Татьяна УЛАНОВА

25.12.2014

В преддверии Нового года в камерном зале загородного клуба Владимир Мартынов исполнил свой фортепианный этюд «В ожидании Героя». Его называют выдающимся композитором современности, без устали спрашивают о минимализме, философии. И о том, когда же придет конец времени композиторов. Ну а пока он не наступил, «Культура» решила поговорить с Мартыновым о том, как живется автору музыки «не для всех». 

культура: Как Вам сегодняшняя публика?
Мартынов: Плохой публики, наверное, не бывает. Хотя элемент внутренней борьбы со слушателями есть всегда. С подготовленными, академическими — сложнее, в Большом зале Консерватории, например. Они приходят уже настроенные на протест, и ты вынужден сквозь него продираться. Сегодня были... Все-таки люди. Они могут чего-то не понимать, недопонимать. Но готовы к восприятию. 

культура: До музыки ли сейчас вообще?
Мартынов: А когда было до нее? Если говорить о музыкальной культуре в целом, нынешнее время не хуже прежнего. Сейчас в машине слушал радио: попсовики, эстрадники жалуются, что уменьшатся гонорары. На меня это не распространяется. Я занимаюсь тем сегментом культуры, куда деньги не вкладываются.

культура: Интернет шутит: в 90-е годы народ скупал мыло, соль, спички, теперь — стиральные машины, холодильники, автомобили. Вашу семью кризисы затрагивали? 
Мартынов: Бог миловал. В 1998-м как раз уезжал за границу, а вернулся — уже все устаканилось. Да и сбережений особых не было. Сейчас тоже обошлось. Хотя, конечно, разговоры о финансовой ситуации неприятны. 

культура: В тяжелой ситуации музыка спасает — многие люди предпочитают релаксировать, скажем, под легкую классику. Но для Вас ноты и звуки — работа... 
Мартынов: Это я сегодня исполнял такую вещь... Наверное, под нее не отдохнешь (смеется). Но у меня есть и другая музыка. А вообще, расслабляться никогда не нужно. 

культура: Как это? Все время быть в напряжении? Это же для здоровья вредно! 
Мартынов: Знаете, есть анекдот про двух бизнесменов. После удачной сделки один другому говорит: 

— Давай выпьем? 
— Я не пью.

— Ну, тогда пойдем к женщинам!
— Меня это не интересует.

— Как же ты расслабляешься?
— Да я не напрягаюсь. 

Напряжение, расслабление — это все неверно. Надо стремиться поддерживать ровное состояние. 

культура: Вот Вы сейчас играли на рояле и — я наблюдала — были сосредоточены, даже напряжены... 
Мартынов: Это не то напряжение, которое требует затем обязательного расслабления. 

культура: И перед концертом спокойно ходили по залу, общались с незнакомцами... Нет необходимости где-то скрыться, посидеть молча? 
Мартынов: Ну, я не знаю, кто сейчас так готовится к выступлению. Это в 60-е годы принято было перед концертом поспать. Сегодня я исполнял такую вещь, когда просто входишь в нужное состояние. Моментально. Вот если не получилось — тогда, сосредотачивайся или нет, ничего не выйдет. 

культура: А допинг нужен перед концертом? Вы пили белое вино...
Мартынов: В таких количествах — это не допинг. Для серьезной работы любой алкоголь мне лично мешает, хотя я люблю выпить. Сочинительство и вино несовместимы. А вот для игры — чуть-чуть даже помогает. 

культура: По советскому прошлому ностальгируете? Союз композиторов помогал, закупочные комиссии приобретали у авторов сочинения, успешно функционировали дома творчества. Сейчас нет ничего. Каждый выживает, как может...
Мартынов: Я бы не называл это ностальгией по советскому времени. Люди были совсем другие. Я застал великих исполнителей. Ойстрах, Рихтер... Стравинский, конечно... Сейчас такого уровня людей просто нет. Во всяком случае, в культуре. Может, в науке, Перельман, допустим? Но я с ним не общаюсь. Последним, за кого я цеплялся, был Юрий Петрович Любимов. Мне, может, не очень нравилось то, что он делает, но это было не важно... Дело не в условиях жизни. Тогда и потребности другие были. Казалось, 120 рублей — предел мечтаний. А если я в кино работал, два фильма в год — дважды по 7500 рублей. Двое «Жигулей» можно было купить. Я, скорее, скучаю по 60–70-м годам. И это касается не только Советского Союза, но и Европы, Штатов. 

