Чужая среди своих

Елена ЯМПОЛЬСКАЯ

31.10.2013

Документальный фильм Никиты Михалкова «Чужая земля», показанный на телеканале «Россия», длился час. Однако Рунет «взорвали», как теперь выражаются, две минуты шесть секунд. Когда на краю поросшего бурьяном поля, в виду заколоченных мертвых домов Михалков обнаруживает таксофон — синий чепчик на столбе, символ текущего абсурда, все, что новая, демократическая Россия готова от щедрот своих предложить селу, — и начинает набирать номера экстренных служб.

— Это МЧС?.. Милиция?.. Скорая?.. Вы можете помочь русской деревне? Деревня умирает!
На том конце провода предсказуемая реакция:
— Мужчина, вы больной?! Не валяйте дурака!

Короткое видео разлетелось по блогам с недоуменными комментариями: «Это чё?! Я телевизор ваще-то не смотрю. Такое правда показали?!»

Новый вид снобизма — «не смотрю телевизор» — напоминает гордость дикарей по поводу отсутствия в племени товарно-денежных отношений. Им монеты не нужны, они их не чеканят — не видят смысла. Зато крышка от пивной бутылки повергает девственное сознание в ступор.

Что касается «взрывов» в Сети — вот еще образец местечковой чванливости. Боже ты мой, Рунет у них взорвался... Так взрывается деревенский сортир от подложенной шутником петарды. В данном случае в роли шутника выступил Михалков — он это любит. Мало кто способен столь естественно породнить пафос с подколом. Можно было снять «Чужую землю» и без телефонного «троллинга». Получился бы умный, пронзительный, правильный фильм. Слишком правильный. Рассчитанный на сознательную, зрелую аудиторию. А Михалкову требовалось прорваться к тем возрастам, для которых не только «Тёркин» («До чего ж земля большая, величайшая земля. И была б она чужая, чья-нибудь, а то — своя»), но и альбом «Наутилуса Помпилиуса» — древняя история. Вдруг на сотню шутников один да заинтересуется: зачем этот очень взрослый и, как говорят, страшно крутой дядя, взялся валять дурака в замкадской тьмутаракани?

...Разбитые дороги, не дороги — траншеи. Где бурелом, где пеньки после своевольных вырубок. Ни лесников, ни водоохраны. Ни колхозов, ни фермеров. Крапива. Пепелища. Груды обгорелых или попросту сгнивших бревен в другой жизни были школой, корпусом упраздненного нынче пионерлагеря, кровом для большой семьи. Смотреть на эти распяленные под низким небом скелеты — неловко и жутко, будто на забытых посреди дороги, не похороненных мертвецов.

Персонажей в картине мало. Экран малонаселен — как и места, по которым пробирается трэкол съемочной группы. На заднем сидении рассудительно ведет диалог с Михалковым светловолосый деревенский парень — один из немногих оставшихся.

— Я думаю, специально это все делается... Можно прямо скажу?
— Конечно.
— Чтобы нашу Россию поставить раком...

Шутник Михалков именует данный ракурс «позой запоздалого раскаяния». В данном случае точнее не скажешь.

Михалков — один из немногих, кто может горячо и на равных разговаривать с простым русским мужиком. Потому как и сам мужик. Не совсем простой, но до последней клеточки русский. В силу этого ему от природы, интуитивно известен свойственный России приоритет земли над человеком. Не потому, что у нас «права личности» — копейка, как любят покричать во взорвавшемся сортире... пардон, Рунете. А потому, что предашь землю — пропадут люди. Иначе не бывает. Звучат за кадром фантомные голоса, крик ребенка, давно смолкнувший в реальности смех... «Чужое» по-русски равняется «мертвое».

Эмоциональный надрыв фильма во многом поддерживается уже известным широкому зрителю клипом. Его сняли в Самаре, прислали Михалкову, тот в мае нынешнего года принес трехминутную запись на «Поединок» к Соловьеву. Отчего тогдашний оппонент Михалкова Леонид Гозман взорвался не хуже... Рунета. «Нашу Родину растерзали, не бывало врагов подлей...» — слушать это с сухими глазами невозможно. Как одно лишь каменное сердце может не изойти слезой от «Прощания славянки».

Михалков утверждает, что к появлению «Чужой земли» его подтолкнули две строчки: «Я тихонечко партизаню на ошметках родных полей». Но получившийся в итоге фильм — далеко не партизанщина. Тут, скорее, человек проходит как хозяин. Не в смысле собственник, а здешний, свойский, вершок от корешка. С изумлением и горечью рачительного хозяина оценивая масштабы беды, массовое бегство россиян из родных домов — словно от вражеского наступления.

«Чужая земля» логически продолжила двухчастный «Прямой эфир», когда Борис Корчевников гостил в нижегородской усадьбе режиссера и показал на всю страну, как бережно обращается Михалков с землей, принадлежащей ему юридически. Теперь настало время поговорить о «своем» в более широком смысле — вне аренды и купли-продажи.

Михалков действует строго в рамках художественной компетенции — то есть, создает образ. Не вдаваясь в вопросы макроэкономики — почему государству оказались не нужны отечественные молоко и мясо; не перегружая зрителя страшной статистикой. Даже виноватых не ищет. Ибо их чересчур много. Вина раскладывается шире привычного «Москва проклятая, власти — жулики». Не Москва растаскивала по кирпичикам сельскую школу. Не Москва срезала провода, оставляя округу без света. Не Москва бросила согбенную бабульку, которая в свои восемьдесят вынуждена сама копать картошку, зато с гордостью демонстрирует заезжим гостям фотографии сына и дочки. Вот сын и дочка как раз и бросили. Как правило, не московские — местные — приводят арендаторов-китайцев. А те гробят русскую землю и попутно гробятся на ней сами.

«Чужая земля» дала возможность не цифрами измерить, но сердцем ощутить наши потери. Не просто — сельское хозяйство в разрухе, не просто — конкретные судьбы искалечены. С бесценной мозаики под названием «Россия» отваливаются целые фрагменты, рассыпаются в прах, оставляя зиять пустоту.

…Когда Михалков на экране тыкал пальцем в кнопки таксофона, я подумала: «Завтра обязательно спросят — а чего же он в Кремль не позвонил?» Как в воду глядела. Спросили многократно.

Так ведь он, собственно, позвонил.
Это и был звонок. Звоночек.
Остается рассчитывать, что не последний.