Народная артистка России и Башкортостана, лауреат Госпремии имени Салавата Юлаева в интервью «Культуре» рассказала о своем супруге — человеке-легенде Шамиле Терегулове, о Юрии Григоровиче, о своем первом партнере Михаиле Барышникове, о земляке Рудольфе Нурееве и о том, чем живет сегодня балет в Уфе.

Леонора Куватова родилась в Уфе. Мама — врач, папа — журналист. Как было принято в советские годы, в столицу Башкирии приехали педагоги Вагановского училища отбирать способных ребят. Так маленькая Леонора на долгих восемь лет отправилась учиться в Ленинград. В профессии балерины она приобрела лучшие черты петербургской культуры: веру в классику, ее точность и глубокие вневременные смыслы. Вернулась в Уфу, перетанцевала все главные партии в спектаклях наследия: «Лебедином озере» и «Жизели», «Спящей красавице» и «Щелкунчике»… Прима колесила по миру в составе советских бригад с концертами «Звезды России».

Более двенадцати лет Леонора Куватова возглавляет балетную труппу Башкирского театра. Много лет, вплоть до недавнего времени, являлась художественным руководителем Уфимского хореографического колледжа имени Рудольфа Нуреева.

— Не раз слышала от танцовщиков, что сцена Башкирской оперы приносит счастье. Это связано с Рудольфом Нуреевым?

— С нашим театром связано много легенд. Он строился в начале прошлого века как народный дом. Средства собирали всем миром и назвали в честь русского писателя, уроженца Уфы Сергея Аксакова. Фасад напоминал итальянскую Ла Скала, зрительный зал — Большой театр в миниатюре. Горожане до сих пор называют театр Аксаковским домом.

Уфа — город первого триумфального сольного дебюта Федора Шаляпина, когда приехавший из Казани хорист заменил заболевшего артиста в опере Монюшко «Галька». Для артистов балета наша сцена священна — здесь танцевал юный Рудик Нуреев. Многие говорят, что чувствуют его неукротимую энергию. Сам Нуреев считал, что его судьбу определил национальный балет «Журавлиная песнь» по старинным легендам, когда его, шестилетнего, привела на спектакль в Аксаковский дом мама и театр показался ему раем.

— Нуреев, как и вы, учился в Ленинградском хореографическом училище. Вы пересекались?

— Нет, я была на десять лет младше. Мы поступили, когда он уже танцевал в труппе Кировского (Мариинского) театра. Позже нам запретили даже вспоминать о Нурееве — первом советском артисте, отказавшемся вернуться в СССР.

— В училище вашим партнером был Михаил Барышников, позже он тоже станет невозвращенцем. Как сложился ваш дуэт?

— С Мишей мы были сокурсниками. Он, как ранее Рудольф Нуреев, учился в классе выдающегося педагога Александра Ивановича Пушкина. Невысокому Мише — одному из самых способных учеников — искали партнершу. Пушкин решил, что я подхожу ему по росту, весу, индивидуальности.

— Наверное, и по характеру?

— Возможно. Я была ботаником с пятеркой по классике; за скромность и миниатюрность называли меня мышонком. Когда в Ленинградском училище мы репетировали па-де-де из «Дон Кихота», мне явно не хватало бравурности, уверенности, шика, и Миша, увидев меня в коридоре, хватал за руку, затаскивал в зал, приговаривая: «Давай, давай, крути!». Заставлял добиваться стабильности в фуэте. Первым нашим спектаклем стал «Щелкунчик» — его мы с Барышниковым станцевали на сцене Мариинского, тогда Кировского, театра. Какое испытали счастье: исполнять главные партии в знаменитом школьном спектакле на великой сцене. Я и сейчас считаю, что это — огромное везение!

— Свое звездное будущее вы предчувствовали? Мечтали о нем?

— Слово «звезда» отсутствовало в нашем лексиконе. И мечты о славе отступали перед любовью к профессии. Мы стремились на сцену, грезили о ролях. Я так горела желанием станцевать «Лебединое озеро», что судьба решила подарить мне шанс. В самом начале работы в Башкирском театре балерина, исполнявшая Одетту-Одиллию, во время спектакля получила травму, и я без репетиций вышла и станцевала адажио и коду Черного лебедя. Я настолько хотела эту партию, что знала весь порядок движений.

