культура: Для Вас формат живых интервью в новинку?

Сосновский: Скорее, он просто немножко забыт.  В Саратовском ТЮЗе, где я служил, у нас это практиковалось — мы ходили по университетам, заводам, выступали с отчетным концертом на «Химволокне» и так далее. Играли отрывки из спектаклей, что-то рассказывали. В театре после премьер часто оставались зрители, и у нас шел разговор о том, что они увидели. С другой стороны, у меня никаких особых талантов нет: я не пою, чтецких программ не держу, плясать уже не могу, так что пока для меня самого этот вечер — тайна, окутанная мраком (смеется). 

культура: На творческих вечерах артисты часто предаются теплым воспоминаниям, рассказывают о работе с коллегами, о творческих взлетах и падениях, переломных моментах в своей жизни… Насколько знаю, в Саратове у вас был такой момент, когда вы чуть все не бросили и не уехали в один из городов Сибири создавать новый театр?

Сосновский: Да, была такая история. Я проработал девять лет в Саратовском ТЮЗе. Как-то знакомый режиссер предложил поехать в Братск и создать там свой театр. А, надо заметить, театра там на тот момент вообще никакого не было. Он все очень красиво представил: «Заложим первый кирпич, сами будем строить, сами играть, я тебе дам роль Павла Корчагина, за нее ты сразу же получишь звание». В общем, соблазнил. Зажег идеей. Я начал оформлять документы. Об этом узнали мои педагоги по Саратовскому театральному училищу, поднялась шумиха. Уговаривали остаться, говорили: «Ты что, Сосновский, с ума сошел?! Ребенка везешь к черту на кулички, там ни солнца, ни витаминов». Мне же это все было не так страшно, так как до 10 класса я жил в подобном климате. Знал, что такое Крайний Север, что такое жить без мороженого, настоящего молока, на одной сухой картошке… 

культура: Отговорил вас от этой затеи, если не ошибаюсь, тогдашний худрук Саратовского театра драмы Александр Дзекун?

 

Сосновский: Да, в то лето его труппа была на гастролях в Риге. Мне позвонил директор театра Александр Стульнев, сказал, чтобы я срочно прилетел, со мной хочет поговорить Дзекун. У меня даже не было денег на билет. Я все это объяснил Стульневу, он положил трубку, перезвонил через минут десять и сказал зайти в театр за билетом. Я прилетел в Ригу, встретился с Дзекуном, и мы часов пять беседовали. В итоге я согласился остаться и перейти к нему в театр драмы. 

культура: Не жалели, что так и не создали свой театр? 

Сосновский: О том, что не отправился в Братск, я не пожалел ни разу. Меньше чем через год я узнал, что тот режиссер бросил всю компанию, которую собрал и заманил с собой; уехал, а ребятишки, актеры эти… Честно, даже не знаю, что с ними стало. Не вышло, в общем, никакого театра. 

культура: И в 2004-м вас уже сманили не в Братск, а в Москву. И не кто-нибудь, а Олег Павлович Табаков. 

