«Культура» поговорила с Ольгой Смирновой — самой молодой примой Большого театра. В нынешнем сезоне в ее репертуаре появилась Медора в «Корсаре», и она стала первой исполнительницей заглавных партий в премьерах «Орландо» и «Мастер и Маргарита».

— Как работалось над премьерой «Мастера и Маргариты»?

— Перед началом работы я перечитала роман, и возникло общее вдохновение — от книги, сюжета, образов, мистики. Но веры в то, что это может получиться, не было. Она появилась позже. На репетициях царила хорошая атмосфера — Эдвард (хореограф Эдвард Клюг. — «Культура») доброжелателен и заражает общим творческим поиском. Он приходил в зал в принципе «неподготовленным», расставлял всех героев в пространстве, рассказывал, что происходит в данной сцене, и только потом возникал процесс рождения движений, когда ты не разучиваешь заранее сочиненные хореографом комбинации, а тоже предлагаешь, пробуешь, чувствуешь себя соавтором. Это здорово. Ближе к выпуску, когда Эдвард сфокусировался на втором акте, где царит Маргарита, у меня стала появляться внутренняя вера в героиню. Многие находки хореографа, связанные с балом Сатаны, дуэт с Воландом меня сразу убедили и зацепили, и начал формироваться образ. Этому, безусловно, помогала музыка Шнитке, многослойная, как и сам роман, во многих сценах она звучит настолько органично, как будто специально создавалась для воплощения булгаковской философии.

Фактически мы собрали спектакль только к премьере, сцена полета и финал ставились в последний момент. И потому практически не было времени почувствовать целостный образ Маргариты, от одной сцены к другой, вжиться в него. Как часто бывает, если спектакль не переносится, а ставится на труппу, ему нужно время, чтобы танцовщики обжились в нем, поэтому наша история, я считаю, только начинает свой путь. Даже исполняя Маргариту второй раз в премьерном блоке, я чувствовала больше свободы и актерской правды.

— Как вы готовите роли: перевоплощаетесь или «примеряете» на себя — прекрасную балерину Ольгу Смирнову — фабульные ситуации?

— Стараюсь перевоплощаться, чтобы грехи героинь не примерять на себя лично. Но, с другой стороны, реакции, безусловно, достаешь из себя, чтобы они выглядели органично и убедительно. Джон Ноймайер и Жан-Кристоф Майо учили взаимодействию танцовщиков на сцене по принципу «действие — реакция». Когда происходит разговор через пластику, нужно быть внутри него, чтобы правдиво реагировать на жест партнера, а не просто повторять заученный текст. Тогда возникает «химия». В себе же я чувствую какой-то компас, который мне позволяет чувствовать фальшь и ориентирует в актерской подаче. Мне сложно переиграть — в моей природе, наверное, заложено неприятие фальши. А язык тела правдивее и искреннее, чем слова, поэтому пластикой можно сказать больше и тоньше.

— Ребенок начинает профессионально осваивать балет еще в полусознательном возрасте. Как это было у вас?

— С миром балета и театра я знакома не была, первый раз увидела балет, когда уже училась на подготовительном отделении перед поступлением в Вагановскую академию. Начиналось, как у многих: занималась в танцевальном кружке, где маме посоветовали показать меня в балетную школу. Дальше складывалась нетривиальная история — мы опоздали, пришли в сентябре, когда дети моего возраста уже поступили в первый класс, а набирали в подготовительный. Меня посмотрели, сказали, что девочка с неплохими данными, пусть занимается, может, потом и поступит. Мы жили не в центре, и родителям приходилось каждый день возить меня на занятия, а вечером забирать.

Я попала в мир неизвестный: величественное здание школы, атмосфера дисциплины и своих внутренних правил, ритуалов, где девочки здороваются, приседая в маленьком поклончике — книксене, одинаковые белые купальники на уроке. Все это казалось таинственным, существующим по своим законам и, конечно, привлекало. Прежде всего необычностью. Еще — большое количество уроков, сценическая практика до семи вечера. Я чувствовала, что воспитанники академии — дети избранные, и я была в их числе. Но, конечно, что такое путь Балерины, не могла себе представить.

— Балет влияет на характер?

— Он его формирует, поскольку появляется в жизни очень рано. Дети, по каким-то причинам отчисленные из хореографического училища, в выбранных профессиях оказываются успешными, отчасти благодаря балетному воспитанию, которое дает дисциплину, ответственность, закалку.

— Помню такой эпизод двеннадцатилетней давности. Петербургские критики в антракте обсуждают гастролеров, и несколько раз звучит: «Наша Оленька делает это движение лучше». Оказывается, речь шла об ученице предвыпускного класса Ольге Смирновой. Кто заметил вас как танцовщицу незаурядную?