Все понимали, что Миша Барышников — один из лучших на курсе — одержим балетом, работал он упорно, до седьмого пота. Конечно, желал стать лучшим, что было непросто в уникальном «классе усовершенствования», куда брали самых талантливых. Все ребята пришли к Пушкину сознательно, чтобы добиться в профессии максимальных успехов. Некоторые имели пусть небольшой, но опыт работы в театре; Миша приехал из Рижского хореографического училища. «Мальчики Пушкина» занимались в известном первом зале нашего училища на улице Росси, и после урока их невозможно было оттуда выгнать: они продолжали вращаться, прыгать, соревноваться.

Ксения Иосифовна, супруга Александра Ивановича, приходила на репетиции, а вечерами мы чаевничали в их скромной двухкомнатной квартире, расположенной в здании Вагановского училища. Они — представители особой породы ленинградской интеллигенции: умные, выдержанные и невероятно добрые.

— Вы продолжали общаться с Барышниковым после окончания училища?

— В 1967-м мы оказались в разных городах: Миша остался в Ленинграде, я уехала в Уфу. Думаю, если бы в то время существовал интернет, мы бы не потерялись. Когда Мишу, как и Нуреева, объявили врагом, то ни о каком общении не могло быть и речи. Сначала, при «железном занавесе», поддерживать отношения было нельзя, а потом мы потерялись, время ушло. Несколько лет назад Геннадий Альберт, сокурсник Миши, привез мне от него привет и книгу в подарок. Так тепло и приятно стало!

— Почему вы, яркая выпускница, не остались в Ленинграде?

— Предложения поступали. Настойчиво приглашал Леонид Якобсон: «Леонора, ты — моя балерина, приходи». Я знала его как талантливого хореографа, но не понимала тогда, что он — гений, личность уникальная. К тому же активизировалось Башкирское министерство культуры, даже министр приехала в Ленинград, чтобы проконтролировать мое возвращение — я считалась одной из лучших выпускниц. Уговорить меня оказалось несложно — за восемь лет я соскучилась по дому, родителям, братьям. Через год меня звали на положение ведущей балерины в Малый оперный театр (сейчас — Михайловский театр в Петербурге. — «Культура»), из Казани приехала известный педагог Нинель Юлтыева — с ключами от квартиры. Но в Ленинград я не вернулась и в Казань не поехала — у меня начинался роман с Шамилем Терегуловым.

— Он — еще одна легенда: заслуженный артист России, народный артист Башкирии, возглавлял балетную труппу без малого два десятилетия; и эти годы называют «эпохой Шамиля». Помню, как меня всегда обескураживала его сдержанность — казалось, он испытывал почти боль, когда говорили о его заслугах…

— Мы с Шамилем познакомились в театре, скоро поженились, танцевали двадцать пять лет — всю жизнь вместе. В балетном зале он ощущал настоящее счастье, жизнь и театр для него были синонимами. Он покидал дом ранним утром и возвращался ближе к полуночи. Его работоспособность поражала. Чувство справедливости и доброжелательность помогали ему в педагогике, но в руководстве мягкий характер ему мешал. В тяжелые 90-е годы балет оказался на грани закрытия: в труппе осталось человек двадцать, артисты уезжали за границу… Тогда Шамиль стал вводить в спектакли своих учеников, еще не окончивших училище. Когда они выпустились, все влились в труппу. Шамиль готовил с ними сольные партии, растил своих танцовщиков. Школа возродила театр.

— Балетная школа в Уфе, которая сейчас называется Хореографический колледж имени Рудольфа Нуреева, тоже детище Шамиля?

— Школа — заслуга Алика Бикчурина, одноклассника Нуреева в Вагановском училище. Он без устали добивался ее открытия, доказывал, что театру без нее не выжить. Мы же с Шамилем вошли в число первых педагогов. К тому времени классы Терегулова были известны — он вел уроки в театре, репетировал в Ансамбле народного танца имени Гаскарова. Сам он объяснял любовь артистов тем, что его танцевальные композиции в экзерсисах складывались под влиянием блестящего педагога Юлия Плахта, и много рассказывал о своем учителе.