Сосновский: Да, опять же мне позвонил Александр Стульнев (на тот момент директор «Табакерки». — «Культура»), сказал, что со мной хочет поговорить Олег Павлович по поводу работы. Я соврал в Саратове, что у меня досъемка в каком-то фильме, и поехал в Москву. Олег Павлович повел меня в грузинский ресторанчик, где с нами за столом сидели Александр Стульнев и режиссер Адольф Шапиро, который как раз собирался ставить в МХТ имени Чехова «Вишневый сад». Посидели, поели. Я между делом спросил, почему именно меня приглашают. Олег Павлович сказал, что очень много помнит из того, что я играл в Саратове, и стал перечислять работы. Господи, эти спектакли были сыграны сто лет назад, а он их помнил! Память у него, конечно, была потрясающая. И он сказал, что у него, как, наверное, и во многих театрах, возникла проблема с артистами среднего возраста. Есть много артистов, которые достаточно молоды, и тех, кто в возрасте, но на них еще «пахать и пахать». А вот с 40-летними — беда. После этого разговора я уехал в Саратов, где мы выпускали премьеру. 27 марта позвонил Табаков и сказал, что первого апреля ждет меня в Москве. Я попросил отсрочку в десять дней, чтобы отыграть премьерные показы, потому что билеты уже были проданы, я не мог подвести режиссера. «Тогда привезешь мне на Пасху три кулича», — сказал Табаков. На том и порешили. Я, как обещал, привез куличи. Меня встретили, поселили в общагу на Чистопрудном, я разложил какие-то свои скромные вещи и думаю: пойду посмотрю, как добираться до театра, чтобы завтра не опоздать. Когда доехал до Камергерского переулка, остолбенел… До меня медленно стало доходить, что Табаков пригласил меня не в «Табакерку», а в легендарный МХТ имени Чехова. 

культура: Олег Табаков вообще славился своей любовью к Саратову и всегда старался помогать землякам.

Сосновский: Табаков был очень добрый и в то же время деловой человек, он считал своим долгом не просто пригласить и забыть — мол, парень, выкарабкивайся сам, я самое главное сделал — в Москву пригласил, общежитие дал, дальше сам… Он всегда помогал и поддерживал. Помню, на третий день после приезда он меня встретил на вахте Художественного театра, спросил: «У тебя все нормально?» — «Да, все нормально». — «Есть из чего пить-есть, на чем спать?» — «Ну, в общем, да». — «Понятно». К вечеру мне привезли все: посуду, постельное белье, какую-то мебель. Вот до таких вещей доходило! Он занимался моей квартирой, был по этому вопросу у Лужкова, старался побольше дать мне работы, режиссерам предлагал — «возьми Сосновского». Так я стал действующим актером в МХТ имени Чехова.

культура: Вы поступили на службу в МХТ имени Чехова, когда вам уже было под пятьдесят. Наверное, нелегко сорваться с насиженного места, когда у тебя все уже устаканилось, в театре ты на хорошем счету, — вот так взять и все бросить?

Сосновский: У меня все это достаточно просто прошло, потому что к этому моменту меня в принципе уже ничего не держало в Саратовском театре драмы. Театр тогда возглавлял молодой худрук Антон Кузнецов, меня очень многое не устраивало в репертуарной политике. Я уже «намыливался» вернуться в ТЮЗ, и поэтому звонок Табакова был как нельзя кстати. Я сказал себе: «Это твой шанс, Серега». Ну, недельку, может, потосковал, а уж как работа началась, не до тоски было. Я понимал, что, если за год ничего не получится, совершенно спокойно вернусь в ТЮЗ.

культура: Театральный Саратов довольно консервативен. Мой мастер в театральном институте, народная артистка России Римма Белякова, с которой вы служили в одном театре, придерживалась системы Станиславского и не разделяла стилистики модных режиссеров Серебренникова и Богомолова. Вы буквально с первых дней работы в МХТ имени Чехова с ними встретились. Сложно было принять иной взгляд на театр? 

Сосновский: Я люблю Римму Ивановну, и она ко мне, по-моему, не совсем равнодушна. Думаю, она тоже восприняла бы всех этих режиссеров — Бутусова, Серебренникова, раннего Богомолова, абсолютно нормально, если бы поработала с ними. По большому счету это тот же Станиславский, разница лишь в форме. Сейчас Кирилл Серебренников выпустил «Палачей» по Макдонаху — прекраснейшая работа, я играю в спектакле на пару с Александром Филиппенко. Опять же это его адаптация пьесы под наши реалии, абсолютно не то, что играют в БДТ имени Товстоногова в спектакле с Олегом Басилашвили. Это две абсолютно разные пьесы. 

