Тамара ЦЕРЕТЕЛИ

23.02.2022

Материал опубликован в №1 печатной версии газеты «Культура» от 27 января 2022 года.

Основатель одной из старейших столичных галерей современного искусства — «Крокин галереи» — о коллекционерах, ломовых лошадях, воронежской картошке и некоммерческом искусстве.

— Вы открыли галерею в 1990 году, на ваших глазах рождался российский арт-рынок. Он все-таки родился?

— Я вам скажу, как он зарождался для меня, мы ведь сами создавали свой арт-рынок, собственный. Так получилось, что в 1989 году вокруг меня и моих друзей оказалось большое количество молодых художников, недавних выпускников вузов. Все — на вольных хлебах, распределение же отменили. Я к тому времени окончил экономический факультет МАИ и успел поработать в доме культуры при нем. А тогда ДК МАИ гремел и звенел: там выступали Алла Пугачева, «Машина времени», «Лицедеи», проходили студенческие КВН — в общем, пьянящий дух свободы. Я уже понимал, что ни на какие заводы и предприятия не пойду, а буду заниматься чем-то таким. И вот в 89-м сделал смелый шаг — решил организовать выставку. Пошел в муниципальный выставочный зал прямо за Театром Советской армии. Там сидели две девушки — директор и ее зам. Я им и говорю, что хочу сделать выставку. Они обалдели: «Как? Нам же сверху дают план!» Ясное дело, мне в этот план не попасть никогда. Спрашиваю тогда: «Может, у вас есть какие-то нерешенные проблемы?» Естественно, проблема у них была — паркетный пол выставочного зала, переживавший не лучшие времена. Мы и договорились — я им нормальный пол, а они бартером — зал, деньги же им нельзя брать, это госучреждение. И вот иду к своей маме, занимаю у нее 500 рублей, а тогда это было четверть машины «Жигули». Нахожу бригаду армян, они циклюют паркет и покрывают лаком, причем трижды. В итоге директриса с замом ахают и предоставляют мне зал. Я там выставил 30 или 35 художников — не помню, ничего ведь не архивировал, все с коленки делалось. Зато к приглашению гостей отнесся со всей ответственностью: в те времена в газете «Коммерсант» в субботнем номере публиковали названия новых иностранных предприятий и указывали руководителей, например: шеф-редактор «Бильд-цайтунг Москау» господин Гюнше, жена Клаудия Гюнше, адрес и даже телефон. Я собирал эти вырезки месяцев шесть. Потом напечатал на машинке именные приглашения и разнес по адресам.

— Тогда иностранцам и ходить, наверное, особо некуда было.

— В том-то и дело, только Третьяковка, Пушкинский и Большой театр. А тут тебе — андерграунд! И что вы думаете, и вправду пришел господин Гюнше и купил три картины. Заплатил за них 1200 дойчмарок. Я и доллары-то в руках не держал, а марки тем более... Вот так для меня и родился арт-рынок. После этого решил открыть что-то специальное — галерею. Нашел выставочный зал на Петровских линиях, где находился культурный центр, у них там были всякие кружки вязания, макраме и тому подобное. Познакомился с директрисой и предложил арендовать зал попеременно: один месяц — мы, второй месяц — они. Таким образом у меня появилось шесть выставочных месяцев в году. И вот 1 августа 1990 года мы открыли выставку Владимира Самсонова и Ильи Булавина, которая называлась «Нео-Шаг». Гостей пришло — тьма. Это было довольно сомнительное предприятие с точки зрения коммерции, зато название прижилось — так сначала именовалась галерея. В общем, ни в какой «Сотбис» в Москве или в закупочную комиссию «Союзхудожэкспорта» я не обращался — сам находил потенциальных покупателей. Конечно, тогда речь не шла о серьезных коллекционерах, никаких там Костаки, это были просто люди, интересующиеся искусством.

— А теперь в России сложился круг коллекционеров современного искусства?

— У каждой серьезной галереи есть свои коллекционеры, почитатели твоего списка художников. Люди сегодня ведь покупают не картину, а легенду — им созвучен художник и жизнь, им прожитая. Интересно, как он видит мир, как он говорит, они просто влюбляются в художника и становятся его коллекционерами. Вот прошлой осенью прошла ярмарка Cosmoscow, там появилось большое количество молодых, начинающих коллекционеров — думаю, из IT-сферы. Они уже знают художников, разбираются в современном искусстве, хотят покупать и инвестировать.