Я набрала класс девочек, когда еще танцевала в театре и ездила на гастроли с москвичами, — ко мне рано пришло желание передать усвоенный опыт. Учеников мы вели с первого дня и до выпуска, что в балетном образовании не принято: есть педагоги младших и старших классов. Но выхода у нас не было: всего четыре педагога — Людмила Шапкина, Галина Сабирова и мы с Шамилем, и каждый вел свой класс. Шамиль называл эти годы нашими университетами.

— Разве у вас не было педагогического образования?

— Оно появилось позже, а тогда мы занимались самообразованием. Дом наш был «заселен» книгами по методике преподавания классического танца. За десятилетия ежедневного чтения они превратились в труху. В учебниках Веры Костровицкой, Варвары Мей, Агриппины Вагановой, Надежды Базаровой, Асафа Мессерера мы искали ответы на вопросы. Вроде все известно, но попробуй объяснить детям, как правильно «вывернуть пятку». Садилась на четвереньки и ставила каждую пяточку. В первые годы лица своих учениц различала хуже, чем их ноги.

Педагогическая работа — невероятно творческое дело, и оно безумно меня увлекло. На выпуске видишь, на что надо обратить внимание с новым классом, а он оказывается совсем другим, дети — разные: одного стоит подстегнуть, другому — сказать тише, аккуратнее. И начинаешь нарабатывать новый опыт.

— Башкирская труппа уникальна — в ней все артисты воспитаны в одной школе. Это важно для вас?

— В родном театре мы знаем каждого: родители доверяют нам детей, и мы ведем их до пенсии, растим не только исполнителей, но педагогов, репетиторов, балетмейстеров. Мы прилагали титанические усилия для создания единого ансамбля, связанного корневой системой с ленинградско-петербургскими традициями: дышащий корпус, точная пластика, мягкие руки, четкие правильные позиции. Академические театры ценны наследием. Балет держит форму только на классических спектаклях. Если их нет, то уровень артистов падает. Это прекрасно понимал Шамиль Терегулов, сохраняя жемчужину башкирской балетной классики «Журавлиную песнь». Он сам поставил немало спектаклей, среди них — «Баядерка», «Ромео и Джульетта», «Бахчисарайский фонтан». На исполнительскую манеру накладывает отпечаток национальность. Во всем мире отмечали, что танец Нуреева обжигал. Башкиры и татары действительно горячи и беспокойны на сцене. Для них спектакль — выход энергии, они танцуют не равнодушно, получая удовольствие. Как только мы видим, что танцовщик способен на большее, доверяем ему сольные партии — пусть выходит на сцену, даже если опыта недостает. Мы сами такими были. Благо есть репертуар для роста.

— Все театры мечтали получить спектакли Юрия Григоровича, а в репертуаре вашего театра семь балетов мастера. Как вам это удалось?

— Балеты Григоровича — классика прошлого столетия. Юрия Николаевича пригласил для постановки Шамиль Терегулов. Он считал, что молодым артистам необходимо участвовать в балетных конкурсах, представлял на них своих учеников, которые нередко становились лауреатами. Юрий Николаевич входил в состав жюри, видел, какая растет у нас молодежь. Мы были безмерно счастливы, что великий Григорович заинтересовался нашим балетом. Его шедевры не только держат артистов в профессиональном тонусе, в его балетах — серьезные драматические роли, на которых крепнет актер. Первым появился балет «Тщетная предосторожность», последней на сегодняшний день стала «Легенда о любви».

Юрий Николаевич подал идею балетного фестиваля имени Рудольфа Нуреева, с которым он был знаком. Недавно провели уже двадцать третий! Годы пролетели, как один миг…

— Когда Шамиль Терегулов ушел из жизни, то все подумали о судьбе театра. Вы «закрыли амбразуру» и продолжили сотрудничество с Григоровичем…

— Тогда я решила уйти из театра и сосредоточиться на руководстве училищем, планировала набрать класс. Но Шамиля не стало. Все оказались в растерянности, не знали, что делать. Меня попросили в качестве худрука довести театральный сезон до конца… А потом последовали новые сезоны.