культура: Обратил внимание, что одной из ведущих в вашем творчестве стала тема взаимоотношения отцов и детей. Призрак в «Гамлете» Бутусова, Сарафанов в «Старшем сыне», Шейлок в недавней премьере МХТ имени Чехова «Венецианский купец». Не исчерпали еще весь потенциал этой темы?

Сосновский: Разве можно исчерпать тему отцов и детей?! Это же вечный спор, который зародился еще до появления «Ромео и Джульетты» и будет продолжаться до тех пор, пока вращается земля. Вечный спор родителей со своими детьми. Вечное желание, чтобы они не повторяли твоих ошибок; вечные сомнения детей, не впали ли их родители в маразм. Господи, да каждое поколение проходит свой жизненный путь по-своему, каждому молодому человеку кажется, что вот именно он-то и понимает, в чем соль жизни. Он-то как раз самый умный, прозорливый, все знающий и так далее.

 

культура: То есть никогда мы друг друга не услышим?

Сосновский: Ну почему же? Жизнь — удивительная штука и все со временем расставляет на свои места. Как бы это тяжело ни было, как бы мы ни старались уберечь своих детей от каких-то неправильных шагов, им нужно дать возможность самим выбирать, ошибаться, справляться с трудностями и искать пути выхода. Пока наши дети сами не пройдут определенный жизненный путь, пока, условно говоря, не засунут палец в розетку, не ошпарятся и не набьют себе шишек, они не поймут нас, родителей. Единственное, что, на мой взгляд, можно, так это попытаться сделать так, чтобы все эти опыты прошли для них как можно менее болезненно. Допустим, пустить в розетку не 220 вольт, а, скажем, 200. А говорить, мол, не лезь туда, будет больно, по мне, так совершенно бесполезно. 

культура: Спектакль поставила молодой режиссер Екатерина Половцева. Часто слышал от опытных артистов, что они не до конца доверяют молодым постановщикам. По сути, тот же конфликт «отцов и детей». Как вам с ней работалось?

Сосновский: Мне, наверное, повезло, потому что в этом спектакле вся остальная компания — молодежь. Я там своего рода аксакал. Мне поначалу было даже немножко неудобно: у них гормоны играли, они придумывали, в хорошем смысле, черт-те что, фонтанировали идеями в застольный период. Я сидел и думал: ребят, ну вы это просто не сыграете, это невозможно сыграть. При этом Катя очень внимательно относилась ко всем идеям артистов. Не то чтобы у нее не было своего решения пьесы, просто она поначалу решила выслушать всех нас, впитать, понять, что мы хотим, как актеры представляют себе свои роли. А потом взяла и все это свела со своей задумкой. Достаточно легко, умненько, очень корректно, без какого-то жесткого диктата. 

культура: То есть шла от актеров?

Сосновский: Все гораздо хитрее. Он выслушивала все, что мы хотим, но затем так строила репетиции, что под конец артист сам отказывался от своих идей, понимая, что в данном спектакле они нежизнеспособны. Она умная женщина. Когда человек слышит, понимает, о чем тебе говорят актеры, пытается у себя в мозгу свести все это со своими задачами и отсеивает ненужное, тогда что-то получается.

 

культура: Кстати, а вообще режиссерам с вами тяжело работать? Или вы податливый, как пластилин, и готовы идти за тем, что вам предлагают?

Сосновский: Когда актер моментально, в секунду может перестроиться из комедии в трагедию от одного полуслова режиссера, вот это самый класс! Но когда режиссер очень долго парит мозги актеру, сыплет цитатами, выдержками из других произведений, то это, на мой взгляд, лажа. «А помните, как в таком фильме такой-то актер сыграл? Вот мне нужно примерно что-то такое». О чем вы, господи? Да у меня уже старческий маразм, я половины артистов не помню! (Смеется.) Я считаю, что режиссер должен очень четко уметь объяснять, что он хочет, а актер должен очень четко выполнять задачи.