— Педагоги, конечно. Я училась в классе Людмилы Ковалевой, а это, говоря сегодняшними словами, «бренд». Очень много красоты, души вкладывала в нас и педагог по характерному танцу Елена Шерстнева — считаю, что она по-настоящему открыла для меня мир танца и сформировала трепетное отношение к профессии. По природе обладая лидерскими качествами, я всегда стремилась сделать движение лучше, стоять на центральной палке, что является почетным. Педагоги видели мою исполнительность, старательность и, конечно, ставили в пример другим, выстраивали экзаменационные уроки с упором на меня. А на выпуске Алтынай Асылмуратова, художественный руководитель академии, отрепетировала со мной красивейший номер Ролана Пети «Таис».

— Счастливо складывается ваша судьба: балетоманы окружали вниманием еще в школьные годы, в Большой сразу пришли на положение солистки, дебютировали ведущими и главными партиями, потом стали самой молодой примой театра. Последние годы репетируете все премьеры и практически везде выходите в первом составе. Быть первой — сложно?

— Я уже говорила, что стремление быть первой во мне заложено природой, но выстраивать роли этим нельзя, можно — индивидуальностью. Всегда помню наставления моего педагога в Большом Марины Викторовны Кондратьевой, которая поощряла индивидуальное прочтение ролей. Конечно, в рамках хореографического текста, но она учила меня не бояться быть собой и никого не копировать. А сама могла несколько раз показать одну и ту же комбинацию и каждый раз — с новыми нюансами.

— В вашем отношении к танцу, к профессии со времен ранней юности что-то изменилось?

— Спектакль — особенное событие, к которому настраиваешь свое тело и внутреннее состояние в процессе подготовки. Я всегда любила проводить время в зале, совершенствоваться, но со временем стала больше ценить спектакли и выходы на сцену. Ничто не заменит живого волнения, энергии зрителей, взаимодействия с оркестром, особенного чувства импровизации, которое возникает в удачных спектаклях, когда кажется, что тебя ведет какая-то сила. Никакая репетиция не дает таких ощущений.

Чувствую быстротечность времени. Педагоги всегда нам говорили, что профессия балерины короткая, поэтому даже с первого года в театре мне казалось, что терять время — непозволительная роскошь.

— Мысли о будущем привели вас в ГИТИС? Почему выбрали продюсерский факультет?

— Выбор стоял между педагогическим и продюсерским. С появлением проекта Postscript мне стало интересно, как зарождается проект, реализовывается и продолжает жить. Институт дает мне встречи с интересными людьми в области театрального дела, расширяет кругозор. Я знаю театр с точки зрения исполнительской, а с организационной стороны — только в общих чертах. Именно этому учит ГИТИС. Для меня сейчас самый подходящий момент получить теоретические знания и переложить на практический опыт. Конечно, учиться непросто, потому что нужно совмещать загруженность в театре с лекциями и экзаменами, но я не жалею о принятом решении. Если сложно, значит, не стоишь на месте, а продолжаешь осваивать новое.

— Вы танцевали в спектаклях лучших современных хореографов: Уильяма Форсайта, Джона Ноймайера, Жана-Кристофа Майо, Алексея Ратманского, Пола Лайтфута и Сол Леон и даже в «Забытой земле» Иржи Килиана. Какие они в ежедневной работе?

— Все разные — по пластике, по стилю, по философии, по работе с ними в зале. Для меня счастье следовать за хореографом, погружаться в его особенный мир, во Вселенную, заключенную в одном человеке. Мы же говорим о мэтрах, избранных хореографах, талантливых художниках, имеющих свое видение и способных ставить пронзительно и глубоко.

— Когда вы танцуете дуэт по мотивам «Идиота» или монолог Татьяны из «Онегина», то публика понимает, о чем речь — Достоевского и Пушкина все читали. А в программе Postscript в спектакле Макгрегора показалось, что некоторое разочарование публики связано с непониманием.

— Постановка Макгрегора — бессюжетный спектакль, потому он предполагает мыслительную работу зрителей, рассчитывает на их фантазию, воображение, ассоциации. Помимо эффектного визуального ряда, в нем заложен смысл и есть развитие. Условно можно выделить три части: в первой — роботы в масках и шлемах, это бездушный космический образ. Здесь отсылка к появлению новейших технологий: голограммы, проекции, в нашем номере и музыка написана при участии искусственного интеллекта. Многих волнует вопрос: как будет выглядеть искусство будущего и сколько человеческого в нем останется и вообще — нужна ли человеческая энергия, если воспринимать искусство как развлечение, а не потребность души? Затем роботы снимают блестящие латы, на них остаются какие-то атрибуты животного мира, по пластике это все еще не люди, но уже живые существа. По тому, как перетекает музыка в моем соло, чувствую отсылку к водному миру, у моего партнера — грива на голове. А в финале эти странные существа тянутся друг к другу, у них есть потребность в исследовании друг друга. Это трогательный, красивый и чувственный дуэт — он уже больше человеческий и понятный. В нашем мини-спектакле есть своя философия, есть надежда на то, что настоящее, человеческое будет нужно даже в век новейших технологий с клонированным кордебалетом. Зачем нужны живые тридцать два лебедя, если можно клонировать одного человека и получить самый совершенный в мире кордебалет? За чем приходят зрители в театр: за живой энергией или компьютерными чудесами? Мы считаем, что человеческое должно победить, а искусство — продолжать развиваться.