культура: Те, кто занимается академической музыкой, и сейчас живут в основном за счет кино. В этом смысле ничего не изменилось.
Мартынов: Все представители современного искусства вынуждены были зарабатывать на стороне. Взять, например, художников. Кабаков, Булатов — иллюстрировали детские книжки. Мои коллеги Шнитке, Денисов — жили благодаря кино. За академическую музыку что-то платили. Но это были случайные деньги. А в кино — стабильный заработок. 

культура: Ваша музыка звучит в доброй полусотне фильмов. Но в последнее время Вы стали крайне избирательны... 
Мартынов: Настоящих предложений нет. От пары фильмов пришлось отказаться, потому что был большой заказ, связанный с оперой. 

культура: Заканчивается Год культуры. Что-то порадовало, удивило? 
Мартынов: Это у нас был Год культуры? Ну, не знаю... Для меня самым ярким впечатлением стала выставка Марка Ротко в Гааге. А вот моего любимого Пауля Клее в Москве показали так, что я был страшно разочарован. Не художником — тем, как это сделано... 

культура: А в личном, семейном плане?
Мартынов: В последний момент купили недвижимость в Греции. Но не просто дом. А возле церкви с чудотворной иконой явленной Богоматери. Это Кассандра, около Афона, если знаете. Там совершенно потрясающая, поразительная икона, с которой, к слову, связано сегодня одно из самых сильных моих переживаний. Из-за нее и дом купили. В это место икона попала морем и в ХVI веке была осквернена. В то время в Греции было турецкое владычество. Паша начал ее топтать, всячески желая уничтожить. И вдруг его ноги начали вязнуть в иконе. Взмолился он тогда, стал просить Божию Матерь пощадить его. После чего окрестился... Самое интересное — на иконе нет ничего, кроме этих самых отпечатков ног. Но она мироточит. 

культура: Теперь есть место, где Вы можете спастись. Если что... Удивительно, что Вы не эмигрировали в советское время — вместе с Пяртом, Губайдулиной, Шнитке... 
Мартынов: Мы и сейчас не собираемся уезжать (жена композитора — скрипачка Татьяна Гринденко. — «Культура»). Тем более в Грецию. 

культура: Композитор может работать где угодно, ноты — язык международный. 
Мартынов: Не совсем так, хотя возможности уехать были. Но как раз, когда все уезжали, у меня был очень сильный церковный период, и эмигрировать было как-то смешно — я до 1997 года преподавал в Духовной академии. Совсем уехать? Об этом даже речи не могло идти. 

культура: Если говорить о Ваших детских впечатлениях, наверное, встреча со Стравинским в 16 лет — это было больше, чем культурное событие? Именно он повлиял на Ваше решение посвятить себя музыке?
Мартынов: Нет, композицией я начал заниматься в 13 лет. Но Стравинский всегда был для меня Царь и Бог. 

культура: Отец-музыковед повлиял на выбор пути? 
Мартынов: И он, и мама — хоровичка, работавшая с Владиславом Геннадьевичем Соколовым. Понимаете, я рос в такой среде — художники, музыканты... Ну, куда мне было еще идти? В раннем детстве, конечно, мечтал стать бульдозеристом — очень нравились большие машины. Или работать на экскаваторе. Но, чуть повзрослев, понял, что другого пути, кроме музыки, просто нет.

культура: А крещены были в детстве? 
Мартынов: В пять лет. Достаточно поздно. 

культура: Если принять во внимание, что это был 1951 год — нормально... Но как же получилось, что в какой-то момент отошли в сторону — подались в буддизм? Чье-то влияние? 
Мартынов: Такая ситуация — деваться было некуда. Я ж не был таким... воцерковленным. А все сообщество культурное, в котором я вращался, представляло собой, как у Гессе, паломников в страну Востока. Даже спустя годы, с кем бы и где ни общался — все рассказывали, как начинали: Рамакришна... Шивананда... Эванс-Вентц... буддизм... йога... «Книга перемен»... Это был, в общем, трафаретный путь самопознания, который обязательно проходил через Восток. 