О «Спартаке» мы, конечно, боялись даже мечтать до 2011 года, когда школу заканчивал Рустем Исхаков, один из лучших выпускников, ученик Елены Фоминой. Он с детства мечтал о Спартаке и на экзамене по актерскому мастерству показал монолог предводителя восставших рабов — мы ахнули от восторга. Поговорила с Юрием Николаевичем, но он не соглашался: «Спартак» — масштабный спектакль, сцена у вас небольшая, Рустем — еще пацан, неопытный, зеленый. Давайте сделаем «Корсара».

После премьеры «Корсара» Григорович удивленно сказал: «Как Рустем вырос!» У нас возникла надежда, но Юрий Николаевич все еще сомневался. Тогда к нему поехал Аскар Абдразаков, наш теперешний худрук, известный в мире искусства, и привез согласие мэтра. Это, конечно, была победа. После первых показов «Спартака» Григорович сказал, что некоторых солистов взял бы в Большой театр. Представляете, каково нам было это услышать!

Наши ребята воспитаны в любви к спектаклям Юрия Николаевича. Ко мне часто подбегают ученики с просьбой занять их в спектаклях Григоровича и с вопросом: когда я смогу участвовать в «Спартаке»? Это для них гораздо важнее, чем зарплата, гастроли, привилегии.

— Репертуар пополнили и другие спектакли…

— Театр возглавляет Ильмар Альмухаметов — креативный директор и человек команды. Иногда он говорит: «Оставьте, Леонора Сафыевна, свой перфекционизм». Но сам уверен, что мелочей в театре не бывает, знает, как важен любой труд, и предлагает яркие идеи. Например, точно заметил, что в Аксаковский дом давно уже просится «Аленький цветочек». Хореограф Андрей Петров, руководитель «Кремлевского балета», специально для нашей труппы сочинил замечательный спектакль для семейного просмотра по сказке Сергея Аксакова.

Пользуется огромным успехом «Анюта» Владимира Васильева. Мы получили необыкновенное удовольствие от плодотворной работы. Об этом балете я грезила, когда еще танцевала, даже договорилась с Владимиром Викторовичем, но тогда не сложилось — шли непростые 90-е… Современные спектакли ставит Ринат Абушахманов — наш танцовщик и хореограф, его «Тома Сойера» и балет «О чем молчат камни» любят зрители.

— Вы многие годы одновременно осуществляли художественное руководство балетной труппой театра и хореографическим колледжем. Профессионалы не сомневались, что такое единоначалие шло на пользу обеим институциям.

— Долгое время я совмещала, но в этом учебном году из колледжа ушла. Это решение далось тяжело, стоило мне невероятных усилий. Когда пошла к директору говорить о своем выборе, то ревела, как ребенок. Я же служила в колледже со дня открытия, представляете? Сколько всего пережито — мои первые выпускницы уже пенсионерки и преподают в училище. Время летит, сил не прибавляя, а театр требует постоянного внимания: приходишь утром и попадаешь буквально в воронку — так много дел, а школе с уроками необходима сосредоточенность.

— Что самое сложное в руководстве балетом?

— Знаете, мне этот вопрос задавал Юрий Николаевич (Григорович. — «Культура»), когда приезжал к нам. Для меня самое трудное — составить репертуарный план, чтобы состыковать во благо театру все компоненты. Учесть нужно многое: все солисты должны получить ведущие партии — без простоя, кордебалет — работать равномерно, без сверхнагрузок и пауз. Репертуар у нас огромный, и спектакли не стоит часто повторять, чтобы не потерять какой-то из балетов. План зависит от многих факторов: и от возможностей оркестра, которому нужны репетиции, и от рабочих сцены, которым следует успеть снять одни декорации и поставить другие.

— В театре вы идеолог, отвечаете за вектор развития. А сами репетируете с кем-нибудь из солистов?

— Я часто прихожу на репетиции — кордебалетные, к ведущим солистам, всегда смотрю новые вводы. Стараюсь быть полезной, что-то подсказываю. Отдельно и постоянно с какой-то ведущей балериной не репетирую. Когда работаешь с кем-то, то невольно начинаешь его поддерживать. Я же стремлюсь к объективности, к тому, чтобы всем было интересно жить в искусстве — в этом вижу залог развития театра.