой (Галина и Полина Медведевы), и Городничих оказывается как бы двое! Впрочем, речь идет не о дубликате Сергея Гармаша: практичный начальник из первого акта во втором предстает раздавленным стыдом идеалистом, и праздничный бурлеск оборачивается горькой сатирой.
Суть гоголевского самодура соавторы разглядели в том, что Сквозник-Дмухановский, узревший в зеркале кривую рожу, не стал пенять на «мерзкое стекло», а пережил подлинный катарсис. Неглупый, ловкий деляга всю жизнь играл по неписанным правилам, был как все и в своем роде — лучше многих, а оказался одурачен собственным идеалом... В его представлении Ревизор явил высшую, непостижимо прекрасную ипостась верховной власти, которой и надлежит быть экзотической, ветреной, божественной штучкой, легкокрылым шалуном, эдаким Меркурием... На беду, саратовский уроженец Хлестаков точно так же воспринимает рафинированную петербуржскость, которая суть не что иное, как самозванство.
Фото: Сергей Петров/предоставлено пресс-службой театра «Мастерская «12» Никиты Михалкова»
«Всем досталось, а мне больше всех!» — двести лет назад, оценив «Ревизора», резюмировал государь-император. Проницательный Николай Павлович имел в виду не беспорядки в царстве, а проблему иного калибра: начиная с Лжедмитрия и Семибоярщины, а может и ранее, власть в России ассоциируется с самозванством, абсолютная власть — с гомерическим надувательством. И это родовое проклятие веками тяжким бременем лежит на нашей хрупкой-прехрупкой социальной вертикали. Добрые лица граждан превращаются в «кувшинные рыла» функционеров не только в фантастических сюжетах Николая Васильевича. Гоголь, думается, был бы приятно удивлен работой Панкова, который одолел тяготевшее над «Ревизором» проклятие овнешненности и карикатурности, поставил премьеру, достойную подмостков Императорских театров.
Фотографии: Сергей Петров/предоставлены пресс-службой театра «Мастерская «12» Никиты Михалкова»