— Нетрудно представить себе коллекционера, приобретающего живопись или графику, но сложно предположить, кто покупает, скажем, видеоинсталляции, если только это не музей или какая-то другая институция, связанная с искусством.

— Покупают люди, которые часто собирают дома друзей и делятся впечатлениями о своих приобретениях. О современном искусстве можно поговорить с гостями, обсудить.

— Лучше всего по-прежнему продается живопись?

— Да, но теперь стали появляться и бумажные коллекционеры, раньше их было очень мало. Тем не менее, работы на бумаге многими все еще воспринимаются как «недоделанные картины», будто это всего лишь этюд, эскиз. У нас ведь как — если скульптура, то должна быть бронза, гранит, мрамор. Шамот? Нет, не понимаем. Дерево? Трескаться будет... Но сейчас все больше людей, вникающих в «изюминки» современного искусства.

— Есть стереотип, что музейщик — это серьезный человек, а галерист — всего лишь продавец, чуть ли не спекулянт.

— Да, сволочь, скотина.

— Тем временем ваши западные коллеги жалуются, что российские художники воспринимают их не как бизнес-партнеров, а как меценатов, ждут от галериста, что он будет с ними «нянчиться», как на Родине.

— Правильно, потому что в России небольшое количество меценатов, собирателей, коллекционеров, но страна огромная, надеюсь, все наладится. Еще у нас только ленивый не называет себя галеристом. Ведь надо различать магазин по продаже предметов искусства, арт-салон и галерею. Все перечисленные структуры хороши, но галерея — это та самая ломовая лошадь, которая тащит на себе всю работу с художниками, подготовку выставок. Мотивирует художников — творчески, коммерчески. Помогает выйти на музейный уровень. Когда я узнаю, что какой-нибудь музей предложил выставку художнику, с которым мы работаем, всегда радуюсь. Значит, его увидели, оценили, он зацепил. Ведь к нам приходят музейные кураторы, искусствоведы. А дальше заседают у себя в комиссиях и решают, кого звать к себе. Вот только музеи берут уже готовые проекты, в отличие от галереи их не интересует, что у художника что-то не получается, у него творческие срывы, на холсты денег нет.

— Ваша галерея долгое время обитала на Большой Полянке на первом этаже, а потом вы перебрались на третий этаж в Климентовском переулке, попасть к вам можно только по предварительной договоренности. Галерее, в отличие от музея, публика не нужна?

— Просто в последние годы к нам с улицы стали заходить все, кому не лень. По делу говорили мало, в основном монологи были следующие: «У меня дедушка тоже художник, сделайте его выставку», «Моя тетя рисует, правда, нигде не училась, но она гениальна». Потом началось — купите воронежскую картошку, подписные книги Антона Павловича Чехова, билеты в Театр-студию Олега Табакова... Я уже на двери написал: «Торговым менеджерам просьба не звонить». И все равно каждые пять минут — дзинь-дзинь-дзинь. Работать стало невозможно. Это было решающим фактором, ну, и стоимость аренды повышалась. Я в начале каждого месяца просыпался в муках — сможем ли расплатиться. Это очень мешает, потому что начинаешь идти на компромиссы — продаваемый у тебя художник или нет... А тут у нас свое пространство, платим только за коммунальные услуги. Я, конечно, горевал немного, но потом подумал: «Миша, извини, ты был в Нью-Йорке, во Франкфурте, Чикаго, Париже. Где там галереи на первом этаже? Это только богатейшие могут себе позволить. А все остальные в бизнес-центрах: вот стоит стоэтажный дом, где на 17-м этаже одна галерея, на 20-м — другая. И ты проходил через вертушку, говорил «Хэллоу, сэр!», поднимался на лифте и заходил в галерею». Они все так существуют, потому что это экономный формат. Кроме того, мы работаем с музейными людьми, кураторами, коллекционерами, а они не любят, когда толпа, все слушают и лезут в разговор. Если кто-то пришел, позвонил в одну дверь, другую, поднялся, преодолел все — значит, это наш человек. Конечно, пространство здесь поменьше, зато выставки можно устраивать более камерные, аккуратные. Например, недавно у нас была выставка Александра Мареева — 20 небольших работ. На Полянке мы такое не сделали бы. Ведь не все художники выдают по сто работ в год, некоторые трудятся очень долго, скрупулезно. А объединять их тоже невозможно — они хоть и дружат, но порознь мыслят. Конечно, групповые выставки коммерчески оправданны: когда у тебя 15 художников, то какой бы зритель ни пришел, он найдет любимого. А персональная выставка — всегда риск. Но именно она делает имя художнику.