культура: Тем не менее Вы смогли вернуться в православие. Преподавание в Троице-Сергиевой лавре способствовало?
Мартынов: Переломили ситуацию встречи со старцами. Да, в те годы они еще были доступны, я бывал у отца Амвросия в Балабаново, у отца Иоанна Крестьянкина, ездил к отцу Николаю на остров Залит, общался с отцами Наумом и Кириллом в Троице-Сергиевой лавре. Но первым был отец Таврион в пустыньке под Елгавой. Тогда в голове моей что-то если не перевернулось, то встало на место — уж точно. Ведь, честно говоря, я не собирался как-то особенно воцерковляться. 

культура: Можете рассказать о тех встречах? 
Мартынов: Не подумайте, что капризничаю. Но общение со старцами трудно пересказывается. Это все-таки больше невербальная информация. Да, иногда там говорятся мудрые вещи, люди получают важные для себя советы. Но дело же не в этом... 

культура: Лет пятнадцать, кажется, прошло с тех пор, как Вы заявили, что время композиторов безвозвратно уходит. Потом говорили, что и будущее музыки Вам никак не видится. Мол, о какой перспективе может идти речь, если человечество в принципе деградирует? Вы довольно пессимистичны. 
Мартынов: Конец времени композиторов не означает конца времени самой музыки. Все великие культуры прошлого и традиционные культуры настоящего не знают фигуры композитора, а результаты не хуже. Григорианика, Знаменный распев, буддийские мантры, Пекинская опера — там же нет композиторов... И почему, собственно, Вы считаете меня пессимистом? По-моему, заявление о конце времени композиторов само по себе оптимистично. Музыка получает новые возможности. У нетекстовой, некомпозиторской музыки — большие преимущества перед композиторской.

культура: Да? Отчего же тогда коллеги набросились на Вас с осуждением? Вы ведь к тому же уверяете, что ХХ век не родил ни одного приличного композитора. Как будто не было ни Прокофьева, ни Шостаковича...
Мартынов: Ну, к ним я как раз отношусь прохладно. А потом, речь все-таки о второй половине века. В первой — были. Веберн, Шёнберг, Берг...

культура: Хотелось бы, чтобы мы все-таки говорили о нашей стране.
Мартынов: Стравинский...

культура: Композитор на все времена! Да и тот в середине жизни стал американским гражданином... В России сегодня, если не ошибаюсь, более 7000 композиторов, понятно, что относительно небольшой процент из этого числа занимается академической музыкой. Ну, может, хоть иногда они делают что-то стоящее? 
Мартынов: Конечно! Есть замечательные авторы — Сильвестров, Пярт, Стив Райх... 

культура: Опять — ни одного соотечественника!
Мартынов: Так в 70-е годы мы вместе приходили к одним и тем же идеям. Все, что они сейчас делают, родом из 70-х... 

культура: Но прошло без малого полвека.
Мартынов: А с тех пор не выдвинуто ни одной композиторской идеи. Фундаментальной. Не появилось, по большому счету, ни одного имени. 

культура: Именно Вас называют сегодня единственным выдающимся музыкантом в России.
Мартынов: Пусть это останется на совести тех, кто называет. Как можно к этому серьезно относиться?

культура: Пярта, к слову, Вы сильно критиковали за сочинение о Ходорковском. 
Мартынов: И что? От этого он не стал менее выдающимся, хотя лучшие свои произведения написал в 70–80-е годы. Что тут моя критика — композитор пошел у кого-то на поводу. Зачем ему нужны были политиканские игры, не понимаю. 

культура: Уважаемый Вами Райх тоже отметился, посвятив Реквием событиям 11 сентября в Нью-Йорке.
Мартынов: Там все-таки случилась трагедия. А Ходорковский — человек неоднозначный. Более чем...

культура: Этот год для нашей страны был непростым...
Мартынов: Но выдающимся. В разных смыслах. Крым, Украина... Такие годы нечасто выпадают. Дело, конечно, не конкретно в Украине и Крыме. Противостояние России и Запада, России и Европы, оно вечное. Просто сейчас очередное обострение. И его нужно пережить. 

культура: С чем связываете надежды в 2015-м?
Мартынов: Надежды — у президента Путина. Его надеждами и будем жить. А о личных планах, пока не подписаны контракты, стараюсь не говорить. Сегодня все так зыбко...