Сегодня в МХТ имени Чехова впервые покажут «Заговор чувств» по пьесе Юрия Олеши и его роману «Зависть». Накануне премьеры народный артист России, лауреат Государственной премии Авангард Леонтьев, играющий в постановке, поделился с «Культурой» мыслями о новом спектакле.

Пьесу «Заговор чувств», повествующую о двух братьях, которые стали врагами, оказавшись на разных идеологических полюсах, у нас ставят крайне редко, хотя имя Юрия Олеши профессионалы произносят не только с уважением, но с любовью и нежностью. МХТ спустя 92 года выстраивает отношения с пьесой, о которой в Камергерском мечтали в 1929-м, но упустили шанс. Тогда «Заговор чувств» по роману «Зависть» поставил Андрей Попов в Театре имени Е.Б. Вахтангова. Легендарный завлит МХАТа Павел Марков долго сокрушался об этой потере. Он считал Юрия Олешу «мудрым и наивным» волшебником, «охваченным какими-то осенившими его образами».

Собеседник «Культуры» Авангард Леонтьев в новом спектакле режиссера Сергея Женовача играет Соломона Шапиро — верного, суматошного и лукавого помощника директора колбасного треста.

— Есть мнение, что пьеса «Заговор чувств», отражающая советские 1920-е, устарела. Вы слышите в ней переклички с современностью?

— В ней есть то, что не устарело, — тема Гражданской войны. Противостояние двух братьев, ставших непримиримыми врагами. Андрей Бабичев — убежденный романтик-коммунист и абсолютный прагматик. Иван Бабичев защищает чувства XIX века, всю русскую культуру, которая подверглась страшным испытаниям, попала в котел Первой мировой, двух революций, Гражданской войны. То, что осталось к концу 20-х, защищает Иван Бабичев. И понимает, что — не защитить. Новые устои сомнут прошлое. Он восстает против превращения людей в винтики и механизмы. Поэтому и собирает вокруг себя носителей вечных человеческих чувств: любви, ненависти, ревности, мщения, тщеславия, зависти и пытается их повести на «идейную баррикаду».

Недавно услышал такую историю. Внук спросил у деда: «Когда закончилась Гражданская война?» Дед ответил: «Она еще не закончилась». Пьеса — о жестокой схватке, братоубийственном противостоянии. Интересно, поймет ли зритель, что Олеша писал именно о столкновении двух мировоззрений?

— Андрей Бабичев — разработчик новых колбасных технологий, директор треста пищевой промышленности, где работает Соломон Шапиро. Какой он, ваш герой?

— Колоритный типаж под условным именем Соломон Шапиро встречается в разные времена. Знал их и я. Яркая индивидуальность — знаменитый администратор Филармонии Владимир Фридман — человек, который разгадывал кроссворды. Он звонил народным артистам Советского Союза в восемь часов утра и говорил: «Семь букв, вторая — «б», последняя — «к». Потом сокрушался: «Миша Ульянов не знает, Володя Васильев и Олег Табаков тоже». Или Борис Яковлевич Мандрус — пианист, концертмейстер, написавший и обработавший несколько песен для Клавдии Шульженко. Это личности своеобразные, люди с большим обаянием, способные вписаться в реальную жизнь, не теряя мудрого умения смотреть на все немножко сверху, из осторожности оставаясь «над схваткой».

Их я вспоминал во время работы, но более всего мне помогали показы Сергея Женовача. Я ему говорил: «Как вы хорошо и точно показываете, а я никак не могу уловить», а режиссер парировал: «Показываю? Я же не актер и не умею показывать». Но это не так!

— Позиция Шапиро где-то между точками зрения братьев Бабичевых?

— Шапиро, конечно, носитель старой культуры, ее любитель и ценитель, но он не может быть с Иваном Бабичевым, потому что не умеет воевать и защищать. Андрей Бабичев — деятель, строитель, работает на результат, и Шапиро по долгу службы ему помогает. Ему нравится его энтузиазм, кипение, практическая сметка. Когда же начнется противоборство братьев, то Шапиро, скорее всего, промолчит, улыбнется и подумает: за кем будет победа и получится ли выйти живым из этой битвы? Его «анамнез и генезис» предполагают способность к приспособлению. Он — человек с юмором, это позволяет ему не унывать даже в тяжелой ситуации.

— Есть ли у вашего нового героя переклички с прежними ролями?

— Давно, в дипломном спектакле Школы-студии МХАТ я играл Аптекаря в «Интервенции» Льва Славина, написанной в те же годы, что и «Заговор чувств». Близость была, но скорее социально-историческая. И в Шапиро, конечно, много от гоголевского Акакия Акакиевича Башмачкина.

— Как складывались у актерской команды отношения с пьесой, которая так и не попала во мхатовский репертуар, хоть ее высоко ценили и Немирович-Данченко, и Павел Марков?