— В 1990-е и в начале 2000-х «Крокин галерея» участвовала в Арт Базеле, FIAC, Арт Франкфурте, Арт Чикаго и других международных ярмарках. С середины 2000-х у вас только российские ярмарки современного искусства. Почему?

— А я объясню. Просто ввели новую денежную единицу — евро. Если в 1996-м на Арт Франкфурте аренда стенда стоила шесть тысяч марок, то есть три тысячи долларов, то потом это превратилось в шесть тысяч евро. Затем цены поползли вверх — экономика у них взлетела, а у нас продажи становились все скуднее. Европейские галереи получают гранты от городских властей, какие-то стипендии, чтобы ездить на ярмарки. Для Запада это нормальная практика, но не для нас. В России не понимают, что лучший посол доброй воли — искусство, таким образом ты завоевываешь симпатии к своей стране. Ведь что такое международная ярмарка? Это триста галерей со всего мира. Они видят российский стенд, подходят арт-дилеры, просто галеристы, влюбленные в Россию, приглашают наших художников... А что до искусства в качестве посла доброй воли — вот вам пример. В октябре 2021 года в Египте проходила биеннале современного искусства, там российский художник Александр Пономарев установил на плато в Гизе инсталляцию «Уроборос». Пономарев был одним из десяти приглашенных египетской стороной художников, кроме него, свои работы представили американец, англичанин, француз, другие... Вы бы видели, сколько людей собралось рядом с его объектом, сколько желающих взять интервью. Посмотреть пришли послы США, Великобритании, Франции, премьер-министр Египта — все они были на площадке Пономарева, говорили об искусстве, высказывали свои симпатии. И никто даже не вспомнил о политических разногласиях.

— Среди прочих у вас в галерее проходила выставка Владимира Янкилевского. Наши нонконформисты по-прежнему востребованы на мировом рынке? Краснопевцев, например, когда-то продавался за миллион долларов.

— Знаете, как говорил Жванецкий? «Что такое смерть писателя? Выход в свет». Так вот нонконформисты начали хорошо продаваться, потому что все стали понимать — это уходящая эпоха.

— А кто из наших художников самый дорогой?

— Номер один, естественно, Илья Кабаков. Очень востребован Олег Целков. Не по дням, а по часам растут цены на Валерия Кошлякова. Хорошо продаются работы Семена Файбисовича, Эрика Булатова. Я, конечно, могу упустить чью-ту фамилию...

— Искусство может быть не коммерческим?

— Современное искусство может быть только коммерческим, потому что сегодняшние технологии, материалы требуют огромных средств. Эти деньги идут на создание качественных произведений. Холста и красок уже недостаточно, для стенда галереи современного искусства, например, на Арт Базеле нужно что-то большее.

— А вы сами коллекционируете современное искусство?

— Конечно. Это и художники, с которыми работаю, кого знаю лично, и те, кого никогда не встречал, но нахожусь под впечатлением от их произведений. Я собираю работы, не характерные для их создателей — например, какая-нибудь сумасшедшая абстракция от человека, который всегда был реалистом. Ты точно знаешь — это картина данного автора, но не можешь объяснить, как она появилась на свет. И понимаешь: в тот момент художник не принадлежал себе, что-то небесное двигало его рукой. Такого рода «артефакты» мне очень интересны. Вторая коллекция более «мягкая», лояльная к окружающим меня людям — я имею в виду работы, которые висят дома, с которыми моя семья встречается каждый день. Мы их все время обсуждаем, что-то меняем, эта коллекция более выдержанная. Получается, у меня две коллекции, и я не знаю, какая из них важнее — наверное, моя профессиональная, «артефактная».

Фотографии: Валерий Левитин / РИАН; фото на анонсе из архива Михаила Крокина.