— В вашей жизни много ограничений?

— По меркам человека, не связанного с балетом, наверное, да. Но так как все в моей жизни подчинено театру и моим спектаклям, то я не считаю это ограничениями. Со временем все жертвы становятся нормой жизни. А так как я люблю свою профессию, то получается, что все ограничения — мой сознательный выбор.

— Помню, однажды встретила вас на самокате...

— Такое передвижение в Москве — разумный способ избежать пробок. Места, где я бываю, находятся недалеко друг от друга, и на самокате я спокойно могу покрыть эти расстояния. Москва, кажется, стала предполагать наличие велосипеда или самоката с тех пор, как появились удобные и безопасные велодорожки. Жаль, что климат позволяет ими воспользоваться от силы четыре месяца в году.

— Питание, подсчет калорий, голодание — балетная форма требует жертв?

— Жутких мучений от диет в моей жизни не было благодаря счастливому от природы телосложению. Знаете, балет — это гармоничное, красивое искусство, и изможденный диетами танцовщик на пределе сил не сможет подарить красоту и осмысленность движений — не уверена, что зрители получат вдохновение от такого танца. Я пытаюсь правильно питаться — мышцам надо восстанавливаться, организм нуждается в подпитке — нагрузки у нас спортивные. К сожалению, в школе нас не учат, как себя поддерживать, как правильно питаться, чтобы давать телу необходимые для быстрого восстановления элементы, а это важная составляющая профессии. Музыканты же берегут свои инструменты. Наш инструмент — тело, и о нем надо заботиться.

— Расскажите, по каким принципам вы питаетесь?

— Они достаточно просты. Стараюсь, чтобы еда была сбалансированной, в рационе обязательно мясо, овощи, источник кальция — сыр, творог. Люблю сырники, могу позавтракать блинчиками с творогом. Плюс витаминные комплексы. Важно пить много воды, чтобы не нарушался водный баланс. Удивительно, но в школе, например, запрещали пить, ссылаясь на то, что тело будет отекшим. Я за создание балетной диетологии, чтобы уже в школе, особенно в переходный период, дети знали, как не навредить себе и при том не приобрести комплекс «ятолстая» на всю жизнь.

— По интернету гуляет ролик, где вы после травмы занимаетесь пилатесом. Увлечены этой системой движения?

— Пилатес — методика, созданная для восстановления спортсменов и танцовщиков после травм. Это его прямая направленность, но и в качестве профилактики от травм он нужен. Там есть упражнения, которые помогают разогреть тело или растянуть мышцы, быстрее восстановить его после нагрузки. Жалею, что встретилась с пилатесом, когда уже получила травму. Это то, что должны тоже преподавать в школе, как во всех европейских балетных школах и труппах. И нашему театру необходим профессионально оборудованный зал и инструктор.

— Раньше как-то обходились и без пилатеса?

— Раньше так много не танцевали. Сейчас артисты кордебалета почти каждый вечер выходят на сцену, премьеры в среднем каждую неделю, бывает и чаще, и мы еще совмещаем иногда подготовку классического и современного спектаклей — нагрузка колоссальная. Тело должно быть сильным и выносливым. Пилатес — умная система, помогает поддерживать здоровье.

— Не могу не задать вопрос о Петербурге и Москве. Девочку, которая оканчивает школу, ждут в Мариинском театре, а она уезжает в столицу. Как решились так радикально поменять город и оказаться одной в чужом мегаполисе?

— Конечно, выбор был сложный: мечта всех лет обучения — танцевать в Мариинском театре и перспективы, появлявшиеся в Большом. Тогда открывалась Историческая сцена после долгого ремонта, и наступило золотое время лучших хореографов, которые один за другим приезжали поставить или перенести спектакль. Это и ассистенты Баланчина и Крэнко, и Пьер Лакотт, Джон Ноймайер, Жан-Кристоф Майо. Фактически не нужно было самому уезжать за пределы театра, искать встреч, договариваться. Такой путь проделывала Диана Вишнёва, которая не хотела оставаться в диапазоне репертуара Мариинского. Меня всегда восхищало ее стремление к творческому поиску. В Большом такие интересные работы с талантливыми художниками, да еще в самом начале профессионального пути — огромнейшая удача и профессиональный рост.

Ольга Смирнова — выпускница Вагановской академии. Сразу оказалась в Москве, дебютировала ведущими и главными партиями в Большом театре. Сегодня она лауреат приза Международной ассоциации деятелей хореографии Benois de la Danse, премии имени Леонида Мясина в категории «Танцовщица года, появившаяся на международной сцене» (Позитано, Италия), премии президента Российской Федерации для молодых деятелей культуры.