— Услышав текст Олеши, мы просто влюбились в него. Замечательно, что «Заговор чувств», пьеса высочайшего литературного уровня, пришла в современный театр. Опасаюсь только, что публика, отравленная телевидением и сериалами, разучилась слышать мощное звучание метафор, а у Олеши они свежайшие, поэтичные, своеобразные. Удастся ли нам донести эту роскошь текста до зрителя, и заинтересует ли его эта роскошь?

— Долго репетировали?

— Тормозил коронавирус. Участники спектакля болели по очереди, и каждый раз на две-три недели Женовач останавливал репетиции — мы ждали выздоровления каждого. Как я понимаю, худрук не любит вторых составов и не хотел в тревожную ситуацию вносить психологические травмы по замене исполнителей и вводу новых людей. Периодичность заболеваний привела к тому, что спектакль выходит на несколько месяцев позже запланированного. Дело-то серьезное с этим коронавирусом! Сыграть бы премьеру, потому что исполнители длинных монологов в пустоте зрительного зала уже пробуксовывают, пора выходить к публике.

— Вас увлекает то, что вы делаете в спектакле?

— Подобный вопрос не так давно задал участник спектакля, молодой артист: «Вам нравится то, чем мы занимаемся в «Заговоре чувств»? По-моему, это театр 2000 года». Я оторопел — для меня-то 2000-й был совсем недавно, а для 25-летнего человека это незапамятный период. Я так растерялся, что не смог объяснить, почему мне так нравится этот «устаревший», с его точки зрения, театр. Потом сообразил, что есть три компонента, которые меня полностью устраивают. Донести бы их в гармонии до зрителя, тогда и попировать можно.

— Первый компонент — это текст?

— Да, театр взял прекрасную литературу. Как-то в 2001 году я привез Фазиля Искандера в Художественный театр на спектакль «№ 13». После просмотра писатель поделился впечатлениями: «Хорошо, что очень высокая скорость, много смешного, но мне кажется, что все-таки в театре должно быть слово». Это была пьеса Рэя Куни — комедия положений, и Фазилю Абдуловичу не хватило слова, быть может, в высоком античном понимании. В Древней Греции тысячи зрителей заполняли огромные открытые амфитеатры на спектаклях по Эсхилу, Софоклу, Еврипиду, Аристофану — литературе, которая осталась на века и тысячелетия. Не было света, фонограммы, декораций — публика слушала смыслы. А Гоголь со своим романтическим отношением к театру как к кафедре, «с которой можно много сказать миру добра»! Со сцены должно звучать что-то важное, сущностное, необходимое людям — то, что подскажет, как жить, поможет унять боль, принесет радость. Сейчас возвращается Юрий Олеша — это меня очень радует.

Второй компонент — у артистов роскошные роли, в них молодые могут расцвести. «Заговор чувств» — актерский спектакль, и Сергей Женовач репетирует по-актерски и думает о том, чтобы исполнителям было радостно играть.

А третье — прекрасная сценография Александра Боровского. Поначалу все зеркало сцены заколочено фанерой, и она невероятно раскрашена: есть и шехтелевские цвета Художественного театра — оливковые, и отсылки к изобразительному искусству эпохи авангарда 20-х годов — Кандинский, Малевич, Попова, Экстер. Постепенно начнут раздвигаться щели в этой фанере — то там, то тут. Но не буду раскрывать тайны.

Придет зритель — услышит пронзительное высокое слово, увидит артистов, играющих так, как должны играть в русском драматическом театре, поразится красивым, хитро продуманным декорациям. Это, мне кажется, большой подарок для публики.

— Вы впервые встречаетесь с драматургией Олеши?

— Играл Трусливого гвардейца в «Трех толстяках» — спектакле Художественного театра 60-х годов. Мы, студенты, были заняты в «Толстяках» курса со второго. Продавцом шаров был Вячеслав Невинный, эту небольшую роль он играл с колоссальным удовольствием. Она требовала большой физической сноровки — во дворец трех толстяков Продавец прилетал на связке шаров и приземлялся в торт. Актера в цирковом корсете спускали с колосников, и потом во время стрельбы шары вместе с хозяином взмывали в воздух. Когда Продавец сидел в торте, то пел песенку. Слова Невинный придумывал сам и на каждом спектакле новые. Весь театр собирался в кулисах, артисты замирали, слушая. Он заражал всех своим веселым и немного хулиганским настроением. А были артисты, известные и даже неплохие, которые спали, когда не надо произносить текст. Видимо, роль в детском спектакле казалась им не по чину. Нас, студентов, «Три толстяка» многому научили: хочешь иметь успех — вкалывай, ищи свой интерес и способ радоваться — тогда будет радоваться и зритель. И вот теперь, спустя более полувека, у нас снова Юрий Олеша — какое счастье!

Фото: Софья Сандурская / АГН «Москва»